Радиоуправляемые бульдозеры сгребали крупный мусор, разбросанный взрывом вокруг корпусов, а вслед за ними в клубах «светящейся» пыли шли солдаты и резервисты, вооруженные лишь шанцевым инструментом и крепким матерным словом. Они — «мясо» этой войны — те, кого бросали на самые сложные и опасные участки. Надо было спилить и захоронить «Рыжий лес», набравший огромную дозу радиации, собрать валяющиеся куски графита и твэлов, снять зараженный грунт, очистить кровли. Единственный способ быстро убрать топливо с крыш — это сбросить его в развал реактора, причем надо успеть в считанные месяцы, до возведения саркофага. Потом уборка станет куда более длительной и вредной для окружающей среды. Роботы-манипуляторы «сходили с ума» от сильного фона, отказываясь подчиняться командам оператора. Вместо них на кровли выходили безотказные «биороботы», буквально лопатами отправляя радиоактивный шлак обратно в кратер. Их называли «аистами», но тысячам уже не суждено было свить своих гнезд. Зачастую один выход означал премию в 500 рублей (средний 2-месячный заработок по стране) и получение инвалидности.

Люди работали, сменяясь, все светлое время суток, смело шагая в «высокие поля», не считаясь с возможными потерями здоровья. Простые люди, работающие инженерами, рабочими, служащими… Незаметные в обычной жизни, они проявили знаменитый русский дух, выходя добровольно целыми отрядами на самые рискованные задания. Случайные и трусливые отсеивались сразу, жесткое рентгеновское излучение «просвечивало» характер насквозь, моментально показывая, кто чего стоит. С «отказниками» работали политотделы и работники КГБ. Машина подавления инакомыслия в СССР тогда еще функционировала бесперебойно, и никому и в голову не могло прийти спорить с «людьми в штатском».

К счастью, отношение к радиационной безопасности стало резко меняться. Еще в мае за неоправданный риск могли похвалить, но в июле начальники, чьи подчиненные «схватывали» более 1 бэр в сутки (троекратное превышение дневной допустимой дозы в 0,3 бэр), становились предметом разбирательства и отстранения от работ. Правда, касалось это в основном работников станции и подрядных организаций. Военнообязанных по-прежнему «жгли», отбирая индивидуальные накопители доз в конце каждой смены и утаивая информацию о них. Кто сколько получил бэр и что теперь с этим делать, людям не говорили — «военная тайна»! Максимально разрешенной дозой, после которой следовала отправка домой, были 25 бэр. Реально военные получали гораздо больше. В индивидуальных журналах, выдаваемых «на дембель», у всех значилась только эта цифра или меньше. Большие значения — «антисоветская пропаганда» и неприятности с политотделом.

«Партизаны» в ответ спасались, как могли. Главным средством, как обычно, считалась водка. В стране уже год полыхала горбачевская антиалкогольная кампания, и Зона отчуждения была объявлена зоной трезвости. Из чернобыльских магазинов убрали все спиртное. Страждущие ликвидаторы тут же смели с прилавков стеклоочистители, одеколон, гуталин и прочие спиртосодержащие товары. Стоимость самогона, продаваемого предприимчивыми селянами, взлетела до небес. На КПП у въезда в Зону патрули досматривали все машины, но нет на Руси той крепости, которую не возьмет «уазик», груженный заветными поллитрами. По вечерам хмурые уставшие мужики со следами ядерного загара на лицах выводили из организма нуклиды, а поутру шли с тяжелой головой в штыковую атаку на невидимого врага. В Белоруссии, где режим был мягче, самогон стал самой твердой валютой. По сути, то, о чем так мечтали большевики, свершилось: деньги утратили свою силу. Наступил ядерный коммунизм на отдельно взятой зараженной территории. На все существовала своя такса. Хочешь вывезти в обход КПП телевизор — даешь бутылку. Машину, что вызывает вой дозиметра — в несколько раз больше. Зона отчуждения постепенно расползалась, растекалась ручьями по областным рынкам и комиссионкам. Днем ликвидаторы сбрасывали дефицитные в то время товары в могильники и засыпали землей. Ночью их разрывали и растаскивали местные жители.

Пока саркофаг не закрыл дымящийся развал реактора, труд ликвидаторов был во многом сизифовым. Снятый и захороненный дерн заменяли песком. За неделю ветра приносили новую порцию цезия, и работу можно было начинать сначала. Люди не жаловались и снова перекапывали перекопанное.

Наряду с солдатами-срочниками, «партизанами», милицией и персоналом ЧАЭС свою часть работы по ликвидации последствий аварии (ЛПА) выполняли командированные специалисты сотен организаций из различных городов СССР. Первые работники Курчатовского института из так называемой «Комплексной экспедиции» пробыли на реакторе несколько месяцев. Эти люди хорошо знали о свойствах радиации, но тем не менее выполнили свою работу до конца, набрав суммарно до 2000 (!) бэр на человека при годовой норме в 5 бэр. К счастью, из-за длительного срока облучения никто из них не умер.

Естественно, всем этим людям надо было где-то жить, где-то питаться, где-то проходить постоянную санобработку. Для этих целей начали экстренное возведение вахтового поселка неподалеку от деревни с говорящим названием Страхолесье у границы 30-километровой Зоны отчуждения (в дальнейшем — Зоны). Дабы не пугать народ, новый жилгородок именовали Зеленым Мысом. Количество ликвидаторов увеличивалось в геометрической прогрессии. Уже в мае 1986-го только по линии Минсредмаша на ликвидацию аварии было отправлено до 50 000 человек! В первое время людей размещали в помещениях Чернобыля, пионерлагерях и палаточных городках неподалеку. Под столовую приспособили здание чернобыльского автовокзала, который остряки переименовали в «кормоцех». Потом в ход пошли брошенные дома и квартиры. Людей все прибавлялось, а до зимних холодов было уже недалеко. К чести строителей, осенью Зеленый Мыс и модульный микрорайон в Иванкове были построены и оснащены всем необходимым для работы и отдыха, вплоть до киноконцертного зала.

Каждый месяц 1-го и 15-го числа на Комсомольскую площадь Киева съезжались специалисты-ликвидаторы со всей страны, рассаживались по автобусам и ехали на перевахтовку. В Зеленом Мысе их встречали благоустроенные домики, столовая с разнообразной едой на выбор, магазин, бассейн и даже теннисные корты.

Новоприбывшим выдавали спецодежду — белые «хэбэ», брюки, рубашки, шапочки. От этого весь поселок стал походить на больничный городок. Начальство, а также «блатные» (снабженцы, бухгалтерия, завсклады-товароведы) щеголяли в новых «афганках». Провезенную мимо КПП водку прятали в ближайших кустах, откуда ее с большим удовольствием конфисковывали патрули.

Раннее утро, подъем, завтрак в столовой. Богатство выбора блюд поражало простого советского человека, привыкшего к серым макаронам. Красная икра, балык, колбаса и сыры нескольких сортов, прочие деликатесы и диковинный по тем временам шведский стол. Ликвидаторов рассаживали по автобусам-«броневикам» и вывозили на пересадочный пункт у села Лелев. Окна зашивали листами свинца, на полу тоже лежал свинец, кабина водителя отделена от салона. В Лелеве «условно-чистый» транспорт менялся на «грязный», обслуживающий 10-километровую зону. Работали по 12 часов без выходных, поэтому иные из зимних жителей Зеленого Мыса не видели свое жилище при дневном свете. «Вечера на хуторе близ реактора» проходили в посиделках за припрятанным спиртным и обильной столовской закуской. Разговоры о жизни, об аварии, о бардаке, творящемся вокруг. Несмотря на всеслышащие уши «органов», этим людям дозволялось многое — лишь бы работали.

Всего через чернобыльское горнило за 5 лет прошло, по разным оценкам, до 600 000 человек и еще около миллиона выполняли работы в 30-километровой зоне. По данным Чернобыльского союза ликвидаторов, умерло от последствий радиации до 60 000 человек, то есть каждый десятый, и не менее 165 000 получили разные степени инвалидности. После распада СССР новые государства поспешили откреститься от «чужих» ликвидаторов и положенных им по закону льгот. Новые власти, увлекшись дележом внезапно свалившихся на голову богатств, предпочли забыть о простых незаметных героях и обещанных им золотых горах. Те уходят молча, не испрашивая наград и привилегий. Сильные мира сего скоро канут в историческое небытие, проклинаемые обманутыми и ограбленными. А люди в белых одеждах уже получили свой билет в вечность и благодарность спасенных потомков.