^{Антенна ЗГРЛС «Чернобыль-2»}

Мало кто тогда знал, что совсем неподалеку, буквально в нескольких километрах, живет еще один город, суперсекретный Чернобыль-2, обслуживающий станцию загоризонтного радиолокационного слежения (ЗГРЛС). Он расположился в лесу северо-западнее настоящего Чернобыля, в 9 км от ЧАЭС, и не отмечен ни на одной карте. Однако его гигантский стальной радар, названный военными «Дугой», имеет высоту почти 140 м и прекрасно виден отовсюду в округе. Такую махину обслуживало около тысячи человек, и специально для них был построен поселок городского типа с единственной улицей имени Курчатова. Естественно, он был огорожен по периметру «колючкой», а предупредительные знаки установили еще за 5 км до запретной зоны. Иногда и они не помогали — здесь расположены самые грибные места, и офицерам КГБ приходилось бегать по лесам за грибниками, отбирая урожай и свинчивая номера с машин. Разумеется, такая секретность порождала массу слухов и кривотолков. Самый популярный гласил, что тут испытывают психотронное оружие, чтобы в «час икс» с помощью радиоволн превратить враждебных европейцев в дружески настроенных зомби. Эту версию на полном серьезе обсуждали даже в Верховной Раде Украины в 1993 году.

На самом деле единственным назначением ЗГРЛС было слежение за пусками баллистических ракет НАТО, направление захвата — страны Северной Европы и США. Такие же станции были построены в Николаеве и Комсомольске-на-Амуре. Саму же «Дугу», уникальную по своим размерам и сложности, смонтировали в 1976 году, а испытали в 1979-м. В Черниговской области расположился мощнейший источник коротких волн, которые проходили через всю территорию США, отражались и ловились чернобыльским радаром. Данные поступали на мощнейшие тогда компьютеры и обрабатывались. В комплекс также входил ЦКС — центр космической связи. Для его обслуживания возвели целый комплекс с жилыми и техническими помещениями. После аварии на ЧАЭС он использовался для укрытия солдат, работавших ликвидаторами.

^{Станция слежения, Чернобыль-2}

Близость Чернобыля-2 к атомной станции не случайна — объект пожирал колоссальное количество электроэнергии. Несмотря на всю свою уникальность, радар имел массу недостатков. Он был бесполезен для обнаружения точечных ракетных запусков и мог «ловить» лишь массированные атаки, характерные для ядерной войны. К тому же его мощные излучатели глушили переговоры воздушных и морских судов европейских стран, что вызвало бурные протесты. Рабочие частоты пришлось сменить, а оборудование — доработать. Новый ввод в эксплуатацию запланировали на 1986 год…

Была ли какая-то предопределенность у событий, перечеркнувших плавное течение мирной доаварийной жизни? Известно, что жители близлежащих деревень поговаривали: «Идет время, когда будет зелено, но не весело». Очевидцы утверждают, что некие старухи пророчили: «Будет все, но не будет никого. А на месте города станет расти ковыль». Можно снисходительно отнестись к этим «бабушкиным сказкам», но есть описание сна мастера ЧАЭС Александра Красина. В 1984 году ему приснился взрыв на 4-м блоке, приснился во всех деталях, имевших место быть два года спустя. Он предупредил всех своих родственников о будущей аварии, но идти к начальству с этой идеей не решился. Самый известный похожий случай «вещего сна» произошел сто лет назад, когда репортеру газеты «Бостон Глоб» Эду Сэмпсону приснился страшный взрыв на далеком туземном острове. Он записал свой сон на бумагу, и по ошибке сообщение напечатали во всех газетах. Репортера уволили за обман, и только через неделю потрепанные корабли принесли весть о катастрофическом извержении вулкана Кракатау в нескольких тысячах километров от Бостона. Совпало даже название острова…

Как бы то ни было, обратный отсчет был пущен, и «зеленые, но невеселые времена» не заставили себя долго ждать.

Что предшествовало удару, очевидцем которого стал Юрий Трегуб? И можно ли было его избежать? Кто виноват? — эти вопросы активно дискутировались как сразу после аварии, так и двумя десятилетиями позже. Существует два лагеря непримиримых оппонентов. Первые утверждают, что главной причиной катастрофы стали конструктивные недоработки самого реактора и несовершенная система защиты. Вторые во всем обвиняют операторов и указывают на непрофессионализм и низкую культуру радиационной безопасности. И у тех, и у других имеются веские аргументы в виде мнения экспертов, заключений всевозможных экспертиз и комиссий. Как правило, версия о «человеческом факторе» выдвигается проектировщиками, защищающими честь мундира. Им оппонируют эксплуатационщики, не менее заинтересованные в сохранении лица. Попробуем разбить между ними третий, независимый лагерь, оценить причины и следствия со стороны.

Реактор, установленный на 4-м блоке ЧАЭС, разработал в 60-х годах НИКИ энерготехники Минсредмаша СССР, а научное руководство осуществлял Институт атомной энергии им. Курчатова. Он получил название РБМК-1000 (реактор большой мощности канальный на 1000 электрических мегаватт). В качестве замедлителя в нем применяется графит, а теплоносителя — вода. Топливом служит уран, спрессованный в таблетки и помещенный в твэлы, выполненные из двуокиси урана и циркониевой оболочки. Энергия ядерной реакции нагревает воду, пущенную по трубопроводам, вода кипит, пар сепарируется и подается на турбину. Та вращается и вырабатывает столь необходимую стране электроэнергию. ЧАЭС стала третьей станцией, где установили такой тип реактора, до этого им «осчастливили» Курскую и Ленинградскую АЭС. Это было время экономии — раньше в СССР, да и во всем мире, применяли реакторы, заключенные в корпуса из сверхпрочных сплавов. РБМК такой защитой не обладал, что позволило существенно сэкономить на строительстве — увы, за счет безопасности. К тому же топливо на нем можно было перезагружать без остановки, что тоже сулило немалую выгоду. Реактор был создан на основе военного, вырабатывавшего оружейный плутоний для оборонных нужд. Он имел врожденный порок в виде тех самых стержней, регулирующих цепную реакцию — они слишком медленно вводятся в активную зону (за 18 секунд вместо 3 необходимых). В результате реактор получает слишком много времени для саморазгона на мгновенных нейтронах, которых и призваны поглощать стержни. К тому же при строительстве ЧАЭС для экономии бетона на 2 метра уменьшили высоту подреакторного помещения, в результате чего длина стержней тоже уменьшилась — с 7 до 4 метров. Но самым главным несовершенством защиты оказалось полное незнание проектантами воздействия пара на мощность реактора. В его переходных режимах рабочие каналы вместо «плотной» воды заполнялись паром. Тогда считалось, что в этом случае мощность должна упасть, а надежных расчетных программ и возможностей для лабораторных экспериментов не было. Лишь много позже практика показала, что пар дает такой скачок реактивности, причем за считанные секунды, что мощность увеличивается стократно, а медленные регулирующие стержни так и остаются на полпути в момент, когда атомный джинн уже вырывается из бутылки.

О возможных печальных последствиях тогда практически никто не задумывался — идею абсолютной безопасности атомной энергетики рекламировал сам А.П. Александров, глава Академии наук СССР. Никто из ученых не решался всерьез спорить с ним, и лишь в другом ведомстве нашлись люди, поставившие под сомнение компетентность проектировщиков и строителей будущей крупнейшей атомной станции. Речь идет, конечно же, о Комитете Госбезопасности.

Одновременно со строительством ЧАЭС в Припяти развернулся городской отдел УКГБ. Делами на самом объекте занимался 3-й Отдел 2-го Управления контрразведки. В его компетенцию входил сбор данных о строительстве станции, ее работе, сотрудниках и возможностях диверсионной и прочей деятельности вражеских разведок. Первым документом Отдела, располагавшего классными аналитиками, стала справка от 19 сентября 1971 года, в которой оценивались технические характеристики будущей ЧАЭС. В ней отмечалось отсутствие у Минэнерго Украины опыта эксплуатации подобных сооружений, низкий уровень подбора кадров, недостатки при строительстве. Тогда чекистов никто не стал слушать. В 1976 году киевское УКГБ направило спецсообщение руководству ведомства о «систематических нарушениях технологии проведения строительно-монтажных работ на отдельных участках строительства». В нем приводятся убийственные данные: несвоевременно поставляется техническая документация от проектировщиков, сварные трубы Кураховского КМЗ полностью непригодны, но приняты руководством станции, бучанский кирпич для строительства помещений имеет прочность в 2 раза ниже нормативной, и т. д. Бетон для бака жидких радиоактивных отходов(!) был уложен с нарушениями, грозившими утечкой, а его обшивка оказалась деформированной. Заканчивалось сообщение, как водится, несовершенством охраны от возможных диверсантов, которую доверили сплошь пенсионерам — вохровцам. Но «глас вопиющего чекиста» утонул в пустыне бездействия. Первый секретарь Компартии Украины и фактически хозяин республики Владимир Щербицкий на предупреждения председателя КГБ УССР Виталия Федорчука реагировал весьма вяло, посылая на станцию очередную «дежурную» комиссию. Ну, ей-богу, не останавливать же стройку из-за того, что сварное оборудование наших югославских друзей из «Энергоинвеста» и «Джуры Джуровича» оказалось бракованным! А то, что при высоких температурах создается угроза аварии — это ж еще доказать надо…