И тут он понял, что крик, донесшийся до него, прозвучал вовсе не во сне. Крик стоял в приюте Святой Магдалины.

Ноги у Канаана стали ватными. Но все-таки ему удалось как-то выбраться из машины. Перед ним в аллее промелькнула какая-то тень. Он бросился через дорогу, но не смог развить нужную скорость. Кем бы ни был этот человек, Канаану было его не догнать.

– Эй! Стоять! – крикнул он.

Бегущий обернулся, и Канаан увидел его лицо.

В свете уличного фонаря мелькнули бледная кожа и похожие на шерсть испуганного кота вздыбившиеся волосы.

Канаан понял, что это мальчик лет тринадцати, самое большее четырнадцати. И лицо его было ему знакомо.

– Не шевелись! Ни с места! – крикнул Канаан.

В ответ на это мальчик припустил, как заправский спринтер. И через несколько секунд пропал из виду. Однако Канаан успел увидеть достаточно. Этого мальчика все называли Котлетой. Чего он сейчас не смог понять, это как он ухитрился не опознать его сразу – на фотографии, которую показал ему Свистун. И где тот точно так же прищурился, как сейчас под фонарем. Тогда – под солнцем, а сейчас – под фонарем.

Свистун и Риальто ехали под дождем; дорога вилась по знаменитому бульвару на много миль, уходила за особняки на Беверли-Хиллс, за университетский кампус, пересекая фривей на Сан-Диего, огибала Брентвуд-Хайтс, лежащий на отшибе и делающий вид, будто он представляет собой совершенно отдельный городок, и бежала дальше по морскому берегу в районе Санта-Моники.

Они взяли чуть дальше на север, чем следовало бы, объехали трактир "У Бадди", возле которого в Лягушачьей Яме пятнадцать лет назад нашли обезображенные трупы трех женщин.

Выехали на длинную, в семь миль, песчаную полосу, известную как колония Малибу, – поселок роскошных вилл, не имеющий центра, – семь миль в длину и шестьсот ярдов в ширину.

Риальто проехал мимо дома Пола Хобби, выключил зажигание и передние фары. На крыльце соседнего дома стоял под зонтиком мужчина в белых парусиновых брюках и в белом свитере.

Свистун потянулся к ручке, собравшись открыть дверцу машины.

– Меня не жди, – сказал он.

– Ты что? Здесь ничто не ходит, кроме маршрутного такси, да и того даже днем не дождешься.

– Возвращайся к Четырем Углам. Поиграй на тотализаторе.

– А как же ты доберешься домой?

– Да уж как-нибудь.

– Льет как из ведра.

– Ну, это же не навечно. Да и доводилось мне уже здесь бывать.

– Я могу тебе понадобиться, – сказал Риальто.

– Мне не хочется, чтобы ты ошивался поблизости. Не хочется, чтобы ты во всем этом участвовал.

– В чем это – во всем?

Свистун не ответил. Открыл дверцу и вылез из машины.

Риальто, нажав на кнопку, открыл окно, пока Свистун, обойдя машину, выбирался на хайвей. Риальто высунул голову наружу.

– Не делай этого. Не стоит он того, чтобы его убивать.

– А может, он только этого и стоит.

– Не надо. Это не в твоем стиле.

– А что в моем стиле? Стоять сложа руки, пока этот ублюдок разгуливает по улицам и, может быть, замышляет что-то против Фэй?

– Этого ты наверняка не знаешь.

– Значит, имеет смысл поговорить и выяснить. Может быть, удастся ограничиться предостережением.

Человек у соседнего дома сошел с крыльца и поднял руку, привлекая к себе их внимание. Можно было подумать, будто он именно их и дожидался.

Свистун перешел через хайвей.

Риальто все никак не заводил машину. Он сидел, выжидая и, вместе с тем, раздумывая, как ему быть. Раздумывая, как поступить, если Свистун, войдя в дом, убьет там Янгера.

Свистун меж тем перешел на другую сторону. Ноги у него уже совершенно промокли.

– Вы из полиции? Меня зовут Мэнни Шайнер. Это я вас вызвал.

– А что стряслось?

– Сам не знаю. Я хочу сказать, дело не в шуме, который они подняли, исполняя эту чертову музыку на полную громкость, и все такое. Я не из тех, кто звонит в полицию, когда соседи устраивают вечеринку.

– А у вашего соседа вечеринка?

– Вот и я о том же. Я сам не могу понять, что там происходит. Пели, кричали, визжали, потом раздался какой-то грохот, как будто опрокидывают мебель.

Слушая жалобы Шайнера, Свистун смотрел на дом Хобби.

– Потом все прекратилось. Буквально все. Может быть, десять минут назад. Сразу же после того, как я вам позвонил. Ну, а теперь, сами слышите, там тихо как…

– Как где?

– Тихо как в могиле. Вы хотите туда войти?

– А как выглядит дом с задней стороны?

– Сплошное стекло, за которым шумит океан. Свистун подошел к воротам и подергал за ручку. Ворота оказались заперты.

Он вернулся к Шайнеру и спросил, можно ли ему пройти через его участок, чтобы выйти к дому Хобби со стороны пляжа.

– Ладно, – сказал Шайнер. – Давайте сюда. Если они заснули или что-нибудь в этом роде, Пол даже не узнает, что я вызвал полицию.

– Вы думаете, они уснули? – спросил Свистун Шайнера у ворот дома.

Шайнер пристально посмотрел на него и на мгновение показалось, будто он сейчас расплачется.

– Нет, не думаю, – ответил он шепотом. – А вы что думаете?

– Честно говоря, еще ничего, – ответил Свистун таким тоном, которым заговорил бы на его месте настоящий полицейский: дескать, в отсутствие фактов, никаких предположений.

Он обошел весь дом Шайнера, оставляя влажные отпечатки на каменном полу и на белом ковре, и вышел из него на океанскую сторону. Сейчас на море было довольно сильное волнение: белые барашки волн разлетались хлопьями пены под дождем и ветром.

Он перешагнул через низенькую стену, которой было обнесено со стороны моря патио Шайнера, и пошлепал по сырому песку к чугунным воротам. Открыл их и очутился у черного даже во тьме бассейна, бушевавшего сейчас куда сильнее, чем море.

Еще не успев приблизить лицо к оконному стеклу, он разглядел, что все в гостиной забрызгано алым, а на диване и на ковре, подобно тряпичным куклам, валяются тела.

Раздвижные двери оказались заперты. Схватившись за ручку, он принялся расшатывать их, одновременно пиная ногой алюминиевую окантовку, пока наконец внутренняя задвижка не слетела с петель, дав ему возможность проникнуть в дом. Он шагнул в комнату и застыл, глядя на Янгера, который безмолвно и неподвижно сидел на диване и, в свою очередь, смотрел на Свистуна.

В дверь позвонили.

Никто не шевельнулся.

Янгер и глазом не моргнул.

Свистун услышал шаги у себя за спиной. Откуда-то сзади метнулся луч карманного фонарика и замер, упершись в лицо Янгеру.

А Янгер и тут не моргнул.

– Руки вверх, – сказал за спиной у Свистуна помощник шерифа.

В ту же минуту, когда Канаан вошел в кофейню, Боско понял, что произошло нечто страшное. Самое страшное.

– Свистун здесь? – спросил Канаан, даже не посмотрев в нишу у окна, где, как правило, сидел, приходя к «Милорду», Свистун.

– Что с тобой, Айзек? Ты что, сам не видишь, что его тут нет?

– А где же он?

– Откуда мне знать? Он ведь не всегда мне докладывает, куда идет и чем собирается заняться.

– Но ведь он должен прийти с минуты на минуту, не правда ли? Я хочу сказать, ведь он же всегда приходит примерно в это время.

– Да что с тобой, Айзек?

– Ты что-нибудь припрятал под стойкой?

– Опять не понял.

– Свистуну надо будет выпить, когда я расскажу ему то, что должен рассказать.

– Свистун не пьет.

Они стояли, глядя друг на друга и играя друг с дружкой в молчанку. Того, что Канаан не рассказал, а Свистун не услышал, словно бы и не случилось. И не случится, пока один не заговорит, а другой не услышит. Надо одному остаться немым, а другому глухим, и тогда время остановится.

– Что же может произойти такое страшное, чтобы ему понадобилось выпить? – в конце концов спросил Боско.

– И мне понадобится. Мне это нужно прямо сейчас, – сказал Канаан.

– У меня есть коньяк.

– На два пальца в кофейную чашку и кофе до самого верха. А потом принеси за столик, договорились?

Он медленно, осторожно повернул голову, словно в страхе перед тем, что, пока они разговаривали, Свистун проскользнул мимо них и уже уселся на свое всегдашнее место в нише.