С ноября 1922 года генерал А.П.Кутепов трудился помощником Главнокомандующего Русской Армии генерала барона П. Н. фон Врангеля, расположившего свой штаб в сербском городе Сремски Карловцы. В марте 1924 года Александр Павлович был освобожден от этой должности в связи с его переходом в распоряжение Великого князя Николая Николаевича и переездом в Париж.

В сентябре 1924 года генерал Врангель отдал приказ о создании отделений Русского Обще-Воинского Союза (РОВС) во Франции, Бельгии, Германии, Австрии, Венгрии, Латвии, Эстонии, Литве, Болгарии, Турции, Королевстве сербов, хорватов и словенцев, Греции и Румынии. Главком Русской армии барон Врангель стал председателем РОВСа и монархистски вошел в подчинение к бывшему Верховному Главнокомандующему Российскими Императорскими армиями Великому князю Николаю Николаевичу, ставшему в ноябре 1924 года главковерхом Русской Армии.

Генерал Кутепов, с весны 1924 года помогавший Николаю Николаевичу и нашедший с ним общий язык по задаче проникновения в Советскую Россию для подпольной революционной работы, стал реализовывать ее в РОВСе. Он организовал в нем боевой отдел для ведения диверсионно-разведывательных операций в СССР.

Этот заключительный период жизни и белой судьбы Александра Павловича стоит рассмотреть на фоне его взаимоотношений с генералом А. И. Деникиным, который также жил в то время во Франции и, возможно, был самым близким другом Кутепова.

Близкий знакомый деникинской семьи в эмиграции, бывший белый боец Д. В. Лехович в своей книге «Белые против красных» так это оценивает:

«Деникин хорошо знал Кутепова с самого начала Белого движения и ценил его. По складу характера Кутепов более чем другие соратники был схож с Деникиным: та же боевая храбрость, то же гражданское мужество, прямолинейность в высказывании мысли и то же отсутствие малейшей склонности к интригам. Кроме того, Деникин знал и не сомневался в том, что Кутепов искренне любил его».

Бывший лейб-гвардеец Кутепов был, так сказать, монархическим воплощением черт характера либерала Деникина. Александр Павлович, тоже как Антон Иванович, с боевыми крестами на груди, носил так же, как Деникин, «рыцарски» подкрученные усы и бородку клином, хотя и смоляные, долго не седеющие. Впрочем, этот стиль был и у антимонархиста генерала Маркова, вообще любим императорскими офицерами.

Прямым взглядом широко поставленных глаз Кутепов очень походил на Деникина, как бы демонстрируя предельное прямодушие. Поэтому в эмиграции они оставались едва ли не самыми близкими товарищами из всех белых генералов. Александр Павлович, постоянно сообщая Деникину новости из Галлиполи, потом из Болгарии, по разным вопросам спрашивал у него совета, а во Франции обо всем стали говорить начистоту, сдружились семьями.

Дочь генерала Деникина Марина Антоновна, с которой я встречался во Франции в 1998 году, прекрасно запомнила Кутепова. Еще бы, ее, школьницу, первую ученицу, постоянно заставляли играть с малолетним сыном Кутеповых Павликом. Она вспоминала:

— Кутеповы к нам часто приезжали, и мы к ним. Меня прогоняли возиться с четырехлетним Павликом. И приходилось играть в прятки с Павликом в спальне Кутеповых.

Когда я поинтересовался, насколько «монархичен» был Кутепов, писательница-историк Марина Антоновна, издавшая на французском языке книгу «Генерал умрет в полночь» о парижском похищении генерала Кутепова, ответила:

— По моим впечатлениям, как папа с Кутеповым разговаривали, он не был ярым монархистом. Вот Врангель — да! А Кутепов был «модере монархист».

«Модере», если я правильно понял, что-то вроде «модерна», то есть, по мнению Деникиной, не ортодоксален был в своих убеждениях Александр Павлович. Но, возможно, таким он хотел казаться у либеральных Деникиных из уважения к хозяину дома и, принимая их у себя, — как гостеприимный русак? Тем более, Марина Антоновна в разговоре со мной на эту тему признала, что у ее отца «был республиканский акцент».

Такое только у русских друзей-приятелей бывает: взгляды, порой, едва ли не взаимоисключающиеся, но любят друг друга «за душу». Кроме того, зрелость, консерватизм возраста «скручивает» либерализм, вот и Антон Иванович во время службы Кутепова при Великом князе Николае Николаевиче о нем отзывался уже с пиететом в сравнении с деникинскими более ранними мнениями.

Деникины проживут в окрестностях Парижа (Ванв, Фонтенбло) до 1930 года, когда агенты ОПТУ СССР похитят Кутепова. А до этого Александр Павлович оживленно посвящал Деникина в свою подпольную деятельность против Советов. Во многом она связалась с гениальной провокацией ОПТУ под названием «Трест».

«Подпольная, антисоветская, монархическая» организация «Трест» в СССР была сфабрикована из «бывших», которых ломали в чекистских застенках, запугивали террором их семей. «Трестовцы», завязав контакты с РОВСом, выбирались за границу, разведывая деятельность белоэмиграции и особенно — боевиков генерала Кутепова, по разным каналам провоцировали и нейтрализовывали всю организацию генерала Врангеля.

Первыми жертвами ОПТУ пали в России талантливый британский разведчик Сидней Рейли (бывший родом из евреев Одессы), князь Павел Долгоруков и другие. В 1924 году чекистам удалось заманить в Россию хитрейшего смельчака Б. В. Савинкова. Тот попытался и в лубянской тюрьме, видимо, обмануть противника, стал славословить большевиков. Но и это ему не помогло, в мае 1925 года на Лубянке инсценировали самоубийство Савинкова: выбросили его в лестничный пролет между этажами.

Следующей «крупнокалиберной» жертвой стал бывший «прогрессивный националист» В. В. Шульгин, «удостоившийся» принимать отречение Государя Императора, болтавшийся по белому Югу России, влезавший как мог в тамошнюю «общественность» вплоть до того, что побывал руководителем «Русского национального союза» в Киеве. Теперь он активничал в эмиграции, и «Трест» пригласил его в Россию ознакомиться со своей «деятельностью».

В 1926 году через «трестовцев» Шульгин «проник» в СССР, «подпольно» посетил Киев, Москву, Ленинград. Вернулся и с восхищением «всемогущим» «Трестом» описал свое путешествие в книге «Три столицы». Но ОПТУ недооценил умственные способности некоторых белоэмигрантов, видимо, расслабившись наивным до глупости Шульгиным. Деникин сразу учуял подвох, о чем мы знаем из его рукописей:

«Кутепов знакомил меня в общих чертах с ходом своей работы. По особому доверию он не остерегался называть и фамилии, но я останавливал его — в этом деле такая откровенность недопустима. И хотя я сам ограничивал свою осведомленность, тем не менее из рассказов Александра Павловича я начал выносить все более и более беспокойное чувство. И однажды я сказал ему прямо: «Нет у меня веры. На провокацию похоже». На это Кутепов ответил: «Но ведь я ничем не рискую. Я «им» не говорю ничего, слушаю только, что говорят «они».

Впоследствии оказалось, что это не совсем так… Риск был немалый — головами активных исполнителей…

Окончательно открыли мне глаза на большевистскую провокацию два обстоятельства: книга Шульгина «Три столицы» и эпизод с генералом Монкевицем (завербованным чекистами и переброшенным в СССР.-В.Ч.-Г).

Кутепов, зная мои квартирные затруднения, посоветовал мне переснять квартиру Монкевица в Фонтенбло, где семья Кутепова проводила лето. Пока шла переписка, квартира оказалась уже несвободной. Приехав в Фонтенбло, я снял другой дом. Вскоре встретились с генералом Монкевицем, который жил там с дочкой. Всё — платье их, домашний обиход, довольствие — свидетельствовало о большой бедности…

Через несколько дней приходят к нам крайне взволнованные дети генерала Монкевица, дочь и сын, которого я до сих пор не встречал. Они дают мне прочесть записку отца, который пишет, что кончает жизнь самоубийством, запутавшись в денежных делах. А чтобы не обременять семью расходами на похороны, кончает с собой так, что его труп не найдут.

Тогда были только огорчения и жалость. Сомнения появились потом… Дочь Монкевица просила разрешения перенести к нам его секретные дела по кутеповской организации (она знала, что я в курсе этого дела), так как новой хозяйке, к которой они только недавно переехали, денег еще не заплачено и она может арестовать вещи. Да и полиция, узнав о самубийстве, наверное вмешается. Я согласился. В несколько очередей принесли 5 или 6 чемоданов и свалили в нашей столовой. Жена понесла на почту мою телеграмму Кутепову о происшествии и с просьбой немедленно приехать и «взять свои вещи». Только через два дня приехал полковник Зайцев и в два или три приема увез бумаги. Я через него вторично пригласил Кутепова к себе для беседы.