Ему хотелось, чтобы Хоган отвалил от него. Тогда он спустится с крыши, пойдет к Макдональдсу и набьет себе живот – попытается набить себе живот – гамбургерами и жареной картошкой.

– Ну, а сейчас ты чего из себя корчишь? – спросил Хоган.

– Что значит чего из себя корчу?

– Таращишься в книгу. И вечно раскрываешь ее на одной и той же странице.

– Я читаю. Вот я что из себя корчу.

– Ну, и когда же ты прочтешь эту книгу? – А поскольку Котлета ничего не ответил, Хоган добавил: – А картинки там есть?

– Там есть фотографии на центральной вклейке, но это не комикс.

– Ну, так почитай мне из нее.

– Послушай, ты когда-нибудь видел, чтобы один человек читал вслух другому? Ну если так и бывает, то тот, которому читают, сидит тихо и не делает никаких замечаний.

Какое-то время они помолчали. И в этом молчании не чувствовалось взаимной симпатии. Друзья так не молчат. А вот двое совершенно незнакомых людей, случайно оказавшихся соседями в купе поезда или в ряду кресел в самолете, – да, вот это было похоже.

– Ты когда-нибудь ей вставлял? – в конце концов спросил Котлета в попытке вновь настроиться на дружеский лад.

– Что такое?

Вопрос Котлеты прозвучал так неожиданно, что Хоган даже поначалу оробел.

– Я спросил, вставлял ли ты когда-нибудь Мими?

– Ага, мне так и послышалось.

– Что ж ты тогда подскочил на месте?

– Ты меня отвлек. Я думал.

– Ну, так вставлял или нет?

– Разок-другой вставил.

– А как насчет Му?

– Ясное дело. Ей тоже. Разве это трудно? Или ты их не трахаешь?

– Мне это не нравится. Я мог бы, но мне не нравится.

– Как это?

– Сам не знаю.

И вновь наступила томительная тишина. Потом Хоган спросил:

– А в тюрьме ты сидел?

– Какого хрена ты об этом спрашиваешь?

– А что тут такого? Я задал тебе вопрос. А в тюрьме ты сидел? Что в этом такого страшного?

– А сам-то ты сидел?

– Ясное дело! Сколько раз.

– Значит, и я сидел.

– Где?

– В Литтл-Роке.

– Когда?

– Пару лет назад.

– За что?

– Да ты что, думаешь, я помню? За что-то. В магазине меня поймали. Или возле машины. Что-нибудь такое. Судить меня должны были через неделю, самое позднее, через десять дней. А продержали двадцать восемь. Судья подхватил простуду. Что-то в этом роде.

– И никто не освободил тебя под залог?

– А кому бы это пришло в голову? У меня никого такого нет. Однажды меня навестил сотрудник Социальной службы. Я чуть ли не на коленях просил, чтобы он добился моего освобождения. Для начала я сказал ему, что, по-вашему, мне делать среди всех этих мужиков? Там сидели мужики по пятьдесят, по шестьдесят, может, и по семьдесят. И многие из них были ни в чем не виноваты, точь-в-точь как я. И место им было не в тюрьме, а в больнице. Самые настоящие психи, ты понимаешь, о чем я?

– Полегче, – сказал Хоган. – Смотри не надорвись.

– Я хочу сказать, они называли меня красавчиком и сыночком и гладили по жопе при каждом удобном случае. Я рассказал обо всем сотруднику Социальной службы и попросил перевести меня куда-нибудь, где я буду сидеть со сверстниками, а не с такими стариками. Мне ведь было всего двенадцать, ну, может, тринадцать.

И настоящие педерасты там были тоже. Полным-полно. Трахались всю ночь, отсасывали друг у дружки, перешептывались. Один подкрался ко мне со своей штуковиной в руке. Сам карлик, а штуковина здоровенная. Прямо как у коня. Я сказал сотруднику, что меня туда нарочно упрятали, потому что у тех мужиков не было баб, а тут откуда ни возьмись мальчонка с мягкой попкой. Мне все время приходилось отваживать их. Однажды ко мне начал приставать даже охранник – и я сказал об этом сотруднику Социальной службы.

– И он что-нибудь сделал?

– Ушел и пропал навеки. Я его только раз в жизни и видел.

– Ну, и что произошло потом?

– А что, по-твоему, могло произойти? Спать-то мне надо, верно? Не могу же я отваживать их круглые сутки? Двадцать восемь дней я провел в этой злоебучей тюрьме и только потом меня выпустили с испытательным сроком.

– Блядство какое, – сказал Хоган. – А впрочем, ну и что? Ты ведь защищался, верно? Держу пари, они тебя даже баловали. А потом, худо-бедно, ты вышел оттуда живым.

– Поэтому ты и подставляешь зад каждому? – спросил Котлета. – Чтобы выйти отсюда живым?

Хоган пристально посмотрел на него.

– А что такого, есть-то мне надо? И потом, я соглашаюсь далеко не на все. Зря ты так думаешь.

Котлета снова раскрыл книгу.

– Как только можно вечно читать одно и то же, – возмутился Хоган.

– А с чего ты взял, что я читаю одно и то же?

– С тех самых пор, как мы с тобой познакомились, ты одну эту книгу и читаешь.

– Сам не знаешь, что за чушь плетешь! Хоган схватился за книгу, однако Котлета не выпустил ее из рук. Хоган вскочил на ноги и потянул на себя книгу.

– Не трогай, сукин сын!

Котлета тоже попытался встать на ноги.

– Отпусти книгу, или порвется, – предостерег Хоган.

Котлета отпустил книгу, на глаза ему навернулись слезы ярости. Хоган, отвернувшись от него, принялся рассматривать фотографии на центральной вклейке.

– Отдай! Отдай!

По щекам у Котлеты побежали слезы.

– Боже ты мой, и такая херня тебя интересует?

Ты заболел или как? Фотографии голых баб, изрезанных на куски! У одной и головы нет! Ну и ну! – В голосе Хогана слышалось отвращение, однако он по-прежнему пролистывал иллюстрации. – А это тот мудак, который все это вытворил? Ну и страшилище!

Котлета, издав еще один вопль, бросился на Хогана. Верзила никак не ожидал такого нападения со стороны того, кто был и меньше, и мельче; он потерял равновесие и упал. Напрягшись, он попытался стряхнуть с себя Котлету, но не тут-то было: тот отчаянно царапался и кусался. Наконец, вслед за Котлетой, заорал и Хоган. Со стороны могло показаться, будто кипит шумная схватка, в которой принимают участие не меньше полудюжины человек. Меж тем это всего лишь возились двое подростков.

Хогану удалось, извернувшись, стряхнуть с себя Котлету. Он было засмеялся, но у него ничего не вышло. Внезапно он осознал, что драка идет не на жизнь, а на смерть.

Он вновь и вновь отпихивал от себя Котлету, а тот вновь и вновь нападал на него, пена выступила и запузырилась у него на губах подобно морскому прибою, в глазах горел безумный огонь.

О Господи, подумал Хоган, у Котлеты точно такие же глаза, как у того убийцы из книжки.

Он нанес удар ногой, который пришелся Котлете в солнечное сплетение. У того перехватило дух. Скорчившись, он покатился по узенькой дорожке возле самого края крыши.

Хоган кое-как поднялся на ноги. Подошел туда, где упала, окончательно развалившись при этом, книга. Вырванные и просто-напросто рассыпавшиеся страницы разметало ветром по всей крыше. Он принялся подбирать их – все, которые попались ему на глаза, – а подняв, вкладывал под мягкую обложку. При этом он старался соблюдать нумерацию страниц.

Котлета лежал на боку, скрючившись и держась обеими руками за живот. Он плакал.

Хоган подсел к нему.

– Погляди, вот твоя книга. Ради Бога, откуда мне было знать, что эта поганая книга так дорога тебе? Что ты полезешь из-за нее в драку? Ну, возьми же ее.

– Пошел на хер.

– Заткнись, или я опять тебя уделаю. Перекатившись на другой бок, Котлета увидел на лбу у Хогана здоровенную ссадину. Хоган, нагнувшись к Котлете, положил книгу ему на грудь.

– Говна пирога, – презрительно сказал Хоган и пошел прочь.

Ему было слышно, как Котлета поднялся на ноги. Слышно, как тот бросился бегом. Когда Хоган в конце концов решил обернуться и посмотреть, что там происходит, было уже слишком поздно. Котлета ударил его ребрами обеих ладной прямо по загривку. Хоган успел ухватиться за рубаху Котлеты, за карман. Но карман оторвался. Хоган спиной повалился на трухлявые перила. Они не выдержали. На мгновение он завис в воздухе, а затем спиной вперед полетел вниз и упал на землю, замусоренную металлическим и прочим хламом.