Однако настоящий автор превозносит в данном случае особые добродетели Лондона, а упомянутая проблема, связанная с местными обычаями, как раз в том и состоит, что обычаи являются местными. "В Лондоне существовал такой обычай вдовьего права..." - пишет Маркет Шют, однако "подобного обычая нет в Стратфорде".[15.38] Роланд Льюис выражает подобную же уверенность. Этот вопрос, как и многие другие, однако, более сложен, чем это кажется поначалу. Вдовья доля включала в себя и землю, и недвижимое имущество. Что касается земли, обычаю, по-видимому, всюду следовали одинаково; право вдовы на землю признается с древних времен до наших дней (закон о праве собственности 1925 г. превратил закон общего права на вдовью долю земли в право на недвижимость, основанное на праве справедливости). Что касается недвижимости, то в каждом городке существовал свой обычай. Хотелось бы знать больше о стратфордских обычаях. Завещания не удовлетворяют нашего любопытства, ибо, когда завещания безмолвствуют, вопросы решаются согласно обычаю.

В большинстве стратфордских завещаний того периода отражена забота о женах, интересы которых обеспечивались посредством стандартных формул типа "остальное мое имущество"; и Шекспир, как хорошо известно, отнюдь не игнорировал свою Энн. Однако знаменитый пункт завещания, касающийся ее, курьезен: "Сим завещаю своей жене вторую по качеству кровать со всеми принадлежностями (то есть драпировками, пологом, постельным бельем etc.)". Это завещание вызвало бесконечные и по большей части бесплодные споры. "Он вовсе не забыл о своей жене, - писал Мэлоп в XVIII в., - сначала он забыл о ней, потом он вспомнил о ней, но так вспомнил, что только сильнее подчеркнул, как мало она для него значила. Он, таким образом (грубо говоря), обделил ее, только оставив ей не шиллинг, а какую-то старую кровать".[15.39] Этот пункт завещания вписан между строк, отсюда мнение Мэлона (неоднократно повторенное) о забывчивости Шекспира однако в его завещании есть и другие записи, сделанные позднее между строк: например, запись о поминальных кольцах, которые он завещал Уильяму Рейнольдсу и сотоварищам по театру. Провал памяти? Возможно. Но по крайней мере столь же возможно - как давным-давно предположил Чарлз Северн, - что юрист, наспех записывая завещание, по невнимательности пропустил отдельные пункты и затем восполнил пропущенное.[15.40] И тем не менее эта кровать - пропущена она по небрежности или нет - представляет собой проблему. Многие (в том числе Мэлон) допускают, что такое завещание сделано в насмешку. Однако ученые, придерживающиеся иного мнения, также давно возникшего, утверждают, будто Шекспиры приберегали свою лучшую кровать для заночевавших гостей Нью-Плейс, и что менее ценная кровать была якобы и супружеским ложем. Исследователи перелистали неисчислимое количество завещаний времен Елизаветы и Джеймса в поисках аналогичных случаев, и их розыски не оказались безрезультатными. Когда Фрэнсис Рассел, второй в роду граф Бедфорд, умер в Лондоне в 1585 г., он завещал свою "лучшую кровать, убранную покрывалом, расшитым золотом и серебром" с гербом короля Генри VIII не жене, а своей младшей дочери.[15.41] Еще более соответствует нашему случаю завещание Уильяма Палмера из Лимингтона, который в 1573 г. оставил своей жене Элизабет "всю ее носильную одежду" и свою "вторую по качеству перину, изготовленную для нее, и другую перину, похуже, для ее служанки"; он также удвоил доход, который она должна была получать по сравнению с первоначальным брачным контрактом. "Памятуя, что она - благородная дама, обремененная годами, - заявляет завещатель, - я хотел бы, чтобы она жила так, как подобает жить моей бывшей жене".[15.42] Это подобающее завещание, и кто станет отрицать супружескую привязанность, выразившуюся в нем?

Можно также предположить, что завещатель намеренно лишил свою супругу кровати, исходя из простых соображений вроде: "Оставь своей жене больше, чем ты обязан, но лишь на время ее вдовства, - советует сэр Уолтер Рэли своему сыну, - ибо если она полюбит вновь, пусть она не наслаждается своей второй любовью на той же кровати, на которой она любила тебя".[15.43] Такие мысли могли приходить в голову не только ему. Однако возраст Энн - ей было в ту пору 60 лет или около того - делает маловероятным предположение о том, что такого рода соображение могло повлиять на завещание. Проблема, возникающая в связи с этим пунктом шекспировского завещания, состоит в том, что столь недостаточное внимание к жене было необычным, и в том, что в завещании совсем отсутствуют проявления эмоций завещателя вроде тех, которые мы обнаруживаем в завещании Палмера. Однако Шекспир не выразил своих эмоций и в отношении к другим членам семьи, а, возможно, его юрист не поощрял или даже запрещал такого рода проявления чувств. Нам предоставляется самим решить, что здесь имело место - цинизм или чувствительность. Последняя, разумеется, более привлекательна, однако такого рода выбор можно сделать лишь предположительно.

Такой существенный предмет мебели, как наилучшая кровать, считался фамильной ценностью, и обычно переходил к законному наследнику. Таков был обычай, принятый в городах. В XVI в. в Торкси одному наследнику завещана была лучшая кровать, с покрывалом и простынями ("meliorem lectuna cum tapeto et linthiammis"); в Арчинфилде в 1663 г., согласно обычаю, старшему из наследников доставалась "лучшая кровать со всеми принадлежностями".[15.44] По распределению, сделанному Шекспиром, ЛЯ мая лучшая кровать, как подобало фамильной реликвии должна была дополнить ценности "всего остального моего недвижимого имущества, движимого имущества, аренд драгоценностей и прочих предметов домашнего обихода, которые останутся после уплаты моих долгов, раздачи завещательных даров и расходов на мои похороны". В число "аренд" могли входить паи Шекспира, если он по-прежнему был их держателем в "Глобусе" и Блэкфрайарзе. Все это он завещал своему зятю Джону Холлу и дочери Сьюзан.

Кроме того, Сьюзан получила - что гораздо больше - просторный дом Нью-Плейс, "в котором я обитаю",

Это имущество, составлявшее основную часть наследства, переходило к Сьюзан и сохранялось за ней до конца ее жизни. После ее смерти эта недвижимость со всем прочим должна была перейти к старшему сыну Холла и затем к его законным наследникам мужского пола, а (в случае отсутствия таковых) к мужчинам - наследникам второго сына и так далее - к третьему, к четвертому, пятому, шестому и седьмому сыновьям и их законным наследникам. "А в случае отсутствия таковых названная недвижимость остается за упомянутой племянницей (внучкой) моей Холл и ее прямыми наследниками мужского пола, рожденными в законном браке. А в отсутствие таковых - моей дочери Джудит и ее прямым наследникам мужского дола, рожденным в законном браке..." Таким путем Шекспир стремился сохранить в одних руках все имущество, приобретенное его служением искусству. Однако он не мог предвидеть, что природа разрушит его планы.