— Я не знаю пощады, и пусть ваши газеты пишут обо мне что угодно. Я плюю на это! Я твердо знаю, какие могут быть последствия при обращении к снисходительности и добродушию в отношении диких орд русских безбожников.

Грайнер также отметил:

«Меня удивило, что он, оказывается, религиозен, ведь я разговаривал с ним как с человеком, который не боится ни Бога, ни дьявола».

Подручным в «перевоспитании», начальником гауптвахты в Даурии барон сделал бывшего военнопленного австрийца Лауренца: своего земляка по австрийскому городу Грацу — где, как Унгерн утверждал, он родился. Через два года Роман Федорович выскажет обоснование своей неумолимости:

— Некоторые из моих единомышленников не любят меня за строгость и даже, может быть, жестокость, не понимая того, что мы боремся не с политической партией, а с сектой разрушителей всей современной культуры. Разве итальянцы не казнят членов «Черной руки»? Разве американцы не убивают электричеством анархистов-бомбометателей? Почему же мне не может быть позволено освободить мир от тех, кто убивает душу народа? Мне — немцу, потомку крестоносцев и рыцарей. Против убийц я знаю только одно средство — смерть!

Его заявление перекликается с таким же нахальным кредо другого монархиста из Белой гвардии — Дроздовского, полк чьего имени и после смерти этого генерала был неувядаем как в беспощадности к себе, так и к противнику. У Дроздовского в дневнике это звучало: «Два ока за око, все зубы за зуб». Паназиатски-фанатичный Унгерн и православно-«отчеканенный» Дроздовский тем не менее сходятся, логически додумывая до конца необходимость беспощадно карать коммунизм.

Барон Унгерн настолько по-восточному верил в Судьбу, что вечерами в одиночку прогуливался верхом по сопкам вокруг Даурии, откуда то и дело слышался жуткий вой волков и одичавших собак. Он один знал и постоянно ездил к месту, где обитал филин, уханье которого было хорошо слышно по ночам. Однажды Унгерн не услыхал этих привычных ему звуков и решил, что пернатый любимец болен. Барон приказал дивизионному ветеринару немедленно скакать в сопки, чтобы «найти филина и лечить его». Из всего этого позже у харбинского поэта Русского Зарубежья А. Несмелова родится замечательная «Баллада о Даурском бароне».

18 ноября 1918 года в результате переворота в Омске адмирал А. В. Колчак стал там Верховным правителем Российского государства и Верховным главнокомандующим всеми белыми вооруженными силами в России. Атаман Г. М. Семенов отказался это признать, выдвинув своих кандидатов: генерала Деникина, генерала Хорвата или Атамана Оренбургского казачества А. И. Дутова.

Не долго мешкая, одновременно Семенов прервал телеграфную связь Омска с востоком и стал задерживать на железной дороге грузы, идущие через Читу в Омск, на запад. Колчак, видимо, тихо ненавидевший Семенова с тех пор, как тот не захотел его принять на станции Маньчжурия, а потом говорил, так сказать, «через губу», теперь решил поставить атамана на место.

Адмирал квалифицировал семеновское поведение как государственную измену, издал в декабре 1918 года приказ об отрешении полковника Семенова от должности командующего 5-м Отдельным Приамурским армейским корпусом и направил в Забайкалье карательный отряд под командой генерала Волкова с правами генерал-губернатора.

У Семенова в это время под ружьем было под 20 тысяч бойцов, а главное, его прикрывала в Забайкалье целая японская дивизия, так что вооруженная стычка двух вождей белых армий могла привести к тяжелым последствиям. Ситуацию еще более обострили японцы, которые сообщили, что не допустят боевых действий против Семенова.

Обстановку разрядил атаман Дутов, телеграфировавший атаману Семенову:

«Телеграмма Ваша о непризнании Колчака Верховным Правителем мною получена. В той же телеграмме Вами признается этот образ правления и его состав, кроме адмирала Колчака, и указываются лишь персональные несогласия. Вы признаете на этот пост достойными Деникина, Хорвата и меня. Хорват признал власть Колчака, о чем я извещен так же, как и Вы. Полковник Лебедев от имени Деникина признал власть Колчака. Таким образом, Деникин и Хорват отказались от этой высокой, но тяжелой обязанности. Я и войско признали власть адмирала Колчака тотчас же по получении об этом известия, и тем самым исключается возможность моей кандидатуры. Следовательно, адмирал Колчак должен быть признан и Вами, ибо другого выхода нет.

Я, старый боец за родину и казачество, прошу Вас учесть всю пагубность Вашей позиции, грозящей гибелью родине и всему казачеству. Сейчас Вы задерживаете грузы военные и телеграммы, посланные в адрес Колчака. Вы совершаете преступление перед всей родиной и, в частности, перед казачеством. За время борьбы я много раз получал обидные отказы в своих законных просьбах, и вот уже второй год войско дерется за родину и казачество, не получая ни от кого ни копейки денег, и обмундировывалось своими средствами, помня лишь одну цель — спасение родины, — и всегда признавало единую всероссийскую власть без всяких ультиматумов, хотя бы в ущерб благосостоянию войска.

Мы, разоренные и имеющие много сожженных дотла станиц, продолжаем борьбу, и в рядах наших сыны, отцы и дети служат вместе. Мы, изнемогая в борьбе, с единственной надеждой взирали на Сибирь и Владивосток, откуда ожидали патроны и другие материалы, и вдруг узнаем, что Вы, наш брат, казак, задержали их, несмотря на то, что они адресованы нам же, казакам, борцам за родину. Теперь я должен добывать патроны только с боем, ценою жизни своих станичников, и кровь их будет на вас, брат атаман. Неужели Вы допустите, чтобы славное имя атамана Семенова в наших степях произносилось с проклятием? Не может этого быть! Я верю в Вашу казачью душу и надеюсь, что моя телеграмма рассеет Ваши сомнения и Вы признаете адмирала Колчака Верховным Правителем великой России. Атаман Дутов».

Перед новым 1919 годом (по старому стилю) на атамана Семенова было совершено покушение: в театре в него была брошена бомба, осколком которой он был легко ранен в ногу. Это несчастье, дутовская телеграмма, да и общий стиль взаимоотношений между белыми вождями как благовоспитанными людьми привели к полному компромиссу между Семеновым и Колчаком. Поэтому в 1919 год Григорий Михайлович вступил восстановленным Колчаком во всех правах, он также был произведен в генерал-майоры и назначен командующим 6-м корпусом, утвержден в звании Походного атамана Дальневосточных казачьих войск и назначен помощником командующего войсками Приамурского военного округа с правами военного губернатора Забайкальской области.

В начале февраля 1919 года Семенов решает реализовать свою мечту об образовании между Россией и Китаем за счет монгольских и русских земель «особого государства», которую излагал Гордееву, какая импонирует и барону Унгерну. Поэтому в Даурии собирается тайная конференция по этому вопросу, сюда съезжаются делегаты от всех населенных монголами областей Внутренней Монголии, кроме главной — Халхи.

На этом секретном съезде председателем выбран Семенов, повестка дня: создание независимого монгольского государства. Собравшиеся присваивают атаману высший княжеский титул «цин-вана», то есть «светлейшего князя», «князя 1-й степени», дарят Григорию Михайловичу белого иноходца и шкуру белой выдры, которая «родится раз в сто лет». Кроме монгольских областей в состав будущей «Великой Монголии» здесь включили немалый кусок русского Забайкалья и чуть было не присоединили Тибет.

На конференции образовали временное правительство «Великой Монголии» — федерации во главе с конституционным монархом. Верховную власть в ней решили предложить Богдо-гэгену, главе Халхи, из которой, правда, как раз отсутствовали представители. Также решили, коли тот откажется признать полномочия этого Даурского правительства, объявить ему войну и штурмовать его столицу Ургу (Улан-Батор) ополчением под предводительством «цин-вана» Семенова.

Сохранить в секрете все это, конечно, не удалось. Через месяц о Даурской конференции кричали китайские газеты. Пресса Европы и Америки подхватила новость о «храбром казаке-буряте, задумавшем возродить ядро империи Чингисхана». В омской же контрразведке завели дело о расследовании этих событий, колчаковцы были возмущены очередной «государственной изменой» атамана.