Идея прав народа и есть «такое понимание прав человека, которое делает их универсальными». Народ является главным объектом (бенефициарием) и главным субъектом («вечным двигателем», реализатором) права на развитие. В этом суть Гуманитарного развития. Этот ответ на глобальный вызов выбора стратегии развития должна дать Всеобщая Декларация прав народа. Права народа образуют универсальный мировой язык прав человека – Новый язык мирового развития.
Русский Хайдеггер и теория либеральной империи
Переходный период от истории Нового времени к истории Нового бытия будет рассматриваться в истории мышления как период «после Гегеля». Рассмотрим данный период таким образом. Общеизвестно, что «после Гегеля» был Маркс со всемирно-исторической судьбой и общественно-политической реализацией марксизма, в том числе, в такой его очищенной и рафинированной форме, как экономический детерминизм, определивший лицо системы европейских гуманитарных наук. Однако, «бытие Маркса» «после Гегеля», с точки зрения истории мышления, виднеется как некоторое фундаментальное «небытие», впадение мышления во впадину небытия, изменение мышления своей собственной сущности, измена себе как «вещи в себе», попытка становления мышления чем-то другим, нежели оно было всегда, – в соответствии с тем, что «философы прежде объясняли, созерцали мир, а дело же состоит в том, чтобы его изменить», полагалось и изменение сущности мышления-философии, и приведение его к способности «изменять мир». Претензия Гегеля на «новый аристотелизм», при всех успехах Науки Логики в деле продвижения истории мышления, сослужила и дурную службу философии, стала основанием обвинения-навета философии как спекулятивного мышления. Однако, корень древа мышления устоял и распустилась новая ветка – немецкая постклассическая, метаклассическая философия, восстановившая сущность европейского мышления из небытия, создавшая всемирно-исторический прецедент истинного мышления как не изменяющего, но устанавливающего, утверждающего, осмысливающего мир. Европейская культура как своего рода теория, существо иммунитета европейского мышления стала фундаментальным истоком немецкой постклассической, метаклассической философии. Метаклассической мы именем эту философию в том смысле, в котором мысль имеет возможность двигаться после «Физики», как и образовалась «метафизика» Аристотеля. Метаклассической эта философия является в том смысле, в каком она стала истинным движением мышления «после Гегеля», после немецкой классической философии как «физики» европейского мышления, физики языкового бытия европейского мышления. Немецкая метаклассическая философия стала онтологической площадкой тех инноваций европейского мышления (от Сартра и структурализма до Дерриды), которые, цепляясь за эту площадку и неоднократно срываясь с нее, в том числе, и в силу необработанных в достаточной степени рефлексии ее краев, восстанавливали из марксистского небытия языковую сущность реального европейского мышления, пронизанного действительной европейской культурой. В самой крайней известной точке марксистского падения вражда небытия к бытию, которое проявляет свою полноту и силу в форме языкового бытия, была зафиксирована предельно отчетливо: речь идет о последней работе «князя марксистского небытия» И. Джугашвили, «посвященной» марксистскому пониманию языка, ибо именно в Языке разглядел один из самых проницательных тиранов в истории мышления фундаментальную угрозу тирании, ведь даже тирания вынуждена выражать себя в языке, что и разрушает ее по преимуществу саморазрушения в несущем разрушение, как потенциала, многократно усиливаемого в языке, этом универсальном усилителе и раскрывателе всех и всяческих потенциалов.
Ветка немецкой метаклассической философии изображается как «феноменология-и-Хайдеггер». Оппонирование Хайдеггера феноменологии имеет ныне сугубо историко-философское академическое значение. Ныне феноменология раскрывается лишь в горизонте фундаментальной онтологии Хайдеггера, а фундаментальная онтология Хайдеггера обретает свою действительную, не спекулятивную фундаментальность лишь на фундаменте феноменологии. Само отношение Хайдеггера к феноменологии, феноменологии Гуссерля, формирует, категоризует это отношение как отношение «Бытие и Время», выраженное одноименной фундаментальной книгой Хайдеггера. Марксистская критика чистого разума оставляет философию наедине с собственным содержанием, лишает ее действительности академических подпорок и университетской институциализации – ставит вопрос о выживании философии, о наличии у философии неспекулятивного содержания, ставя при этом философию в такие условия выживания, в которых выжить она может, только опираясь на собственное неспекулятивное содержание, если таковое существует в действительности, и если она (философия) сама в него верит и готова использовать в качестве единственной опоры. Впоследствии Хайдеггер назовет это единственное неспекулятивное содержание философии «вопросом о бытии», как главным и единственным вопросом и делом философии, Мышления.
Потому-то Гуссерль, ясно осознавая марксистский вызов европейского нигилизма, и направляется «назад к вещам», обращается к раннегегелевской идее феноменологии, обращается, по существу к «Феноменологии духа» Гегеля, предшествующей «Науке Логике», раскрывшей Гегелю, «всего лишь» Великому энциклопедисту, путь к ложной славе «Нового Аристотеля». Возникает проект «феноменологии как строгой науки». Таков ответ марксизму, выработанный в первой половине XX века. Гуссерль ставит вопрос о незавершенности немецкой классической философии в Гегеле, о возможности экспликации того содержания, которое запечатывается лишь абсолютистской философией Гегеля и в живом виде содержится в структуре идеи феноменологии. Позднее Хайдеггер поставит вопрос и том, что Гегелем не завершается и философия Нового Времени в целом, берущая начало с «cogito» Декарта. Таким образом, на суде истории Мышления решительно отклоняется нигилистический в отношении философии тезис Маркса на основании заключающегося в нем принципиального соображения о философии Гегеля как завершении некоторой «ветхой» истории философии.
Феноменология «как строгая наука» выявляет такое неспекулятивное содержание философии как сознание. Феноменология становится метаклассической теорией сознания, рассматривающей классику как действительное развертывание проблемного содержания сознания, начиная с идентификации сознания в философии Декарта как «метода прояснения необходимого основания», и работающей с формами таким образом рассматриваемого сознания. Системы классического сознания с их претензией на абсолютную завершенность рассматриваются феноменологией как фундаментальные признаки и формы сознания, определяющие его творческий, но «скверный» характер с его вечной неотчуждаемой солиптической составляющей – господством принципа Я. Хайдеггер же, являясь сам гениальным солиптистом, способным к созданию систем чистого разума, все же восстанавливает классическое создание систем мышления в правах, полемизируя в этом вопросе с Гуссерлем.
Экспликация феноменологического сознания из раннегегелевской философии выявила фундаментальную тему феноменологической интерпретации – тему времени как онтосхемы феноменологии сознания. Именно в тайне времени скрыта очевидность того, как феноменология духа становится феноменологией истории, как формы сознания прорабатываются как формы истории. Хайдеггер фактически закрепляет рефлексивное значение вопроса о бытии («постав») как дела мышления по раскрытию тайны времени («несокрытость сокрытого»), по схватыванию сущности времени («поворот»), по употреблению знания о времени («сущность техники»). Именно такое дело мышления, таким образом схватываемое в продуктивном воображении, и есть сознание, истинное представление о сознании. Вопрос о бытии, продвигающий познание-употребление времени, есть переход от бытия ко времени, есть событие, сквозное для истории как совокупности событий.
Переход от бытия ко времени был выяснен Хайдеггером как важнейшее существо дела мышления, имеющее глубочайший смысл – смысл истории. Сегодня мы говорим о том, что сама история Нового времени возникла после истории Бытия как истории христианской цивилизации, в свою очередь, возникшей из Времени античности. Хайдеггер же видел этот переход как экзистенцию, как нечто, событие, совершающееся в повседневности, как нечто более всеохватное, нежели научный рационализм, экономический детерминизм, как нечто, взаимодействующее с нигилизмом на уровне самого бытия. Хайдеггер видел действительное сознание, смысл феноменологии, как, прежде всего, со-бытие. Книга «Бытие и Время», осмысливающая историцизм как онтологическое существо завершения Истории Нового времени была, по существу, проектом философской системы, проектом «нового аристотелизма», неудачу которого (проекта) Хайдеггер впоследствии раскрывал как ненахождение, несхватывание существа обратного перехода – перехода от времени к бытию. Не схвачен, не найден был путь от истории Нового времени к истории Нового бытия, что было действительной задачей истории, в отличие от мнимой задачи мирового революционно-экзистенциального апокалипсиса, предложенной Марксом. Но отсутствие присутствия Нового бытия было выдвинуто Хайдеггером как та экзистенция, то переживание, которое, собственно говоря, уже и есть начало мысли, правильный подход к решению задачи истории. То самое «существую», из которого и следует, возникает «мыслю». Легко заметить безусловность данного поворота – от декартовского пути «мыслю, следовательно, существую» до неосуществленного, но намеченного немецким Хайдеггером пути поиска того, как от какого-то конкретно «существую» получается (ис-следует, происходит) истинное «мыслю».
