– Это тебя, Юр, от злобы плющит?

– Нет у меня злобы никакой, — скороговоркой отвечает он и продолжает: — Голубые (сейчас же мода у них на это) все по бабам рванули. Останутся только процента три настоящих геев, которые не из-за моды… а, так сказать, идейные педерасты. Остальные с себя липовую голубую мантию сбросят — и по бабам, по бабам. Бабки богомольные — в церковь, замаливать грехи молодости, а церковников нет никого! Священники все отрываются по полной. Прикинь картина!

– Идея классная, — хвалю я его. — Ты разве не попробуешь это все написать, воплотить, так сказать, на бумаге?

– А смысл?

– Ты же хочешь этого?

– Чего этого?

– Признания. Да элементарно — читателя.

– Хотеть мало, — соглашается Юрка.

– Вот именно, — говорю я ему, — хотеть мало, надо делать.

– Да кому это нужно?!

– Прежде всего, тебе.

Юрка задумчиво затянулся:

– Так-то оно так вроде получается! Конечно, писателю нужна аудитория, читатель. Да где его взять? Вальке своей читать давать, что ли? Не смеши! Она и так всем подругам и матери говорит, что я с придурью.

– Юрик, отправь в редакции рукопись, может, кого заинтересует, — предлагаю я. — У тебя есть готовое что-нибудь?

– Готовое? Есть кое-что.

– Дай прочитать.

– Рано пока. Не дорос еще.

– Я? Не дорос?

– Не ты, а я. Не дорос я до того, чтобы глаголом сердца людские выжигать.

Я выливаю остатки бутылки в стаканы, и мы тупо выпиваем, уже ни фига не закусывая.

– И все-таки надо отослать в редакцию. Чем черт не шутит? Глядишь, заинтересует кого твоя работа.

– Нет, Серега. Не заинтересует, — уверенно отвечает Юрик. — Сейчас бабские романы популярностью пользуются, а такая писанина, как мое бумагомарание, никому не нужна. Или с матом писать надо. А я не люблю так. Сейчас чем мата больше, тем произведение интересней! У меня есть идея на этот счет: издать книгу, роман в трех томах, и чтобы там на каждой странице «Хуй вам!» написано было и больше ничего. Представляешь, какой успех ждет такой роман? Все заорут восторженно, забегают вокруг меня: «А-а-а-а! Ого! Ура! Такой охуительный роман выдал писатель Юра Пупкин! Величайший писатель современности! Вау! Новое слово в литературе! Роман отражает чаяния нового поколения, написан живым, образным языком, на котором даже Пушкин не всегда отваживался беседовать с извозчиками». В книжных магазинах трехтомник размещают на почетных полках «Хиты продаж». Рецензии в газетах и глянцевых журналах по типу: «Новое слово в мировой литературе. Видимо, автор глубоко знает то, о чем пишет. Он прочувствовал тему романа каждой клеточкой своего мозга. Произведение затрагивает все слои общества, от правительства до, к примеру, последнего грузчика».

Я смеюсь. Искренне, задорно и весело. Хохочу не каким-нибудь утробным хохотом, сгибающим меня пополам, а нормальным — чистым, прозрачным — смехом реально счастливого человека. Смеюсь от души. Наверно, за это я и люблю наши редкие встречи с другом.

– Чё ты ржешь, как мерин с ксивой? Я тебе правду говорю, как на самом деле все происходит, а ты смеешься! Главное, что это «произведение» под любой жанр подходит — и к беллетристике, и к документалистике, и как пособие по экономике, и даже как политически выдержанный памфлет. Все что угодно. Ну, это я утрирую, конечно, а вот серьезно. Можно просто издать книгу рецептов и изложить ее вышеописанным образом. Народным, так сказать, матерым языком. Что-то типа: «Возьмите, бля, стакан сахара и запиздите сахар в молоко. Перемешивайте до образования спермообразной консистенции, ебаните туда три яйца…» Короче, это будет бестселлер! Точно говорю! Хит всех времен и народов. Реально!

На этой веселой ноте я вынужден констатировать другу, что первый флакон выжран под ноль. Не сговариваясь, мы вместе с Юриком собираемся в путь дальний и топаем в ближайший магазин за второй бутылкой водки. По дороге я пытаюсь рассказать ему о снах, преследующих меня в последнее время.

– Погоди, старик, — прерывает меня Юрка, — дело серьезное. На ходу такие вещи не решаются. Вот вернемся домой, тогда подробненько все изложишь.

– Ну, делись/колись, — предлагает Юрка, когда мы вернулись и заняли исходные позиции на его уютной кухне, разлив по стаканам. — Признавайся, что тебе снится, крейсер «Аврора».

Я рассказываю ему все, что со мной происходит. Все эти непонятные сны, связанные с одноименным топ-менеджером Сергеем из Москвы и своими ощущениями на этот счет.

– Понимаешь, я как будто переживаю во сне чью-то жизнь. Отстой полный! Жизнь, не похожую на мою и совершенно мне до этого незнакомую. Типа кошмара, блин, на улице Вязов. К чему все это? Может быть, я просто свихнулся? Я уже, реально, начинаю думать именно так. Главное, сны яркие такие. Ну типа я сам участвовал в них. Порой проснешься — запах духов в носоглотке стоит. «Откуда?» — думаю. Потом вспоминаю, что сон снился, где я с телкой козырной. Чуешь?

– Чую, Серый. Чую, но сказать тебе пока ничего не могу. У меня тоже сны яркие бывали. — Юрка задумывается.

«Продолжать или нет?» — написано на его лице.

– Давно это было, — решается он. — Я кодировался от алкоголизма. Да, был такой факт в моей биографии. Так вот, весь тот год, а я именно на год кодировался, очень часто мне снился один и тот же сон. Я в компании, где все дружно и натурально квасят. Я смотрю на их надираловку и совершенно забываю о своей кодировке. Беру стакан с водярой и натурально протягиваю его сквозь зубы. Я совершенно реально и четко ощущаю водочный вкус во рту, чувствую даже, как меня начинает цеплять и заводить. А потом в голове молния: «Что ж я делаю?! Мне ж нельзя!!!» И просыпаюсь в холодном поту. А главное, вкус во рту.

– Любопытно, — выдавливаю я из себя, хотя нахожу пример не очень подходящим к моей ситуевине. — Но не совсем как у меня. В своих снах ты себя видишь. Ты воспринимаешь себя как закодированного человека. То есть и во сне и наяву ты — один и тот же чел. А у меня все по-другому! Я грузчик, а во сне у меня совершенно другой статус. Я крутой мучачос, клевый чувак типа. Я встречаюсь с людьми, разговариваю, но наутро понимаю, что лица этих людей мне абсолютно незнакомы. Или мои тутошние знакомцы там тоже бывают, но наделены совсем другими качествами. Вот такая вот ботва. А такие сны, как у тебя, Юрок, у меня тоже бывали. Мне после армии снился сон, что меня по второму кругу призывают. Что за дела? Ни хрена не врубаюсь. Тупизм какой-то! Короче, не в тему все это.

– Да ладно тебе, не парься! — советует Юрка. — Сон — он и есть сон.

– Вначале меня это не напрягало. Я тоже так думал, что типа пусть его снится всяко-разно. А теперь что-то задергал/достал этот сонный перманентализм долбаный. Я уже спорить стал со своим сонным воплощением. И он, я чувствую, презирает меня. Боюсь, крышу совсем с катушек срывает! Чё скажешь?

– А чего тут говорить? — отвечает Юрка, сильно наморщив лоб. — Наливай да пей.

Я соглашаюсь с другом, что на данном этапе это едва ли не единственное и однозначно правильное решение. Я наливаю в свой и его стаканы водку и тупо выпиваю одним глотком. Юрка повторяет мое движение и занюхивает хлебом.

Он первым нарушает молчание:

– Значит, раньше тебя это не парило, а теперь напрягать стало?

– Стало. Дело в том, конечно, что вначале это все казалось случайностью. Ну, типа, сон, как ты говоришь. Сегодня один приснится, завтра другой. Ничего вроде необычного. А тут.

– А тут один сон по кругу гоняешь?

– Может быть, не совсем один. Герои в нем одни, а сны получаются разные… с продолжением. И все в них по нарастающей развивается, все логично. В этом-то нелогичность происходящего. Будто кто-то влез в мое сонно-индивидуальное эго, а я лезу в его. Судя по всему, ему тоже не по кайфу мое вторжение в его сны, в его эго. Мы заставляем друг друга совершать поступки через призму отношений друг к другу. Что может быть хуже, особенно когда мы с ним такие разные?

– Стало быть, страдает твое эго?