– Да, это ее вещи, – сказал Адерин.

Альбараль кивнул и вновь начал описывать круги, пытаясь отыскать следы самой Далландры. Адерин встал на колени, положил трясущуюся руку на седло и, ощутив резкий толчок двеомера, с мрачной определенностью понял, что она ушла. Не умерла, но ушла так далеко, что он никогда не найдет ее. Он закричал, и этот долгий, отчаянный крик-плач заставил Альбараля прекратить поиски.

– Мудрейший! Знамение?

Адерин кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Калондериэль оставил лошадей и подбежал к ним, хотел что-то сказать, но передумал. Его кошачьи глаза широко распахнулись, как у младенца-эльфа. Вздрогнув, Альбараль отвернулся.

– Я нашел следы. Мудрейший, вы подождете здесь?

– Нет, Я пойду с тобой. Веди.

Они прошли по следам всего несколько ярдов, до места, где трава была сильно примята. Опытный Альбараль определил, что здесь она сначала встала на колени, а потом легла. Дальше не было ничего – словно она превратилась в птицу и улетела.

– Тут нет ее одежды, – сказал Адерин. – Она не могла улететь одетой.

– Трава здесь влажная, – сказал стоявший на коленях Альбараль. – Похоже на туман. Или еще на что-нибудь.

– Туман двеомера? – спросил Калондериэль, бессознательно скрещивая пальцы, чтобы оградить себя от колдовства. Страх сжал Адерину горло и отнял дар речи. Неужели из этого тумана вылетела огромная птица и унесла Адлландру?

– Можно посмотреть, где кончается мокрая трава, – неуверенно сказал Альбараль. Адерин собирался ответить, как вдруг услышал – они все услышали – где-то в отдалении звук серебряного рога, и на горизонте показались всадники. Они вырисовывались на фоне заходящего солнца, черные кони в кроваво-красных облаках.

Это продолжалось несколько мгновений – и исчезло.

– Стражи, – прошептал Кел. – Это они забрали Далландру?

Адерин упал на колени, выдирая пригоршни примятой травы – последнее, к чему она прикасалась на земле. Его увели с трудом.

Всю ночь Адерин шагал по палатке взад и вперед. Он точно знал, что никогда больше не увидит ее, и тут же в нем вскипала надежда, и он верил, что Далландра вернется, конечно же, вернется, может быть, утром, или через час, может быть, она уже идет по лагерю и сейчас войдет в палатку. И снова слезы жгли ему горло, и он знал, что она все равно что умерла – ушла навсегда. На рассвете он выбрался наружу и пошел туда, куда ушла Далландра, но, конечно, не нашел ее. Он вернулся в лагерь, и все обращались с ним, как с больным: разговаривали, понизив голос, предлагали ему поесть, уговаривали лечь и полежать, и так печально смотрели на него, что ему хотелось кричать и ругаться.

Адерин спал весь этот день и бодрствовал всю ночь, и следующую, и следующую, и так прошло семь дней, а следов Далландры так и не было, и на рассвете восьмого дня он признал неизбежное и вызвал сквозь огонь Невина. Тот отозвался так быстро, словно и вовсе не спал. Адерин рассказал ему, что произошло, и образ Невина в огне постарел от горя.

– Однажды она обещала, что никогда не оставит меня, – сказал Адерин. – И я поверил ей, как последний дурак. Не дольше, чем на несколько дней, сказала она, и я поверил.

– Послушай, я не представляю себе, чтобы Далландра нарушила свою священную клятву, какой бы магической силой ни обладали эти Стражи.

– Может быть, она и не нарушит. Невин, я просто не знаю, что думать! Если бы я только знал, что именно с ней случилось, действительно знал! Я же могу только догадываться, что эти проклятые Стражи ее забрали!

– Почему бы не спросить их?

– Спросить их? Я не могу их найти!

– А ты пытался?

Адерин вышел из палатки в занимающуюся зарю. Он и в самом деле не пытался. В глубине души он не хотел их видеть. Он хотел проклинать их, накинуться на них, заставить их страдать так же, как страдал он сам. Но если он сделает это, они никогда не вернут ее. Он вышел из пробуждающегося лагеря и пошел на луг, сначала спотыкаясь, как слепой, шагая неизвестно куда. Потом успокоился и начал рассуждать. Он знал, в каких примерно местах могут появиться Стражи: на межах, на пересечениях тропинок, там, где сливаются ручьи, в общем, в тех местах, которые могут служить воротами, или переходом, или границей. Припомнив это, он добрался до места, где три ручейка сливались в одну речку.

– Эвандар! – яростно закричал он. – Эвандар! Верни мне мою жену!

В ответ только шумела трава и журчал ручей. Он закричал еще раз, и голос его походил на голос безумца.

– Эвандар! Дай мне хотя бы шанс сразиться за нее! Эвандар!

– Она не моя, я не могу удерживать ее или возвращать.

Голос раздался сзади. Адерин резко повернулся и увидел эльфа. Его желтые волосы походили цветом на нарциссы под ярким солнцем, он был одет в зеленую тунику и кожаные штаны, через плечо висел лук, а на поясе – колчан со стрелами.

– Она пришла к нам по своей воле, – продолжал Эвандар. – Честное слово. Я просил ее о помощи, но никогда бы не стал похищать.

– Но ты, конечно же, не знаешь, вернется ли она обратно?

– Обязательно вернется, когда захочет. Мы не будем удерживать ее против ее воли.

– А если она не захочет? Впрочем, тебя это не волнует, правда?

Эвандар нахмурился, уставился на траву и заговорил, не глядя на Адерина.

– В сердце моем поселилось странное чувство. Я никогда не испытывал ничего подобного, но, знаешь ли, мне жаль тебя Адерин Серебряные Крылья. Так тяжело и грустно у меня на сердце, что я не знаю, как по-другому можно это назвать. – Тут он поднял глаза, и в них действительно стояли слезы. – Я даю тебе обещание. Ты увидишь ее снова. Я клянусь тебе, и неважно, как долго она пробудет у нас.

– Я верю тебе, но не много мне толку от твоего обещания. Видишь ли, я не эльф. Мое племя живет недолго, очень мало по сравнению с эльфами, и еще меньше по сравнению с вами. Если она вернется домой нескоро, меня здесь уже не будет. Ты понимаешь меня?

– Понимаю. – Он долго думал, покусывая нижнюю губу совсем как человек. – Очень хорошо. Кое-что я сделать могу. Вот что, я дам тебе залог… что бы это… о, знаю. Однажды моя женщина дала твоей стрелу. На, возьми еще одну. Теперь у тебя мое слово и мой залог, Адерин Серебряные Крылья, и я обещаю, что она вернется, и ты будешь жив.

Адерин взял стрелу и провел пальцами по гладкому дереву, прохладному и настоящему.

– В ответ я благодарю тебя, Эвандар, потому что мне нечего дать тебе.

– Достаточно твоей благодарности. Очень странно все это.

Когда Адерин поднял голову, Эвандара уже не было, но стрела у него в руках осталась. Он принес ее в лагерь, порылся в вещах Далландры и нашел другую такую же стрелу, завернутую в вышитую ткань. Он завернул туда и свою, убрал сумку на место, сел на пол, уставился на стену и сидел так долго-долго, ни о чем не думая.

Для Далландры на туманной дороге прошло не больше часа. На закате Элессарио привела ее на широкий зеленый луг, где в траве проблескивали крохотные белые цветочки.

На лугу стояли длинные столы из позолоченного дерева с вкраплениями драгоценных камней. Они сверкали при свете тысяч свечей, горевших в золотых канделябрах. Вдруг пала ночь, и при свете свечей за столами пировали ее хозяева. Одетые в зеленое и золотое, с украшениями из золота и драгоценных камней, сверкающих у них на шеях, запястьях и в волосах, они очень походили на эльфов, только были гораздо красивее; так и сами эльфы красивее людей. Далландра так и не поняла, столько там было человек, может, тысяча, но сосчитать их она не смогла, потому что они не оставались на месте – или ей просто так казалось? Вот она краем глаза видит стол, а за ним, скажем, десять этих созданий; но стоит ей повернуть голову, чтобы разглядеть их – а стола уже нет, или за ним всего двое-трое, или, наоборот, уже двадцать вместо десяти. А в группах сидящих далеко, они словно сливались, и в то же время оставались различимыми, будто это были образы, которые мы иногда видим в облаках, или языки пламени в костре. Слышался смех, играла музыка – арфы, флейты и барабаны – такой красоты, что Далландра едва сдерживала слезы восторга.