- Все равно, - невозмутимо говорит противник, - безнадежно! - Сам как сидел, так и не сдвинул локти, от ушей не оторвал ладони, спросил: - Ну кто?..

 Чуть улыбаясь, Хапов выходит в раздевалку. Султан Амет-Хан - тоже наш летчик-испытатель, на кармашке коричневого пиджака две Золотые Звезды - садится верхом на неостывший стул. Все делается молча. Ох, эти шахматисты!

 Стучат фигуры подошевками по доске, выстраиваются во фронт. За столом в клетку эти два места, как говорится, святы.

 Я подхожу к окну, позади слышу и не слышу какой-то разговор.

 - ...глазенки у них симпатичные, сами шевелят усами... Ловить их ничего не стоит: сами лезут в руки. Только подбираться надо сзади.

 - Где у него зад?

 - Зад?.. Хм... Шея у него зад!.. Там их кишмя кишит: рачьи массовки...

 Со второго этажа видно все поле. Напротив - самолеты крыло к крылу. Несколько новых лайнеров прибрали уже "к рукам" удобные места. "Крепости" потеснились, косятся переплетами округлых стекол. Распушились, присели недовольно.

 Смотришь, и представляются они живыми. Выползли на краешек бетонки - греются на солнце. Кое на ком "халат" брезентовый наброшен, другие - просто "нагишом". Лоснятся упитанные спины.

 Вот так же... серебрились крылья; только те были поменьше. И вдруг... Как это могло случиться?

 Однажды их будто всех сразу кто-то перекрасил в темно-зеленый цвет, по спинам пустил черные разводы: куда девалась их веселость?

 И люди...

 Воскресным ярким утром были все в светлом, нарядном - собирались к солнцу на свидание; щелкнул приемник, и... лица застыли. Мгновенье, а как может перевернуть всю жизнь!

 Молча переоделись в хаки, галстуки забросили подальше. Вместе с улыбками, не думая: "Надолго ли?"

 Для многих, оказалось, навсегда.

 Но года через три лица стали светлеть. И самолеты тоже. Среди зеленых замелькали голубые. Еще годочка три, и смотрим: в шеренге самолетов опять блеснул дюраль. Так незаметно, бочком, бочком, и вытеснил всех темно-зеленых!

 "Линейка" снова засверкала. С высоты посмотришь: словно новенькие полтинники.

 И в летной комнате испытателей никак не меньше. Тот же смех, улыбки, загорелые щеки - оптимизм прекрасного здоровья.

 Присмотришься - только лица другие, изменились лица: помолодели, постарели. Иных и вовсе нет. Динамик сказал однажды: "Одеваться!.."  Оделись и улетели навсегда.

 Но жизнь есть жизнь: одни садятся, другие набирают высоту.

 Вот новейший истребитель вырулил на старт, рванулся с тормозов, метнул из камеры форсажной сноп огня.

 Сначала ничего не слышно - просто звук еще не долетел. Секунды три-четыре тишины... И вдруг дьявольский рев хлестанул окно наотмашь. Взвизгнули все стекла разом.

 Когда опять притихло, откуда ни возьмись позади музыка; кто-то включил приемник, оркестр играет "Прекрасную Елену". Я обернулся. Сергей Анохин бросил книгу, встал. Он мне сейчас напомнил адмирала Нельсона, вернее, Лоуренса Оливье, который играл в фильме "Леди Гамильтон": у Сергея тоже черная повязка на глазу. На гимнастерке Золотая Звезда и ленточки.

 Сергей любит пение. Какое?.. Трудно сказать. В этом он непостоянен. Любит, например, басы, сам подражает. Вот и сейчас: только прервался вальс, он запел Шиянову - тот сидит спокойно, как Будда, щурясь доброй улыбкой.

 Сергей шутливо выводит, однако получается не слишком чисто:

 - По-ги-ба-ет в об-щем мне-нье по-ра-а-жен-ный кле-э-ве-той!..

 - Неправда, - равнодушно говорит Шиянов. - Не от нее погибает.

 - Го-го, - басит Сергей, очень довольный. Потянулся, сделал несколько упражнений руками и спросил: - Виноват, Георгий Михайлович, должно быть, понижаю?

 Юра, как мы привыкли звать Георгия Михайловича Шиянова, испытателя с большим опытом, еще довоенной школы, улыбается:

 - Понимаешь... Как бы тут сказать?.. Небольшой разброс точек.

 Сергей смеется:

 - Пардон... Как в летном эксперименте... Впрочем, я сегодня того... не в голосе...

 - Возможно, - соглашается Шиянов. - На репетиции оркестра тоже что-то не ладилось сперва. Дирижер несколько раз начинал с первого такта. Наконец, раздосадованный, остановил оркестр. "Позвольте вам заметить, - говорит музыканту из медной группы, - у автора здесь "ля", вы же играете "ля-бемоль"!" - "Труба еще холодная", - отпарировал тот. "Согрейте... Чайковского холодной трубой играть нельзя!" - посоветовал дирижер.

 - Браво! - Сергей подсел ближе.

 Летная комната оживилась. Шахматисты и те приподняли глаза.

 Но тут открылась дверь, и заглянул гость из ЦАГИ.

 Василий Комаров крикнул приветливо:

 - Сергей Яковлевич!.. Ждем вас.

 Наумов поздоровался, вошел непринужденно и сказал:

 - Три фута под килем!

 Морское приветствие вызвало улыбки.

 - У меня здесь кое-что из продувок "сто четвертой"! - Наумов полез в портфель.

 Летчики стали подходить поближе.

 - Вот... - Сергей Яковлевич перелистал отчет, нашел нужный ему график. - Вот, полюбуйтесь, Василий Архипович, на протекание кривых це - игрек и эм - зет по альфе.

 - Здесь изрядная нелинейность, "Ложечка", так сказать, - заметил Комаров. - Сергей Яковлевич, когда мы выйдем на большие углы, можно ожидать "подхватывания"?

 Амет усмехнулся.

 - Представляю эту "красотку" штопорящей...

 Кто-то добавил:

 - Да еще с пассажирами на борту!..

 - Нет, нет... друзья, - Наумов встрепенулся, - не будем вдаваться в пессимизм: взгляните на эм - зет... После горба здесь вновь начинается благоприятный градиент...

 - Да, но разница в числах Рейнольдса?.. - возразил Шиянов. - В натурных испытаниях может оказаться и похуже, чем в трубе.

 - Извиняюсь, - разгорячился гость, - "рейнольдсы" нами учтены... Конечно, - добавил он, помедлив, и уже с улыбкой, - к испытаниям надо подходить крайне осторожно!

 - Сергей Яковлевич, как вы смотрите на установку противоштопорного парашюта? - спросил Анохин.

 - Стоит подумать.

 Кто-то из летчиков съязвил:

 - Не так страшен газ, как противогаз!..

 Наумов стал собирать в портфель бумаги:

 - Вот что, други, приезжайте к нам в институт. Вместе посмотрим, как это выглядит на деле, обмозгуем поглубже.

 - На макет ездили, Сергей Яковлевич? - спросил Анохин.

 - Да... Комиссия маршала Скрипко... Ба! В порядке разминки, хотите?.. - Наумов просиял. - В командировке, знаете как это бывает, за столом вспомнили довоенные годы, самолеты тех времен. Маршал поделился с нами одной историей.

 Знакомый врач попросил устроить ему воздушное крещение. Как раз в тот день дул сильный ветер, и летчики тренировались на учебных бипланах. Новичка усадили в заднюю кабину, пристегнули пряжку ремней, и самолет пошел. Летчик с запалом - принялся всячески куролесить: крутил петли, перевороты, виражи. Наконец, решив, что хватит, отправился на посадку. Однако у самой земли его внезапно "прогнали во второй круг". Снова набрав высоту, летчик оглянулся и в ужасе оцепенел: пассажира в кабине как не бывало!.. "Врач выпал!.. Катастрофа!!!"

 С тяжелым сердцем пилот заторопился на посадку. Уже заруливая на стоянку и просто в отчаянии, не зная, что докладывать начальству, вдруг увидел... Кого бы вы думали?

 - Врача?!

 - Вот именно. Как ни в чем не бывало тот, восторженный, рассказывал что-то в кругу командиров.

 "Наваждение", - летчик протер глаза.

 Он выключил мотор, спрыгнул с крыла, подскочил к дорогому ему теперь человеку, схватил его за плечи:

 - Как же это вы?

 - Что? - не понял врач. - Ах!.. Извините, право, расчувствовался, совсем забыл вас поблагодарить... Спасибо, друг! Все было так прекрасно!

 - Я спрашиваю, как вы оказались здесь?

 - Обыкновенно.

 Они смотрели друг на друга - бледный летчик и озадаченный медик. Наконец последний сообразил:

 - Простите великодушно, я, видно, не спросясь?.. Я вышел, когда вы сели первый раз.