В это время Совещание старших начальников забайкальского казачества наградило Г. М. Семенова званием атамана. В начале апреля (отсюда — все даты по новому стилю) 1918 года его отряд в составе двух кавалерийских полков ринулся из города Маньчжурия через китайско-русскую границу к Чите.

С ходу семеновцы взяли Даурию. Потом атаковали станцию Мациевская, где атаман едва не погиб. Местная колокольня от попадания снаряда обрушилась на Семенова, и его, раненного в ногу, с трудом вытащили из-под обломков. Зато здесь отряд усилился подошедшим батальоном японской императорской армии в 400 штыков. Общими силами в ожесточенном бою захватили Мациевскую, и Семенов устремился на запад. К концу апреля он захватил станцию Оловянная, с авангардом своих частей двинулся к берегу реки его детства Онону.

А. В. Колчак потом вспоминал об этих событиях: «Как раз во время моего приезда там находился отряд Семенова, который вел активные операции против большевиков и довольно успешно — ему удалось оттеснить противника за реку Онон. Но Ононский мост был взорван красными частями, и это остановило движение семеновского отряда, и дальше он не пошел…

Семенов реквизировал все железнодорожное имущество — приставлял револьвер ко лбу, и все выносилось. Хорват (управляющий КВЖД. — В. Ч.-Г.) противился этому, но он не слушался».

Против семеновцев дрался красный отряд под командой бывшего прапорщика Лазо, в который вошли рабочие депо Чита-1, уголовники, выпущенные из тюрьмы, и прибывший с турецкого фронта 1-й Аргунский казачий полк под командой Балябина. Впервые в этих краях казак рубил казака. В своей работе «Начало и конец Забайкальского казачьего войска» Н. С. Сибиряков рассказывает:

«Начальником штаба отряда Лазо была эсерка-максималистка Нина Лебедева. Она находилась в полном контакте с той частью отряда, которая была скомплектована из уголовников. Уголовникам Лебедева импонировала и внешностью, и поведением. Черная, глазастая, умеренно полные груди и бедра, плюшевый жакет, цветастая с кистями шаль, почти волочащаяся сзади по земле, огромный маузер на боку. Она не запрещает, а поощряет погромы с грабежом, за словом в карман не лезет. Рявкнет кто-нибудь: «Тарарам тебя в рот!», — услышит, откликнется: «Зачем же в рот, когда можно в..?» — поведет глазом и, стуча каблучками офицерских сапог с кисточками, пойдет дальше, поигрывая бедрами. Хевра радостно гогочет, восторженно глядит ей вслед. Своя в доску!»

Лазо, внезапно атакуя на Пасху, переходит Онон, когда семеновцы праздновали, а атаман уехал в Харбин. Григорий Михайлович мгновенно возвращается и, отступая, пытается закрепиться на пограничной пятивершинной сопке Тавын-Тологой. Однако красные и оттуда отряд Семенова снова отбрасывают в Китай.

В начале мая к Семенову на станцию Маньчжурия прибывает Колчак, предварительно сообщивший ему об этом телеграммой. Но на перроне адмирала никто не встречает, ему говорят, что Семенова тут нет. У Колчака с собой 300 тысяч рублей, предназначенные атаману от Управления КВЖД, он продолжает выяснять обстоятельства. Наконец, узнает, что Семенов на месте у себя в штабе-вагоне, но не желает его видеть. С большим трудом Колчак преодолевает свое самолюбие и отправляется к атаману в вагон, где заявляет Семенову:

— В чем дело? Я приехал не в качестве начальника над вами. Мне нужно поговорить с вами об общем деле создания вооруженной силы. Нам нужно договориться, в какой мере и в какой степени я могу оказать вам помощь своим отрядом. Средства у нас одни и те же: средства Китайско-Восточной железной дороги. И мне, как члену правления этой дороги, чрезвычайно важно знать ваши желания и цели для того, чтобы я мог распределять те остатки имущества и ценностей, которые имеются в распоряжении правления. Привез вам денег.

Семенов медленно поправил свои пышные, подкрученные на концах усищи и лениво ответил, что сейчас ни в чем не нуждается, получая средства и оружие от Японии; никаких просьб и пожеланий у него к Колчаку нет. Адмирал понял, что атаман решил действовать совершенно самостоятельно, не желая входить ни в какие обязательства, связи с КВЖД, генералом Хорватом и лично с ним, адмиралом Колчаком. На прощание будущий сибирский диктатор невозмутимому атаману раздраженно говорит:

— Хорошо, я с вами не буду разбирать этот вопрос. Но имейте в виду, что раз вы со мной не могли договориться, слагаю с себя всякую ответственность за ту помощь, что могла бы вам оказать железная дорога. Теперь ее средства и ресурсы я буду применять к тем частям, которые находятся под моим командованием.

В это время атаман Семенов привлекает окружающих своей широкой натурой, умением много пить, не пьянея, горячей участливостью и чувствительностью. Как пишет один из его биографов: «Во всем, что касалось власти, он обнаруживал колоссальную интуицию, какое-то почти бессловесное понимание обстоятельств».

Люди, знающие Григория Семенова с детства, соратники, как, впрочем, и когда-то высокопоставленный над ним Врангель, недооценивают его, и член войскового правления Гордеев, детский товарищ атамана, говорит: — Я хорошо знаю Семенова. По моему мнению, он ни над чем не задумывается. Что-нибудь скажет одно, а через десять минут — другое. Кто-нибудь из близких людей может посоветовать что-то, Семенов с ним согласится, а через некоторое время соглашается с другим. Такие свойства характера привели к тому, что он совсем измельчал.

В то же время один из офицеров окружения Колчака, например, считал Семенова «умным, вернее, очень хитрым человеком». Он уточнял: «Настоящим атаманом своей казачьей вольницы он не являлся, наоборот, эта вольница диктовала ему свои условия». В своих мемуарах бывший главком колчаковских войск генерал Сахаров напишет: «Семенов-то сам хорош, семеновщина невыносима! — это в Забайкалье повторялось почти всеми на все лады».

Такие утверждения отстоятся позже, когда Семенов станет в этих краях, так сказать, атаманом номер один, а весной 1918 года истинная антибольшевистская вольница царит в Забайкалье. На железнодорожной станции Пограничная базируется отряд шашек в сто есаула Калмыкова. Сложился он из группы офицеров, к которым примкнули уссурийские казаки. Около Харбина действовал тысячный отряд полковника Орлова, а также отряд полковника Маковкина из китайских добровольцев в 400 человек. В трехстах верстах от Харбина на станции Эхо стоял некий артиллерийский отряд с несколькими орудиями.

В зоне КВЖД формировался Колчаком отряд охранной стражи Китайской железной дороги из добровольцев, насчитывающий уже 700 стражников. «Чисто железнодорожными силами», как рассказывал позже Колчак, командовал генерал Самойлов. А генерал Плешаков, не имевший пока никаких бойцов, начал в этом районе с формирования большого штаба. Все эти отряды, «мини-армии», подразделения, части и т. п., и т. д. никому не подчинялись.

А. В. Колчак в январе 1920 года перед своим расстрелом на чекистских допросах в Иркутске данную ситуацию так резюмировал:

«Все эти отряды образовались как-то стихийно, самостоятельно. Никто определенными планами не задавался, и поэтому лица, которые стояли во главе таких отрядов, были совершенно независимы и самостоятельны, тем более что иностранцы поддерживали Семенова и Калмыкова. Англичане поддерживали немного Орлова — это единственное, что англичане делали, и поддерживали главным образом только материально, потому что оружия у них не было. Французы присылали немного оружия Семенову, но мало. Американцы никакого участия ни в чем не принимали».

В мае 1918 года атаман Семенов, переформировав свой отряд, пополнив его добровольцами, вновь вторгается в большевистское Забайкалье, но опять ему не удается дойти до Читы и захватить ее. Атаман расстроен, но вдохновенно делится со своим другом детства Гордеевым грезой, которую тот потом так описал:

«Семенов мечтал в интересах России образовать между ней и Китаем особое государство. В его состав должны были войти пограничные области Монголии, Барга, Халха и южная часть Забайкальской области. Такое государство, как говорил Семенов, могло бы играть роль преграды в том случае, когда бы Китай вздумал напасть на Россию ввиду ее слабости».