Едва только проронила последнее слово Ханджар, как Алызга уже исчезла за тяжелым ковром иссыка, привыкшая стрелою носиться по приказанию своей госпожи.

— На байгу!.. На байгу!.. — веселым гулом пронеслось по степи, и целая ватага Искерских молодцов вылетела на своих лихих скакунах из ворот улуса.

Вихрем облетела Искер радостная весть — царевна Ханджар зовет на байгу.

О смелости, удали и ловкости царевны Ханджар стоустая молва разнесла весть далеко. На крупе удалого киргизского коня выросла царевна. Сама степь вложила силу и ловкость в это тонкое, изящное тело, в эти смуглые руки, умеющие лучше любого наездника управлять скакуном.

В то время, как жены ее отца пряли ткани, одежды, гнали кумыс и сводили сплетни, да перебранивались между собою, царевна Ханджар дикой птицей носилась по степи с нагайкой в руке, подставляя ветру и солнцу свое прелестное, юное лицо, полное удали и восторга.

И сейчас среди девушек-прислужниц она вылетела в степь, подобная быстрой молнии, на своем коне.

Туман расплылся, и пожелтевшая ложбина, с высохшей от осени травой и цветами, казалась золотою.

У городского вала толпилась группа всадников. Это были первые батыри Искера, удалая молодежь, гордость Кучумова юрта.

Впереди всех красовались два брата Ханджар от первого брака: старший Абдул-Хаир и младший Алей, красивый, стройный мальчик, соперничавший в удали с сестрою Ханджар.

Последняя выскочила на своем айгаре вперед. Сменив легкий бухарский чапан на меховую куртку и узкие кожаные шаровары, в своей остроконечной шапке, она скорее походила на красивого мальчика-удальца, нежели на девушку-царевну. Только черные змеи ее кос, вырываясь из-под шапки, десятком тонких прядей разбегались вдоль спины и бедер.

Легким ударом нагайки она заставила своего коня подскочить к группе мужчин.

— Гей, батыри Искера и вольных Ишимских степей, кто хочет словить меня сегодня?.. Кто угонится за моим айгаром? Кто схватит меня на лету из седла?.. Кто захочет отведать моей нагайки? — кричала она весело и разразилась веселым смехом.

Рассмеялись эхом за нею и девушки ее свиты.

Смеялись громко, задорно.

Ропот прошел по группе мужчин. Не ударов нагаек боялись юноши Искера, тех безжалостных, могучих ударов, которые наносила, спасаясь от преследования невеста-девушка во время игры. Дело в том, что байга не была простым развлечением молодежи. Ей придавалось особое значение. Тот молодец, который догнал бы на всем скаку девушку-наездницу, по установленному среди киргизов обычаю, делался ее обладателем, супругом. Но никто из самых близких карочей[94] двора Кучума не посмел бы дерзнуть погнаться за любимой дочерью, «зеницей ока», своего хана в надежде, что она станет его женой. Надо было быть царской крови, чтобы явиться искателем руки красавицы Ханджар. Вот почему нерешительность и робость царили в группе мужчин.

Царевна Ханджар между тем смеялась все обиднее и резче:

— Эй, батыри! — кричала звонким голосом она, — аль приросли к земле?.. Выезжай, кому любо… Или, может, приближение кяфыров[95] лишило вас удали, друзья?.. Так они еще далече, трусы… Далеко им до нас… В пух и прах разобьют их отцовские дружины, как посмеют приблизиться к нам… Выезжайте же смелей… Аль нет такого?.. Перевелись, знать, алактаи[96] в нашем юрту… Эх, кумыс вам с бабами гнать, трусы, пряжу ткать, а не на айгарах молнией носиться!

— с новым взрывом смеха заключила она.

Заскрипели от судорожной злобы зубы батырей. Не одна смуглая рука впилась в рукоятку ножа. Не один взор сверкнул бешенством в лицо царевны.

В открытый гул переходил ропот. Юноша Алей, сверкая глазами, ринулся вперед.

— Не поноси наших удальцов, сестра! Сама знаешь, не смеют дерзнуть они, — запальчиво крикнул он.

— А ты найди такого, который смеет, — усмехнулась Ханджар своими черными глазами и тут же испустила легкий крик.

Из толпы выделился всадник на красивом гнедом жеребце. Огромный, широкоплечий, могучий, он точно придавливал коня всей своей тяжестью. Его огромная голова и широкое, характерное, скуластое лицо, казалось, принадлежали какому-то великану!

Царевна Ханджар вздрогнула при виде его. Богатырь Мамет-Кул был царской крови, потому что приходился дальним племянником Кучуму. Царевич Мамет-Кул мог участвовать в погоне за царскою дочерью. Но этого-то и боялась более всего Ханджар. Его безобразное, скуластое лицо, исполненное свирепости и злобы, внушало ей отвращение и отталкивало от него.

— Если он увяжется за мною, велю прекратить байгу, — вихрем пронеслось в ее мыслях, но тут же она отбросила свое намерение, как недостойное царевны Ханджар.

— Отступить от байги, значит струсить… Пусть знают, что ничего не трушу я никогда, — гордо выпрямляясь в седле мысленно решила девушка.

И, быстро налетев чуть ли не на самого Мамет-Кула, она крикнула задорно и громко во весь голос:

— Бирк-буль!

Потом изо всей силы ударила своего айгара нагайкой и стрелою помчалась в степь.

Царевич Мамет-Кул поскакал за нею.

Вихрем, молнией летели кони: Ханджаров айгар впереди, Маметкулов сзади. Пыль клубами вылетала из-под копыт. Вся изогнувшись змейкой, почти лежа на спине коня, мчалась Ханджар с пылающими от жгучего удовольствия щеками. Ее черные глаза сыпали мириады искр. Изредка срывался с побелевших от волнения губок резкий гортанный окрик, и удары камчи один за другим сыпались на лоснящиеся от пены бока коня… Но и царевич Мамет-Кул не отставал от красавицы. Он давно и тайно вздыхал по черным очам «Звезды Искера» и только медлил засылать дженге,[97] избегая гнева Кучума, дружбой которого очень дорожил. Похитить, просто выкрасть, по обычаям юрта, Ханджар он тоже опасался: хан мог распалиться за это гневом на него.

И вообще отчаянно смелый в набегах и стычках с врагами, бесстрашный Мамет-Кул боялся этой тоненькой, как стройная пихта, гибкой девочки с насмешливо искрящимися глазами.

Но теперь ему представляется чудесный случай по древнему киргизскому обычаю добыть себе эту девочку в жены посредством байги, и он, загораясь счастьем, как бешеный скакал за ней. Вот все меньше и меньше делается расстояние между ними. Морда его лошади приходится почти у крупа ее коня.

Стоит ему только протянуть руку… Но в тот же миг удар нагайки ошеломляет царевича. Кровавый рубец ложится полосою на его щеку и шею. Ханджар, как змейка, с хохотом выскользает из его рук и, новым ударом попотчевав своего айгара, уносится далеко в степь.

Бешенство, глухая злоба и обида разрывают на части душу Мамет-Кула.

Обезумевший, ожесточенный, он ринулся за Ханджар, изо всей силы хлеща своего коня нагайкой… Но Ханджар трудно было нагнать. Она была далеко…

Мамет-Кул взвыл от злобы… Еще и еще удар… Удары без числа и счету…

Дикая киргизская лошадь несется теперь, чуть касаясь ногами земли.

Ханджар уже близко… Ханджар всего в двух, трех саженях от своего преследователя… Ура! Она уже в его руках… Не помня себя от радости Мамет-Кул кинулся вперед, в два скачка очутился подле девушки.

— Пришлю к тебе дженге, царевна! — вскрикнул он радостно и обнял Ханджар. Обнял и отскочил от нее вместе со своим конем. Глаза Ханджар были широко раскрыты. В них отражался ужас. Ужас был написан и на всем побледневшем мгновенно лице.

Она подняла руку и молча указала в даль нагайкой. Мамет-Кул взглянул и, испустив крик ужаса, закрыл лицо руками.

Страшное видение представилось взорам обоих.

То, что увидели Ханджар с Мамет-Кулом, увидели и все, присутствующие на байге, и весь Искер, и все царство сибирское.