Внезапно приняв решение, Шлиман садится за стол и пишет в Афины письмо своему другу Вимпосу, профессору и архиепископу. Он просит его совета и помощи.

«Клянусь прахом матери, все мои помыслы и желания будут направлены на то, чтобы сделать мою будущую жену счастливой. Клянусь вам, у нее никогда не будет повода для жалоб, я стану носить ее на руках, если она добра и преисполнена любви.

Прошу вас приложить к ответному письму портрет какой-нибудь красивой гречанки. Вы ведь можете приобрести его у любого фотографа. Я буду носить этот портрет в бумажнике и тем самым избегу опасности взять в жены кого-нибудь, кроме гречанки. Но если вы сможете прислать мне сразу портрет девушки, которую мне предназначаете, то тем лучше. Умоляю вас, найдите мне жену с таким же ангельским характером, как у вашей замужней сестры. Пусть она будет бедной, но образованной. Она должна восторженно любнть Гомера и стремиться к возрождению нашей любимой Греции. Для меня неважно, знает ли она иностранные языки. Но она должна быть греческого типа, иметь черные волосы и быть по возможности красивой. Но мое первое условие — доброе и любящее сердце. Может быть, вам знакома какая-нибудь сирота, дочь ученого, вынужденная служить гувернанткой, обладающая нужными мне качествами? Друг мой, я открываю перед вами сердце, как на исповеди. Кроме вас, у меня нет никого на свете, кому бы я мог доверить тайну своей души».

Архиепископ Вимпос знает Шлимана тринадцать лет и поэтому понимает это на редкость странное письмо. Он не смеется над чрезмерными, вызывающими недоумение требованиями, он слышит только вопль измученной души, жаждущей покоя, видит тоску по скромному человеческому счастью. Вимпос некоторое время размышляет, потом удовлетворенно кивает головой и идет к своей двоюродной сестре. Муж ее, Георгиос Энгастроменос, торговец сукнами, неосмотрительно поручившись за друга, потерял все свое состояние, за исключением дома в городе и небольшой загородной виллы. Вимпос объясняет сестре, чего он хочет.

— Я думаю, — заканчивает он, — что Софья могла бы подойти. Она самая красивая и умная из твоих дочерей. В таком случае ей не пришлось бы сдавать экзаменов и становиться учительницей.

— Но ведь ей недавно исполнилось семнадцать, а твой друг намного старше.

— Не очень, всего лишь на тридцать лет и шесть дней.

— Вполне достаточно, я полагаю. Ты думаешь, из этого может что-нибудь получиться? Нет, невозможно. У Софьи нет ни одного красивого платья, в котором бы она могла сфотографироваться.

— Вы, женщины, ужасно непрактичны, — упрекает ее архиепископ. — Надень-ка на Софью новое платье сестры и отведи ее сегодня же к фотографу.

Теоклегос Внмпос — порядочный человек: он посылает Шлиману портреты нескольких девушек, а не только своей племянницы. Но тот, лишь мельком посмотрев на остальные портреты, с первого же взгляда выбирает Софыо. Он тут же, в Индианаполисе, велит размножить ее фотографию, чтобы его сестры могли составить о ней мнение.

В июле он приезжает в Афины и без предупреждения направляется в загородную виллу Энгастроменосов. Он тихо открывает садовую калитку и идет к дому.

Солнце клонится к закату. В глубине сада — ослепительно белая часовенка. Вокруг нее с цветами и ветками в руках порхает стайка молоденьких девушек. Одна из них в белом платье, из которого она уже несколько выросла, стоит на табуретке. Две другие подают ей гирлянду, чтобы прикрепить к крыше. Вдруг под чьей-то ногой скрипнул камень, там стоит незнакомец.

— Софья, твой жених из Америки! — восклицает кто-то. Девушка в белом соскакивает с табуретки и бросается сквозь кусты к дому. Забытой лежит на песке гирлянда.

Потом все торжественно н чинно сидят в гостиной: страшно смущенная пунцовая Софья, ее отец и мать, братья, сестры и вдобавок куча кузин. Подают вино и пирог. Из всех присутствующих только один держится непринужденно и естественно — Генрих Шлиман. В конце концов ему удается рассказами о своих путешествиях разбить лед. Продолжая говорить, он то и дело задает Софье короткие вопросы:

— Вам очень хочется совершить длительное путешествие?

— Когда император Адриан явился в Афины?

— Что вы знаете на память из Гомера?

Софья отвечает запинаясь, голос ее едва слышен, но все ответы правильны. Лишь когда речь заходит о Гомере, девушка оттаивает и читает наизусть длинные отрывки. Чувствуется, что это она делает от всего сердца.

Потом они встречаются чаще, но всегда в присутствии кучи родственников и детей. Шлиман вынужден однажды написать Софье и настойчиво просить о встрече наедине.

Шлиман не привык к окольным путям. Он сразу же задает вопрос: «Почему вы хотите выйти за меня замуж?» Больше в этот день он ей ничего не говорит, ибо она поднимает на него свои большие красивые глаза и тихо отвечает: «Такова воля моих родителей: мы бедны, а вы человек богатый». Шлиман вздрагивает, точно его полоснули кнутом. И тотчас же покидает дом.

В номере гостиницы он долго ходит из угла в угол. Каждый раз, когда он приближается к окну, он видит Акрополь. Что сказал ему однажды его друг, Эрнест Ренан? «Существует единственное место, где мир совершенен, — Афинский акрополь». Но какое совершенство, воплощенное в мраморе, поможет несчастному разбитому сердцу? Нет, Софья, конечно, не вторая Катерина, но тем не менее после такого ответа не может, не должно быть и речи об их браке! А впрочем, она легко бы могла солгать. Могла бы сказать: «Потому, что я вас люблю», или: «Потому, что вас ценю», или: «Потому, что восхищена вами», — и все было бы в порядке. Но она сказала правду. А это ведь тоже хорошая черта.

Он садится за стол и торопливо пишет: «Меня глубоко поразило, что вы дали мне такой рабский ответ. Я честный, простой человек. Я думал, что если мы поженимся, то это произойдет потому, что мы хотим вместе раскопать Трою, хотим вместе восхищаться Гомером. Но теперь я завтра уезжаю, и мы, быть может, никогда больше не увидимся...» Он на мгновение останавливается, перед его мысленным взором образ Софьи, и продолжает: «Если вам, однако, когда-нибудь потребуется друг, то вспомните и обратитесь к преданному вам Генриху Шлиману, доктору философии, площадь Сен-Мишель, 6, Париж».

Это письмо производит в доме Энгастроменосов впечатление разорвавшейся бомбы. Отец, понося сумасшедшего иностранца, дает волю своему гневу. Но разве солидное состояние не остается все еще лучшим фундаментом счастливого брака? Софья сидит в своей комнате и горько плачет. Она никак не может понять, почему все на нее сердятся, даже обходительный иностранец, с которым так легко стало ладить, когда он перестал ее экзаменовать. Ведь она в конечном итоге сказала правду, а правду ведь надо говорить всегда.

Суматоха продолжается и охватывает всю родню. Софья должна немедленно написать ему письмо, пока он и в самом деле не уехал! Но как его написать, если в доме нет приличной бумаги?

— Мавра, беги в лавку!

И вот бумагу принесли, сразу двадцать листов. Софья тем временем все обдумала и теперь пишет своим косым, несколько неуверенным детским почерком: «Дорогой господин Генрих! Мне жаль, что вы уезжаете. Не сердитесь на меня за слова, которые сегодня после обеда я вам сказала. Мне кажется, молодой девушке не пристало отвечать иначе. Я и мои родители были бы рады, если бы вы завтра снова пришли к нам. Ваша Софья Энгастроменос».

— Ты, Софья, все еще не кончила? О святая богороднца, лишь бы он еще не уехал! Быстрей клади письмо в конверт! Давай сюда! Эй, Николаос, лети в гостиницу!

Шлиман всегда чем-нибудь занят, но теперь он сидит в своем номере и ничего не делает. Письмо? Такое толстое? Она что, сочинила целый роман? Он читает написанные Софьей строки, и на губах его появляется легкая улыбка. Но что же на других листах? Ничего. Он считает. Один исписанный лист и девятнадцать чистых! Он начинает кое-что понимать. Но заставляет себя сдержаться.

Он, правда, не покидает Афин, но вместо того, чтобы посещать загородный дом Энгастроменосов, часто бывает в обществе. Вокруг него, сказочно богатого человека, у которого состояние больше, чем у самого короля, вьются девицы, а еще больше — их матушки. Но ни одну из них не сравнишь с Софьей. Через несколько дней Шлиман пишет ей несколько любезных, примирительных строк — они могут помочь восстановить согласие. В тот же день приходит ответ, на этот раз в конверте один только лист: «Я с большим волнением ждала ответа. Читая ваше письмо, я почувствовала симпатию к вам и стала молить всевышнего, чтобы он вернул вам утраченное чувство ко мне».