Через двадцать минут я уже сижу на Юриковой кухне. Занавески на окне широко распахнуты. На столе два стакана, тарелка с порубленной колбасой (наверное, с новогоднего стола осталась), неровно нарезанный хлеб и корявые стружки лимона. В целом обстановка достаточно комфортная и уютная.

Я беру бутылку и сворачиваю ей «голову», затем разливаю по стаканам и спрашиваю:

– А куда ж вторая, лучшая твоя половина ускакала?

– Не поверишь, в театр поволоклась. Меня звала.

– И что?

– Меня не знаешь? На хрена козе баян? Что я там не видел? — Юрка тянется трясущейся рукой к стакану. — Балет какой-то будет смотреть.

По тону, которым была сказана последняя фраза, я четко понимаю, что Юрий глубоко возмущен попустительством силовых структур и законодательной власти, допускающих просмотр такого безнравственного зрелища, как балет.

– …а оттуда к матери своей, — продолжает Юрка. — Это надолго.

Мне вспоминается Влад с его озлобленностью против тещи.

– Юр, а как ты к теще своей относишься? Чувак один, мой коллега Влад, прямо души не чает во второй своей матери. В смысле задушить готов от души. А ты тещу свою отравить не желаешь?

– Зачем?!

– Мало ли… знаешь, какие они тещи типа бывают?

– Не. У меня теща хорошая — живет далеко! Да и моя в гости к ней ходит опять же. От себя отдохнуть дает. Врубаешься? Ни в коем случае. Пусть живет! Предлагаю даже выпить… за ее здоровье непоколебимое.

Мы пьем не чокаясь. Закусываем лимоном. Бесперспективная заветренная колбаса остается в неприкосновенности. Юрка порывается мне что-то сказать, но телефонный звонок прерывает его. Он делает мне жест соблюдать тишину, осторожно снимает трубку и молча подносит ее к уху. В трубке слышится сначала шум улицы, потом нетерпеливое:

– Алло.

Юрка с улыбкой на небритом лице молчит.

– Алло… — отчетливо и пьяно доносится из трубы. — Алло, бля.

Слышна попытка продуть тишину, и, наконец, потеряв терпение, собеседник дает отбой. Юрик кладет трубку.

– Ну вот… а теперь я знаю, кто будет звонить в ближайшие десять минут.

– А кто это?

– Коллеги с работы — ПОЛУДУРКИ, чувачьё полное! Выпить охота горемыкам… вот и тренькают в надежде. А на фига они нам? Сидим. Общаемся хорошо.

В подтверждении своих слов о хорошем общении Юрка наливает водку:

– Между первой и второй перерывчик, как говорится, небольшой?

Под непрерывные телефонные звонки мы сливаем в свои пасти содержимое стаканов и закуриваем.

– А я сегодня сам собирался выпить, — сообщает Юрка. — Но дома, как ты понимаешь, спиртного не держат. Шампанское, правда, где-то заныкано. Но я этот квас не люблю. Водочки бы… да денег нет ни фига! Пошел к соседке в долг просить. Не дает. Вот шалава подзаборная!

– Почему шалава? Может, она порядочная.

– Вот шалава порядочная и есть! Я к ней как к человеку. Тамарой ее, понимаешь… по имени, понимаешь, назвал. А она. Я слышал, что с алкоголя можно травой сняться. Ты не в теме?

Я говорю ему, что слышать-то слышал, но пробовать не доводилось. Реально.

– Не наш это кайф, Юрок. У каждого народа своя мозгобойка/мозгочистка. У индейцев — листья коки, в Азии — опиум, французы на вине помешаны, у кого-то грибы-галлюциногены, в Голландии, например, марихуана. А у нас водка. Все что извне, приносное/привозное, не всегда в кайф.

– Ну, я не был бы так категоричен. По сути, водка — это тоже не совсем наше. Медовуху у нас на Руси делали. А трава. Вспомни, сколько песен посвящено траве: «Травы, травы, травы не успели…» Помнишь, была такая? И вот он травки употребил, и его колбасит реально: «Тихо сам с собою я веду бе-се-е-е-ду». Это еще хорошо, что не буйный — тихо беседу ведет. Или вот еще: «В траве сидел кузнечик…», «Травка зеленеет, солнышко блестит…».

– Ну, это не явно, — смеюсь я. — Детские песенки.

– Детские? Хорошо. А «Снится нам трава, трава у дома. Зеленая, зеленая трава…»? Это взрослая?

– С этим не поспоришь. Тут все по-взрослому.

– Еще песняк был: «А степная трава пахнет…» и так далее. Слышал?

– Слышал, — признаюсь я.

– Там еще такие слова есть: «Что-то с памятью моей стало. То, что было не со мной, помню…» Ну, нормально, после травы его загружает… Потом он еще не врубается, то ли эхо, то ли гроза, то ли он сам обдолбан по самые гланды. Короче, чувак в глубоком ауте. Еще голос его зовет какой-то. Как тебе пример?

– Подходит.

– И вот мне нравится очень: про зайцев, которые в полночь траву косили. Помнишь слова? «А нам все равно. Не боимся мы волка и сову». Совсем зайцы от травы страх потеряли! Вот так. А ты говоришь, что трава — чуждое явление на российских просторах. Ошибаешься, чувак!

– Давай за зайцев, страх потерявших!

– Давай!

– Завидую я им. У них нет страха. Они свободны… реально, чувак.

– Мы тоже свободны — в своем свинстве.

– Ладно, Юрок, поехали. Наши рыльца пяточком, и, короче, все пучком.

Мы пьем, закусываем лимоном и закуриваем. Разговариваем о том о сем. По прищуру хитрых Юркиных глаз я вижу, что у него что-то наболело, чем он хочет поделится/ выплеснуть.

– Рассказывай, — призываю я ему. — Вижу, что-то ты темнишь, брат лихой. Что у тебя там в запасниках?

Юрик, поломавшись для виду некоторое время, наконец загадочно произносит:

– У меня идея есть новая. Рассказ.

Юрка считает себя писателем, но никогда ничего не писал, во всяком случае, мне об этом неизвестно. Он только озвучивает идеи своих рассказов, романов и прочих произведений его воображения. Я несколько раз спрашивал у него: «А что ты не попробуешь написать, воплотить, так сказать, на бумаге?» На что он неизменно отвечал: «Нет смысла!»

– Какая идея? — интересуюсь я.

– Помнишь анекдот такой про коммунистов ходил?.. Ну, типа, конец света через неделю. Весь мир на ушах. Последние дни там все кидаются деньги тратить, наслаждаться, а у нас пятилетка за четыре дня.

Я утвердительно киваю головой.

– Вот такой рассказ можно замастырить. Астероид, сошедший с орбиты, там, или комета какая летит на Землю. Конец света близок! Столкновение неизбежно! Всего, понимаешь, неделя осталась до всеобщего конца. Ну, понятное дело, пятилетку уже никто до ума доводить не будет. Может, только в Корее Северной. И там, я уверен, все кинутся громить склады правительственные, чтобы напоследок горстку риса съесть. Ну, вот, значит, скоро катастрофа. Армагеддон. Хотя, конечно, термин не вписывается. Армагеддон — это последняя битва добра со злом, а у нас принято.

– Не отвлекайся. Ты про свой рассказ говорил, а не про неверно истолкованные христианские предания.

– Ну да. Так вот, наступают последние дни мира и существования планеты в привычном нам виде. Девки, которые на диете были, ломятся в кафе, чтобы пирожные и торты сожрать тоннами. Хохлы, там, свиней вовсю режут, чтобы никому не достались. Сало трескают до опупения и карманы свои им набивают — мало ли чего… Вегетарианцы.

– Если про хохлов затронул, так что же про евреев не осветил?

– Ну, если всех брать, то не рассказ, а «Война и мор» в четырех томах выйдет. Евреи… те скупают все по-тихому за бесценок и молятся в синагогах. Молдаване… те от злости, что московской прописки не успели получить, громят все то, что построили. Белорусы референдум проводят, типа, батьку пожизненным президентом сделать и все такое. Так вот вегетарианцы… они, значит, от хохлов не отстают в смысле пожрать и тоже мясом напоследок насыщаются. Трезвенники, язвенники всех мастей бухают вусмерть. Менты воруют и грабят в открытую. Каждый немент хочет этого мента поймать и отыметь его, побить, отыграться. И тому подобная фигня. Короче фальшак, антураж весь лощеный/глянцевый, на фиг! Маски сняты. Сущность свинская и звериная наружу прет.

– Круто!

– Не круто, а так будет. Все становятся самими собой. Нет вранья — политики врать перестали. Потому как незачем. Жены, которые типа верные, направо и налево подставляются. Мужики степенные и ботаники тихие прямо на улицах баб насилуют. Другие, с «утонченными вкусами», толпами бегут к этим гламурным сучкам из телевизора. Хотят на прощание с сексуальными переживаниями отыметь самые лакомые дырочки. А они, блондинки пустоголовые, сучки гламурные, тоже плюнули на все, забили на фиг: краситься не стали, макияж смыли, силикон из губ и сисек спустили. И такие страшные оказались, что просто до свидания!