– Сообщите, на каком участке автострады работает Бок и будет ли он сегодня на месте.

– Подождите, пожалуйста, минуту, я посмотрю по картотеке.

– Не скучный спектакль, – сказала Инга.

Я закрыл рукой трубку.

– Никто не осмелится отказать в просьбе человеку, который работает в Гестапо.

– Бок состоит в подразделении, которое находится за пределами Большого Берлина, на отрезке Берлин – Ганновер, – сообщил служащий. – Если быть более точным, то на участке между Бранденбургом и Лехнином. Я советую вам обратиться в управление участка, расположенное в двух километрах от Бранденбурга. Это примерно семьдесят километров отсюда. Ехать надо по дороге на Потсдам, а там свернуть на Цеппелинштрассе. Примерно через сорок километров будет поселок Лехнин, через который проходит автострада.

– Спасибо, – сказал я. – А он сегодня работает?

– Вот этого я не знаю. Часто там работают и по субботам. Но, если у него сегодня выходной, вы, вероятно, найдете его в бараке для рабочих. Они гам и живут.

– Благодарю вас за помощь, – сказал я и добавил напыщенным тоном, характерным для офицеров Гестапо: – Я сообщу вашему руководству, что вы заслуживаете поощрения.

Ровный звук мотора по-своему успокаивал.

– Как это похоже на нацистов! – сказала Инга. – Сначала строить народные дороги, а уже потом – народный автомобиль.

Мы ехали в Потсдам по скоростной магистрали «Авус», и Инга имела в виду автомобиль «KdF» – «Сила – через радость», – выпуск которого постоянно откладывался. В этой сфере она чувствовала себя как рыба в воде.

– По-моему, это все равно что ставить телегу перед лошадью. Кому, интересно, нужны эти гигантские автострады? Как будто нам мало тех дорог, что уже есть. И как будто в Германии так много машин. – Продолжая говорить, она повернулась всем корпусом ко мне, чтобы лучше меня видеть. – У меня есть друг, инженер, так он считает, что они строят дорогу в расчете на польский коридор, а кроме того, проектируют еще одну трассу через Чехословакию. Для чего же все это, если не для армии, которая по этим дорогам двинется?

Мне пришлось прочистить горло, и тем временем я смог подумать, как правильнее ответить.

– Не думаю, чтобы автострады имели такое уж большое стратегическое значение. Тем более, обрати внимание, что в сторону Франции – к западу от Рейна – их что-то не строят. Не говоря уж о том, что колонна грузовиков на такой дороге – идеальная мишень для авиации.

На эти слова моя спутница ответила коротким ироническим смешком.

– Именно для этого им, наверное, и нужны военно-воздушные силы – защищать транспортные колонны.

– Может быть. Но если ты хочешь знать, для чего это вдруг Гитлеру понадобились эти трассы, не надо забираться в дебри. Все гораздо проще. Это самый элементарный способ борьбы, с безработицей. Человек, который получает пособие, рискует потерять его, отказываясь от предложения поработать на строительстве автострады. И он соглашается. Кто знает, может, Бок оказался в такой ситуации.

– Тебе нужно когда-нибудь побывать в Веддинге и Нойкельне. – Инга говорила о тех районах Берлина, в которых Компартия Германии все еще сохраняла крепкие позиции.

– Понятно, там живут люди, которые знают, каковы условия на этом строительстве и какая там нищенская зарплата. Многие считают за лучшее вообще не подавать заявления на пособие, лишь бы не попасть на строительство дороги.

Мы въезжали в Потсдам по Нойе-Кенигштрассе... Потсдам... Святыня для старшего поколения, хранящего память о прошлом, о славных днях Отечества и собственной юности. Немая, брошенная на свалку скорлупа императорской Пруссии. Город-музей, где хранят манеру говорить и сохраняют старые добрые чувства, где консерватизм доведен до абсолюта, и окна протирают с такой же тщательностью, как стекла наг портретах кайзера.

Проехав два километра по дороге на Лехнин, мы вдруг увидели, как живописный пейзаж сменился какими-то бессмысленными нагромождениями: там, где когда-то был самый красивый в окрестностях Берлина уголок природы, теперь простиралась широкая коричневая полоса развороченной экскаваторами земли. Здесь проходил участок автострады Лехнин – Бранденбург.

Поблизости от Бранденбурга мы заметили чуть в стороне от дороги деревянные бараки и экскаваторы рядом с ними. Я остановил машину и обратился к рабочему, попросив помочь мне отыскать мастера. Он показал на человека, стоявшего в двух метрах от нас.

Мастер оказался коренастым мужчиной среднего роста, с обветренным, румяным лицом. Его живот – пожалуй, выразительнее, чем у женщины на последнем месяце беременности, – нависал над поясом, как если бы это был дорожный рюкзак. Он понял, что мы направляемся лично к нему, и, словно собираясь вступить в схватку, поддернул брюки, вытер тыльной стороной ладони заросший щетиной подбородок и, отставив назад ногу, перенес большую часть своего веса на нее.

– Скажите, это вы – мастер?

Ответом мне было молчание.

– Меня зовут Гюнтер, Бернхард Гюнтер. – Мы уже стояли друг против друга. – Я частный детектив, а это моя помощница, фрейлейн Инга Лоренц.

Я протянул ему свое удостоверение.

Мастер кивнул Инге и углубился в изучение моих документов. В его манере поведения можно было угадать педанта.

– Петер Вельзер, – представился он. – Чем могу быть вам полезен?

– Я хочу видеть господина Бока. Надеюсь, он поможет нам в поисках пропавшего человека.

Вельзер усмехнулся и снова подтянул брюки.

– Господи Иисусе, это по-своему забавно. – Он сплюнул. – За одну эту неделю у меня пропало трое рабочих. Может, вы попробуете их найти?

– И что. Бок один из них?

– По милости Божьей, нет. Бок – работяга, бывший заключенный, пытается начать новую жизнь. Я надеюсь, вы не собираетесь ему в этом мешать.

– Господин Вельзер, мне всего лишь нужно задать ему пару вопросов. Я вовсе не собираюсь избить его дубинкой, а затем засунуть в чемодан и отвезти обратно в тюрьму Тегель. Он сейчас здесь?

– Наверное, он у себя в бараке. Я вас туда провожу.

Мы последовали за ним к одному из длинных одноэтажных деревянных строений, стоявших с краю – там, где когда-то был лес, превращавшийся теперь в отрезок автострады. У крыльца мастер обернулся к нам:

– Народ у нас довольно бесцеремонный, так что лучше будет, если фрейлейн останется здесь. Приходится принимать их такими, какие они есть. Они могут быть неодеты, кто их знает.

– Берни, я подожду в машине.

Я виновато посмотрел на нее и поднялся по ступенькам вслед за Вельзером. Он снял деревянную задвижку, и мы вошли в комнату.

Стены и пол внутри были выцветшего желтого цвета. Вдоль стен стояло двенадцать коек, на трех из них я вообще не заметил матрасов, на трех других сидели мужчины в одних трусах и майках. В центре барака коптила черная чугунная печь в форме котла – ее труба выходила наружу через отверстие в потолке. Рядом с печью стоял большой деревянный стол, за которым сидело четверо мужчин, игравших в скат[28], наверное, по пять-шесть пфеннигов.

Вельзер обратился к одному из игроков:

– Этот парень приехал из Берлина. У него есть к тебе вопросы.

Огромный детина, словно из цельного куска вырубленный, с головой, размером с пень, сначала внимательно изучил ладонь своей ручищи, потом посмотрел на мастера и, наконец, с подозрением уставился на меня. Другой человек встал со своей койки и с демонстративным безразличием принялся подметать пол.

Обычно меня представляли несколько иначе, поэтому неудивительно, что Боку перспектива этого разговора особой радости не доставила. Я уже собирался кое-что пояснить, но в этот момент Бок рванулся вперед и двинул мне левой рукой сбоку по челюсти, чтобы проложить себе дорогу к двери. Удар был не очень сильный, но в ушах у меня раздался звук, похожий на свист закипающего чайника, и я качнулся в сторону. После этого в голове у меня зазвенело таким монотонным звоном, какой бывает от удара половником по оловянному подносу. Когда я наконец пришел в себя, то увидел, что Вельзер склонился над запрокинутым туловищем Бока, как мне показалось, потерявшего сознание. В руке он держал лопату для угля, которой, очевидно, и ударил этого верзилу по голове. В ту же минуту послышался звук отодвигаемых стульев – партнеры Бока по карточной игре вскочили на ноги.