— Я не верю в то, что Реган настолько слаб, — заявила я, — как не верю и в то, что он близок к смерти. Он гном, Сигурд, гном, который может появляться на солнечном свету. Он использует тебя. Как только ты убьешь дракона, он убьет тебя и заберет все золото.

Сигурд рассмеялся.

— Тот, кто убьет меня, должен быть лучшим воином, чем я. И это не Реган. — Его смех вернул меня к воспоминаниям о Вормсе и о том дне, который мы провели на пастбище, метая копья. Сигурд просил меня бросать в него его собственное копье, которое он ловил одним движением левой руки, потом молниеносно вскидывал его вверх так, что оно уже было готово к новому броску. Мы повторяли это упражнение снова и снова, до тех пор, пока Сигурд не смог выполнять его с закрытыми глазами, лишь прислушиваясь к звуку летящего копья, рассекающего воздух. Мне не хотелось метать копье в Сигурда, потому что я боялась, что он в какой-то момент промахнется и погибнет от моей руки. Но он лишь смеялся, когда я пыталась спорить с ним, так же, как смеялся теперь. И тогда я собрала воедино всю свою отвагу и веру в его мастерство и метнула копье. Увидев, с какой легкостью Сигурд поймал копье, я испытала стыд, потому что верила в него меньше, чем он сам.

— Почему ты должен рисковать своей жизнью ради золота? — пробормотала я.

— Всем людям нужно золото.

— Зачем?

В его глазах опять заметались искры.

— Вспомни, Гудрун: франки ведь тоже были завоеваны римлянами. И хотя те не натравливали на нас гуннов, чтобы стереть с лица земли, многих из нас оторвали от дома, чтобы мы жили как римляне и служили в рядах их армии. Золото дает власть. На него можно купить людей. И вот еще о чем тебе стоит подумать, любовь моя. Если я вернусь с золотом, то буду в состоянии купить тебя.

— Купить меня?

Сигурд присел и потянул меня за собой.

— Когда я вернусь с золотом, покрытый кровью дракона, как думаешь, станут ли твои братья и дальше настаивать на том, что нам не стоит быть вместе? Нет, тогда они захотят поженить нас как можно скорее. И франки с бургундами будут едины и в силе, и в богатстве.

Это никогда не приходило мне в голову… Но мысль о возможном браке с Сигурдом и вера в проклятье, висевшее над золотом, что бы ни говорил об этом Реган, разрывали мой разум на части.

— Что сказали на это братья? — спросила я.

Сигурд засмеялся.

— Они довольны, разумеется. Я еще не говорил с ними о нашей свадьбе, но эта мысль витает в воздухе, высказанная или не высказанная, как было всегда. Конечно же, им приходило в голову, что если я преуспею, то заплачу за тебя богатый выкуп. Но твои братья не глупцы. Теперь, когда я поделился с ними своим планом, они хотят убедиться в крепости моих намерений по отношению к ним, независимо от того, поженимся мы или нет. Хитрый Гуннар потребовал, чтобы сегодня вечером я побратался с ним и Хёгни, дав клятву на крови.

— Хитрый Гуннар? — Пришла моя очередь изумляться.

Сигурд снова рассмеялся.

— Не глупи, Гудрун. Все годы, что я знал твоих братьев, они ни разу не заговаривали о своей любви к Сигурду, сыну Сигмунда, благородному франку. Теперь же, когда я могу стать Сигурдом, убийцей дракона и обладателем его сокровищ…

Я отодвинулась от него и заговорила резко:

— Ты несправедлив к моим братьям. Они всегда тебя любили. Если они предложили смешать свою кровь с твоей, то только поэтому и ни по какой другой причине. Они не станут делать подобного ради кучки золотых монет. И если ты решил принять их предложение только ради того, чтобы я никуда не делась, то…

Сигурд опустил глаза.

— Конечно, — прошептал он. — Прости меня. Я лишь хотел показать тебе…

Я подняла руку, чтобы он не повторял своих оскорблений. Решения и поступки моих братьев были их личным делом. Кровное родство обязывало меня защищать их, и Сигурд знал об этом.

— А что говорит Грипнер? — спросила я, чтобы сменить тему.

Вопрос, казалось, застал Сигурда врасплох, и он долго думал, перед тем как на него ответить.

— Мой дядя — старый человек.

— Да, но он обладает Даром. Ему наверняка есть что сказать.

— Его видения больше не надежны. И он первый признается в этом. — Сигурд вытер руки о тунику и встал. — Надо идти, пока нас не хватились.

Я быстро поднялась и повернулась к Гуторму. Он стоял возле коня Сигурда и уже собирался подойти к нам. Сигурд обнял меня, но у меня не было сил ответить на объятие. Тогда он быстро отпустил меня и направился к коню. Проходя мимо Гуторма, он быстро подхватил его и запечатлел на лбу звонкий поцелуй, к великому удовольствию мальчика. Затем, поставив его на землю и не оглядываясь, сел на Грани и скрылся за мерцающими стволами берез. Я тут же пожалела о своем приступе злобы, но не нашла в себе смелости снова позвать его.

Мать занималась хлебами, когда мы с Гутормом вошли в дом. Она выкладывала тесто на каменные плиты, окружавшие очаг, и даже не посмотрела на нас. Грипнера не было. Я встала на колени и начала помогать матери.

— Ты ведь встречалась с ним, да? — мрачно поинтересовалась она.

— Ты сказала, что его дела не имели ко мне никакого отношения. — Гуторм тыкал тесто пальцем. Мать шлепнула его по руке и дала для игры старую деревянную миску. — Но, понимаешь, когда Сигурд вернется с золотом, Гуннар будет глупцом, коли не даст нам пожениться.

— Если он вернется, то Гуннар, скорее всего, позволит вам сыграть свадьбу.

— Тогда почему ты сказала…

Она серьезно посмотрела на меня.

— Ты — дочь своего отца, Гудрун, а не брата.

По дороге в Сабаудию отец говорил, что уже слишком стар, чтобы приносить пользу. В некотором смысле это было правдой. Он больше не мог выдержать дорогу верхом, поэтому ехал на повозке, запряженной быками, как ребенок; он лишь наблюдал и мало говорил. Иногда его голова падала на грудь, и он засыпал. Его часто мучила боль. Я знала об этом не потому, что он жаловался, а потому, что время от времени его лицо неожиданно искажалось гримасой. К тому времени его волосы поседели, а лицо так глубоко изъели морщины, что при улыбке они разбегались в разные стороны. Память уже начинала ему изменять, а иногда, казалось, он просто не находил слов, чтобы выразить свою мысль. Когда это происходило, он требовал, чтобы рядом с ним сажали Гуторма, и, обняв младшего сына, улыбался и загадочно рассматривал небо, будто бы отца ожидала иная судьба, не такая, как всех нас.

Среди нашего народа не принято чтить смерть от слабости, которая приходит вслед за старостью. Валгалла — это место для храбрых мужчин, которые погибают в битве. Те же, кто умирает своей смертью, вместо Валгаллы попадают в Хель, чтобы остаться там, среди женщин, детей, трусов и других людей, которые при жизни не сумели научиться владению мечом. Там они будут подчиняться темной богине, имя которой повторяет название места, которым она правит. Но существует и другая возможность. Однажды вечером мать отвела нас в сторону и подготовила отца. После еды он потребовал медвежьи шкуры, которые воин надевает чтобы придать себе мужества в бою. Отец собирался принести себя в жертву Водену, чтобы тем самым купить себе место в Валгалле. Для того чтобы облачиться, ему понадобилась помощь Хёгни и Гуннара. Братья молча делали свое дело, бросая друг на друга многозначительные взгляды. Когда отца одели, Гуннар и Хёгни сели на длинную скамью, стоявшую вдоль стены зала, где уже расположились мы с матерью.

Гуторм тоже был с нами. Он устроился на полу и играл с подолом моего платья. Казалось, даже он понимал, что происходило нечто важное, поскольку через некоторое время бросил игру и стал наблюдать за отцом вместе со всеми нами.

Издалека донеслись первые раскаты грома. Тор приветствовал нас на новой земле, давая знать, что вскоре дарует нам дождь, необходимый для вызревания первого урожая. Мы слушали его приветствия и смотрели на отца в свете факелов. Он глубоко дышал, делая вдохи через нос, и глядел прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Очевидно, он даже не замечал нашего присутствия и прислушивался к голосу, которого никто из нас не улавливал. Тянулись мгновения, отец стал дышать еще глубже, а его глаза раскрылись еще шире, казалось, что они выскочат из глазниц. Губы отца были сжаты, вокруг них собрались глубокие морщины. Мне почудилось, что отец стал выше. Тут гром загрохотал громче. Внезапно отец закричал и вскочил. Я почувствовала, как тоже встала, повинуясь порыву обнять отца. Но Хёгни, державший меня за руку, сильнее сжал пальцы. Отец выбежал в открытую дверь, подняв над головой меч. И тут же, будто мы были органами одного тела, все бросились за ним, толпясь и толкаясь возле порога, чтобы увидеть, что станет делать отец. В медвежьих шкурах он выглядел гораздо крупнее, а его неистовые крики, казалось, принадлежали другому, более молодому человеку, — истинному воину. Тор увидел и услышал его, потому что с небес вдруг вырвался мощный ломаный столп огня и ударил прямо в то место, где стоял отец, приветствуя мечом Валгаллу. Для старого воина нет большей чести, чем погибнуть от удара молнии. И вот Тор избрал отца для чертогов Валгаллы.