— Аккуратность так и прёт…
Лейтенант шагнул к двери, но тут Елена вспомнила ещё кое что.
— Постой! Игорь не выходил на связь?
— Нет, пока не выходил. Кстати, компьютер мы вытащили, чехол не промок. А вот рация твоя накрылась, и мобильники трофейные тоже.
— Понятно. Можешь идти, я скоро.
Девушка быстро оделась и вышла из бани. Дверь вела в небольшой тамбур, а оттуда уже был проход в дом. Войдя в комнату, Елена увидела сидящих за столом Конева, Семёнову, Неделина и Ивана Сергеевича — отца Анатолия Денисова. На столе стояла наполовину пустая бутылка мутного самогона, рядом с ней — тарелка с солёными огурцами на одной стороне и хлебом на другой, и лежала нарезанная кусками солёная рыба.
Комната освещалась только маленьким торшером, приставленным к столу. На лавке у дальней стены, подложив под голову руку, спал Арсеньев. Недалеко от него, на табуретке стоял включённый компьютер. Через приоткрытую дверь в другую комнату можно было увидеть расстеленный по полу купол парашюта, на котором спали, повернувшись, друг к другу спинами, Совина и Полевой.
— Олечка! Здравствуй, внучка! — сказал Иван Сергеевич.
Девушка посмотрела на старика. С виду она бы никогда не сказала, что этому человеку девяносто. Он был подтянут, достаточно высок, под рубашкой перекатывались совсем не дряхлые мускулы. Только глубокие морщины, абсолютно седые волосы и какая-то непонятная тоска в глазах говорили о преклонном возрасте.
— Здравствуете! — Елена обняла его.
— Ну садись, рассказывай. Выпьешь для сугреву?
— Да не, Иван Сергеевич, я не…
— Так, Ленка, садись и пей, — сказала Семёнова, на которую, судя по всему, уже начал действовать спирт.
— Да-да, — кивнул Неделин. — Луг сказал, что тебе полезно будет немного выпить.
— Ну ладно, разве, что немного, — девушка села рядом с Иваном Сергеевичем, который тут же налил ей самогона в гранёный стакан. — Хватит, хватит!
— Если не выпьешь, мы допьём. Правда, ребята? — старик хитро подмигнул спецназовцам.
— Ничего, она сейчас всё выдует, — засмеялся Неделин. — И добавки попросит.
Девушка выпила четверть стакана и закусила огурцом. Тепло разлилось по телу, стало как-то спокойно. Елена обычно не пьянела даже от больших порций спиртного, но сейчас оно подействовало на неё почти сразу. Видимо, организм так реагировал на перенесённые стрессы и ранения. Вдруг девушка почувствовала, что жутко проголодалась и, взяв со стола кусок рыбы, начала его жевать, заедая хлебом.
— О, так ты голодная, внучка! — воскликнул Иван Сергеевич. — Там в печи картошка осталась, мы запекали на ужин. Будешь? Только она остыла.
Елена кивнула, так как её рот был занят едой.
— Сидите, я достану, — сказала Семёнова и подошла к печке.
Пулемётчица поставила на стол чугунок, из которого Елена выудила три больших картофелины.
— Где я остановился? — спросил Иван Сергеевич.
— Вы начали рассказывать, как для Вас война началась, — Семёнова вновь села за стол, вернув чугунок в печь.
— А, ну так вот. В октябре сорок первого в Москве шло формирование добровольческого Коминтерновского батальона, и я туда записался. Потом было строительство оборонительных рубежей и всё остальное. И было у нас две девушки там, снайперы. Наташа Ковшова и Маша Поливанова. Они организовывали снайперскую группу. Я тоже попал туда. Вскоре все, кто учился у них, уже были неплохими снайперами.
Елена посмотрела на компьютер. Он по-прежнему молчал.
— Первый свой бой я в декабре сорок первого под Москвой принял. А мне только-только восемнадцать тогда исполнилось. Время было жуткое. Немцы к столице рвались как бешеные, не жалели ни себя ни нас. Меня уже тогда прикомандировали к одному из рабочих батальонов 50-й армии. И вот тогда, в первом бою мне поручили уничтожить немецкого наблюдателя, который наводил артиллерию на наши позиции. Я обнаружил его, стал подбираться к холму. Потом что-то сверкнуло на склоне, дальше того места, где он сидел. Думал — второй наблюдатель. Поднял винтовку, начал прицеливаться. Вдруг слышу грохот сбоку, и повернулся туда. И тут пуля мимо головы. Я к прицелу, а его нет. Разбит. Только потом понял, что сверкнул мне не бинокль, а снайперский прицел. Повезло мне, что отвернулся. Пока я разбирался, в чём дело, начал винтовку крутить в руках, фриц второй раз выстрелил. Но я как раз в этот момент её поднял, и пуля попала в ствольную коробку. Винтовка уже никуда не годна была. Повесил за спину и начал потихоньку отползать. Там холмики небольшие были, в аккурат что б спрятаться. Зашёл я с другой стороны холма, где снайпер прятался, тихо подкрался и заколол. А винтовку его и патроны забрал. Потом уже застрелил и наблюдателя. Вот с этой винтовкой я всю войну прошёл и Берлин штурмовал.
Иван Сергеевич встал и подошёл к шкафу. Открыв дверцу, он достал оттуда «Маузер» K98k — самое распространённое оружие Вермахта. На этом образце был установлен оптический прицел Zf.41.
— Вот. Я с войны привёз, оставил себе на память. А когда сюда переехали — на охоту стал с ней ходить. Патронов-то я набрал много тогда ещё. Глаза пока что не подводят, так что на охоту больше десятка патронов и не беру.
Старик подошёл к столу и протянул оружие Коневу.
— Вот, можешь посмотреть.
Подрывник взял в руки винтовку, с любопытством оглядывая её.
— А почему часть зарубок на прикладе красным закрашены?
— Она когда мне досталась — фриц из неё уже много наших пострелял. Вот я и подумал — как мне свои-то выстрелы отмечать? И стал его зарубки красным карандашом закрашивать. Когда кончились — уже свои начал ставить.
— Сто семьдесят шесть, — Конев пересчитал метки. — Из них пятьдесят две — красных.
Девушка молча смотрела на трофейное оружие давней войны. Это было удивительно: сидеть здесь, в глуши, видеть уникальную винтовку, и слушать рассказ воина, стрелявшего из неё семь десятков лет назад.
Ведь Елене всё это было знакомо — выслеживание цели, мгновенный расчёт и точный выстрел. Она как будто погрузилась в ту атмосферу Великого Противостояния, ощутила пыль фронтовых дорог, услышала звуки битв, отгремевших десятилетия назад. Она представила, как Иван Сергеевич дрался под Москвой, держал на прицеле важного гитлеровца в лесах Восточной Пруссии, шёл на Берлин.
— Да, — кивнул ветеран, погрузившись в воспоминания. — Повоевал я тогда. Валентину я ведь тоже на войне встретил. Меня в разведывательную группу послали, которая в тыл немцам под Курском шла, за четыре дня до начала битвы. А она там радисткой была. Под конец задания, когда уже линию фронта собирались переходить, попали в засаду. Остались только мы двое. Меня в ногу ранило, но до своих мы добрались. Ну а потом уже мы с Валентиной не расставались — я даже в медсанбат отказался идти, остался в роте выздоравливающих. Ну а после войны, в июне сорок пятого, мы поженились.
Иван Сергеевич вздохнул, и по его щеке скатилась скупая слеза. Но это была слеза счастья, а не боли.
— Хорошее было время. Что бы ни говорили. Хоть и разруха была и всё остальное. Но был мир, от которого мы отвыкли. Немцев разбили, Холодная война ещё не началась. Нам казалось, что так будет всегда. Но потом нас отозвали в Москву, а через неделю американцы сбросили свою атомную бомбу. И понеслась. Я уже к тому моменту лейтенантом был, считался неплохим снайпером. Имел орден Красной звезды и Отечественной войны обеих степеней, несколько медалей было. Меня направили учить снайперов, Валентину — преподавателем на курсы радистов. Готовились ведь к новой войне. Ну а в сорок восьмом Толька родился. Валентина год после этого просидела на гражданке, потом снова в армию вернулась. Потом Корейская война началась. Я туда не просился — не хотел оставлять жену и сына одних. Для меня самое тяжёлое время началось, когда умер Сталин. Много тогда глупостей натворили.
Старик замолчал. Было видно, что ему нелегко даются воспоминания о том периоде.
— Но, пережили кое-как это время. И мы были очень рады, когда Хрущёва сняли. Потом Вьетнамская началась. Мы с Валентиной подождали до шестьдесят шестого, когда Толька в армию пошёл, и написали рапорты, что бы нас отправили во Вьетнам военными советниками. В том же году прилетели в Ханой. Определили нас в 9-ю дивизию Народно-освободительной армии НФОЮВ. Я тренировал вьетнамских снайперов. Тогда ж только-только СВД стали туда поставлять. Это было новейшее оружие, скорострельное и очень точное на дистанциях стрельбы в джунглях. У американцев тогда были только старые «Спрингфилды» и «Гаранды». Под конец войны появились М-21, но они всё равно с СВД не могли тягаться. Поэтому они вьетнамских снайперов боялись жутко. Например, идёт взвод американцев, параллельно — снайперская группа. Раз в один-два дня вьетнамцы приближаются и убивают одного-двух солдат. Так и потери наносили, и моральный дух подрывали. А в шестьдесят девятом был случай — попал наш отряд в засаду. Американцы с вертолётов десант высадили, со всех сторон нас окружили. И давай лупить — артиллерия, штурмовики налетали, вертолёты. Но мы один «Ирокез» из гранатомёта всё-таки сшибли и вырвались из кольца. Но тяжёлый бой был — из двухсот человек три четверти там осталось. А в начале семьдесят второго перевели нас во ВНА. Помню, в марте семьдесят третьего под Кванг Три попали в засаду. И снова, как на фронте. В меня из пулемёта очередь дали, а у меня тогда перед грудью СВД была. Две пули попали в неё, одна — в магазин, а последняя — в плечо. После того боя уже в Союз вернулись. Мы ведь туда всё это время только в отпуск приезжали, а Тольку в последний раз в семидесятом видели, потом уже у нас с ним отпуска не совпадали. А он тогда на сверхсрочной уже служил, лейтенантом стал. В семьдесят восьмом спровадили меня на пенсию, хотя я ещё мог десяток лет точно отслужить. Валентина ушла из армии ещё раньше. А через год началась война, Толька в Афган поехал, уже в звании капитана. Поначалу никто не думал, что всё так обернётся, думали, на несколько месяцев самое большее. А оно вон как вышло. Когда стали первые письма Толькины приходить, что душманы с нашими ребятами делали, мне сразу фронт вспомнился и немцы. А в ноябре восемьдесят третьего Толька прилетел в отпуск, к нам в Москву. Когда ехал из аэропорта, увидел, что какие-то мальцы, лет по семнадцать-восемнадцать, девушку в машину насильно затаскивали. Он, десантник всё-таки, быстро с ними справился. Водитель той машины тоже в драку полез. А через пару дней к нам домой из КГБ приехали и Тольку куда-то увезли. Он только вечером вернулся. Оказалось, что эти подонки — дети каких-то больших шишек. Он тогда одному руку сломал, другому нос, а у третьего сотрясение мозга было. Водитель, тоже из КГБ, в реанимации лежал.
