– Эвандар!

Ни мысленного отклика, ни дыхания – ничто не выказывало его присутствия, хотя она была уверена, что почувствовала бы его смерть или обстоятельства, препятствующие ему против его воли.

– Эвандар!

Она слышала свой голос, голос потерявшегося ребенка. Но чувствовала лишь пустоту, не заполненную его присутствием. Значит, ей ничего не оставалось, как самой справляться с унынием.

В безнадежной попытке найти более чистый воздух она пошла к воротам, и увидела, как кто-то впереди спускается по лестнице со сторожевой башенки. Эльфийское зрение позволило ей разглядеть Родри – сменившись с караула, он шел, зевая, отдыхать. Она отступила в тень, не испытывая желания вообще с кем бы то ни было говорить, но и Родри, будучи полуэльфом, хорошо видел в темноте; он заметил ее и подошел ближе.

– Ты еще не спишь? – удивился он.

– Я только что от раненых. Надеюсь, лекарь приедет быстро, и да помогут ему боги обоих наших народов.

– Дорога недальняя, он не замедлит прибыть. Позволишь ли сопроводить тебя в твои роскошные палаты? То есть, надеюсь, что наш лорд предоставил тебе хотя бы более-менее чистую комнату?

– Так и есть, хотя до палат недотягивает. Это всего лишь одна из кладовых, – Даландра зевнула. – Оказывается, я устала сильнее, чем думала.

В молчании они обогнули замок и, минуя кухню, добрались до ветхого, крытого соломой сарая, который и служил Даландре спальней. Эльфы, подобно кошкам, не могут видеть в полной темноте, и потому она разжилась оловянным светильником, который пристроила на бочонке из-под пива, подальше от охапки соломы, где были расстелены одеяла. Остановившись на пороге, она зажгла свечу щелчком пальцев. Родри вздрогнул.

– Никак не привыкну к подобным штукам, – усмехнулся он. – Можно с тобой поговорить? Мне хочется задать тебе несколько вопросов, но вижу, ты устала, так что, если хочешь, гони меня.

Она заколебалась, но он имел право знать ответы, а главное, ей не хотелось оставаться одной.

– Не так уж я устала. Закрой, пожалуйста, дверь на засов. Она уселась на одеяла, отодвинув разбросанные вещи, и взглянула на него. Родри пристроился на полу у бочонка в нескольких футах от нее. При пляшущем свете свечи она была поражена его красотой, необычной для полукровки. Опасности и тяжкие труды прошедших дней не оставляли ей досуга на такие наблюдения. Проседь в волосах и морщинки вокруг глаз делали его еще привлекательней, были созвучны ее мрачному настроению. Да, этот человек познал поражения и страдания.

– Кто или что этот Эвандар? – резко спросил он. – Он не принадлежит к Народу, не так ли?

– Ты прав, но он и не человек. Он по-настоящему не воплощен в теле. Ты знаешь, что это означает?

– Достаточно хорошо, – он скупо улыбнулся. – Я не только провел несколько лет в обществе магов, но и меня самого растили как… В общем, я – Майлвад и потому буду поученей большинства пограничных лордов и серебряных кинжалов.

– Тогда извини…

– Не стоит извиняться. Не думаю, что кто-то еще в этом замке поймет, о чем ты толкуешь, кроме, может, юного Ираэна, но он тебе не поверит.

Они рассмеялись.

– Эвандар – только один из целого народа. Там есть и похожие на него – полностью развитые личности. Другие лее разумны не больше, чем умные животные. О некоторых ты даже не сможешь сказать, мужчина это или женщина.

– Правда? А что это за существо с барсучьей головой, которое пытается украсть свисток? – Родри положил руку на рубаху, чуть выше пояса. – Это слуга Эвандара?

– Нет, он – беглец от другого хозяина, брата Эвандара, и история его действительно странна, – она содрогнулась, вспомнив ярую злобу в черных лисьих глазах. – Я сама толком не понимаю их природы, Родри. И не собираюсь сбивать тебя с толку. Ты, наверное, думаешь о старых легендах про то, как я покинула Адерина сотни лет тому. Но помни, в мире Эвандара время идет по-другому, и для меня едва минул месяц.

Его губы приоткрылись от удивления.

– Кроме того, я не знаю, что это за свисток, – продолжила она. – Подозреваю, что ничего магического в нем нет, это просто безделушка, как и твое кольцо.

– Подожди, если в кольце нет магии, почему та женщина старается забрать его назад?

– Альшандра? Эвандар рассказывал мне о твоих столкновениях с нею. Она сама не знает, что делает. Боюсь, она сходит с ума.

– Замечательно! – проворчал Родри. – Вот он я, за которым охотятся, обшаривая два королевства, существо из Иного мира и сумасшедший дух, и никто даже не знает, зачем. Я, наверное, и сам сойду с ума, чисто ради противоречия!

– Стыдить тебя за это я не стану, но мне будет очень жаль, если так случится. Тебе понадобится твой разум.

– Не сомневаюсь. Мне он всегда был необходим, кроме, пожалуй, тех нескольких лет в степи на травке. Далла, только в те годы, что я провел со Старшим народом, я познал, что такое мир.

Внезапно он показался ей таким замученным, таким изнуренным, что она приблизилась и положила руку ему на колено.

– Мне больно видеть тебя таким, но у тебя, несомненно, сложная Судьба, и ни я, ни какой другой чародей, не может с этим ничего поделать.

Он улыбнулся и накрыл ее руку своей. Простой дружеский жест, но Даландре вдруг стало тепло на душе, и ощущение это росло. Его пальцы, грубые мозолистые пальцы воина стиснули ее руку. В сомнении она подумала об Эвандаре, но мысленный поиск не дал ничего, кроме чувства огромного расстояния между ними. Когда Родри поднял ее руку и легонько поцеловал кончики пальцев, тепло разлилось по телу, как будто от хмельного меда.

Он поднялся на колени и притянул ее к себе. Она положила свободную руку ему на грудь.

– Через несколько дней я должна буду уйти из этого мира и вернуться в тот, что стал мне родным. Если ты поедешь с лордом на суд, это вполне может случиться до твоего возвращения, а когда я снова вернусь в твой мир, могут пройти сотни лет.

– А тебе будет больно вернуться и узнать, что я мертв?

– Больно, он не настолько, чтобы остаться. По справедливости ты должен знать всю правду.

Он улыбнулся, но в мерцающем свете его глаза казались бездонными колодцами печали.

– Серебряные кинжалы не имеют права требовать чего-либо от знатных дам или указывать им, когда приходить.

Она хотела было сказать что-нибудь ободряющее, но он поцеловал ее, сперва неуверенно, но потом, когда она скользнула в его объятья, со всей страстью. Сначала она была поражена его силой, реальностью его крепких мышц и кости, теплой плоти, запаха пота. Когда он уложил ее на солому, она почувствовала, насколько он тяжел. Его губы обжигали ее рот, лицо и шею, и он целовал ее снова и снова, будто целитель, спасающий больную от жестокой лихорадки. Она впилась пальцами в его спину, сама того не замечая, просто чтобы почувствовать плотность его тела, и прижималась к нему изо всех сил, жаждая тепла – животного тепла, как она внезапно осознала. Вот что забыла она в горних мирах – забыла, что в ней самой есть животное начало, какой бы могущественной чародейкой она ни была, как бы высоко над миром плоти не воспарила. Ее захлестнула благодарность за то, что он вернул ей память о своей сущности.

После она лежала, разгоряченная, тяжело дыша, в его руках и слушала, как его сердце бьется совсем рядом. Свеча отбрасывала на деревянные стены расплывчатые тени; ветер усилился и шелестел соломой на крыше. Родри целовал ее глаза, губы, потом ослабил объятья и чуть-чуть отодвинулся. На его лице была такая печаль, что она погладила его по щеке, он повернул голову и поцеловал ей пальцы, но не промолвил ни слова, а просто следил за игрой теней. Она села, провела руками по волосам, убирая их с лица.

– Тебе точно надо ехать с Эрдиром? – спросила она. Он усмехнулся и снова взглянул на нее.

– Я уже говорил, что мы оба едем, Ираэн и я.

– Это достаточно безопасно? Эрдир говорил что-то о людях Адри, которые хотят расправиться с тобой.

– По закону гвербрет должен будет запретить им это, если я попрошу его суда. Я хочу решить этот вопрос перед тем, как мы уедем, – он сел, потянувшись и зевнув. – Не думаю, что тебе захочется странствовать с серебряным кинжалом. Не нужно отвечать, я и так догадываюсь. У тебя много дел, а я… о боги! Что это?