— Ты стар и хитер, боярин! Оберегая своего наследника, ты должен открыть мне свою душу. Я верю Ивану. Иван, твой сын, боярин, открыл мне, что Дмитрий готовит полки в глухих лесах вдали от догляда наших верных послов. На кого готовит войско князь Дмитрий?

Не берег чести смолоду и Василий Вельяминов. На все был готов, лишь бы поставить род Вельяминовых превыше всех других, лишь бы удержать первое место возле князя, лишь бы рвать к себе, не давая ничего другим. На Орду смотрел как на неизбежную и неизменную напасть. Ордынцы нажмут с выходами, Вельяминов надавит на черных людей, умел так устроить, что все тяготы падали на тех, кто пахал землю, а землицы набрал у князя Ивана Даниловича немалую толику. Ныне одолела одышка, ныне каждое утро встречает как счастье, как дар божий. Давно задумался, а как помянут его люди, добром или проклянут? Помягчел со смердами, помягчел с тягловыми людьми, не давил на горожан, прощал торговые поборы, против Орды помалкивал, но советом князя не обходил, а старался помочь в его дивном замысле. Не очень обижался на сына Ивана, что тот убрал соперника Алексея Петровича, но и в мыслях не держал, что Иван мог измыслить дружбу с Мамаем против князя Дмитрия. И его, Василия Вельяминова, есть доля в силе московского князя. Кому ж не ведомо, Орда много сулит да посулы свои не исполняет? Неужели Иван думает, что с помощью Орды возвысит род Вельяминовых? Ну отберут ярлык у Дмитрия, зарежут в Орде, пойдет Москва под Тверь, под Ольгерда ли, там свои, ближние люди, отодвинут Вельяминовых на задворки, никто и не вспомнит, что в падении Москвы, заслуга Ивана. А могут и убрать за такую услугу, чтобы никогда о ней не напоминал. Мамай ясно выразился, ясно раскрыл роль Ивана, ордынского соглядатая, не отрицать же, что в далеких лесах обучают пеших воинов? Чем решительнее отрицать, тем больше поверят Ивану. Эту игру Вельяминов познал смолоду, когда и Мамай еще мальчонкой возле юрты вертелся, играл в бабки и не мог натянуть тетиву большого лука.

Вельяминов помедлил с ответом, чтобы показать, что отвечает с раздумьем. Умел слово за слово плести. Ухватился за слово Мамая и ответил:

— Темник, ты сказал, что ценишь не род, а дело. Дмитрий Иванович ведет свой род от первого русского князя Рюрика. Да разве он один Рюрикович на русской земле? Есть Рюриковичи, что, окромя коня да меча, ничего и не имеют, бродят изгоями по русской земле. Дмитрий мудростью утвердил себя, мудрость ныне сила. Стоило бы служить слабому князю? Это уронить себя.

Мамай перебил:

— Не юли, боярин. Не броди в потемках хитрых слов. Я тебя спросил, на кого готовит войско Дмитрий? Иван говорит: на Орду!

— И на Орду!— коротко и неожиданно для Мамая ответил Вельяминов.— И на Орду, темник, ибо нет ныне единой Орды и хана, коего мы признавали над собой царем! Мы идем к тебе, темник, мы тебе даем выходы, а выходов требует и Амурат-хан, требовал и Тогай. Пришел пограбить Русь, мы его прогнали, то и тебе допомога! Бери власть в Орде, а сильная Москва помеха твоим врагам, темник! Разве не так?

— Так!— согласился Мамай.— Вы остановили Тогая у Коломны, помогли рязанскому князю изрубить Тогая под Шишевским лесом. Тогай был и моим врагом. Но русы рубили нашу кость и лили нашу кровь! Ныне намахнулись на Тогая, а завтра на кого намахнутся? Я дал Михаилу ярлык на великое княжение. Как посмел Дмитрий не идти к ярлыку?

— Не посмел, темник! Пошел бы к ярлыку, мы его убили бы! Не будем служить тверскому князю, задвинет он нас. Есть у нас князь Владимир, сын князя Андрея. Он женат на дочери Ольгерда. Нам лучше под Литву, чем под Михаила.

Мамай схватил светильник и сунул к лицу боярина. На лбу у боярина круппые капли пота.

— Я двину свои тумены на Москву! — крикнул Мамай.

Готовясь проститься с жизнью, Вельяминов молвил:

— Двинешь, темник! Москва затворится, а людишки убегут в далекие леса. А на тебя придет хан Амурат!

Мамай отпрянул. Правду молвил боярин, за такую правду надобно снести голову, да правда от этого не перестанет быть правдой.

— Зови князя! — прошептал Мамай.— Ты, он да я! Иных при беседе не будет.

Вельяминов мешкал. Поднял серые глаза на Мамая.

— Что? — крикнул Мамай.

— Ты скажешь князю о моем сыне?— спросил едва слышно Вельяминов.

Мамай ощерил губы.

— Не скажу, боярин! Будет и промеж нас тайна!

Вельяминов   разбудил   Дмитрия,   объявил,   что   его зовет Мамай. Дмитрий хотел было надеть под кафтан кольчугу.

— Не надо! — остановил его Вельяминов.— Не спасет кольчуга. Пожелает убить — убьет, пожелает оставить тебя противовесом Литве, судьба отпустит тебе еще несколько лет.

Пришли в юрту к Мамаю. Мамай схватил Дмитрия за руку и подтащил к светильнику. Рука скользнула по кафтану, ощупала, нет ли под кафтаном кольчуги.

— Не надел! — воскликнул Мамай.— Умен, князь! Умен! Видел я тебя отроком, ныне муж зрелый. Говори, князь, что ищешь в жизни живой, что хотел бы найти в своей смерти?

— Сразу и не ответишь на твой вопрос, темник! Древние мудрецы и те не смогли рассудить. Что бог пошлет! Мудрее нет ответа. Бог послал твою дружбу, темник, вот я и князь, бог назначит меж нами размирие — жизни конец!

Мамай усмехнулся и отступил от князя.

— Бог пошлет! А ты ждешь, когда пошлет? Сказано мне: сам ищешь со мной размирия. Почему к ярлыку в Тверь не поехал?

— Тверь была уделом переяславских князей, а ныне Переяславль — удел князей московских. Негоже мне уступать удельному князю, брату моему молодшему.

— А это уж как мы рассудим!

— Лучше вели зарубить меня, я такой суд приму, но под Тверь не пойду!

— Тебе отдать Тверь?

— Тверь ныне великое княжение. Пусть меня не трогают, я их не трону!

Ответ порадовал Мамая. Не заживает стародавняя вражда. Того и надобно.

Положил себе так: если князь Дмитрий замыслил свести Тверь под руку Москвы — покончить с Дмитрием; если мыслит только оборону — оставит на великом владимирском княжении.

Дмитрию велел ждать когда вызовет хан Махмет-Салтан. Тут и явилось испытание.

К его шатру привели отрока. Глядел исподлобья, взгляд дикий, злой и робкий к тому ж. Лоб высокий, глаза голубые — угадать нетрудно Михайлова сына.

Дмитрий ввел княжича в шатер, остались вдвоем.

— Что скажешь, отрок?— спросил двадцатилетний князь у пятнадцатилетнего княжича.

— Спаси, князь!— выдавил из себя отрок.

— Где же тверичане?— спросил Дмитрий.

— Ушли...

— А ты что же остался?

— Деньги  занимал  у  купцов.   Теперь  не  пускают.

— А деньги зачем?

— Подарки ханшам делал...

Дмитрий усмехнулся.

— Ты молод, ханши немолоды, вдовы, тебя и без денег должны полюбить!

— Они обещали ярлык хана Авдуллы на владимирское княжение моему отцу. Мамай зарезал Авдуллу!

— За правду хвалю! Повинную голову меч не сечет! Отец не шлет денег?

— Нет у него таких денег, а меня грозят бросить в яму!

— Торговые люди — строгие люди!— подтвердил Дмитрий.— Сколько же ты задолжал?

— Десять тысяч рублей...

Дмитрий внутренне вздрогнул, дорогой ценой рвалась Тверь учинить московским князьям изгойство. То цена немалого города с волостью. Сергий писал в своих поучениях, когда не было часа прийти из Троицы в Москву:

«Приняв от Верховного Промысла управление над людьми, должен не только пещись о своих и управлять свою жизнь, но приводить в покой от треволнения все, обладаемое тобою. Будь благорассудителен, чтобы от одного болезнь не перешла на многих; исправляй без злобы, как искусный врач, целя язву, режет без гнева. Нужно со вниманием смотреть, чем лучше действовать: строгими ли мерами, производящими раздражение, или кроткими и смягчающими. И если врачуемые от мертвых дел переходят к жизни, то ты уподобишься пастырю Христа...»

Отец княжича не бессмертен. Княжить Ивану рядом с ним, московским князем. Откупил Ивана.

Мамай сказал:

— Словам твоим не верил! Отдал деньги за сына Михаила тверского — значит, не рвешься Тверь под Москву ставить. Деньгам верю!