Точно что толкнуло Сергия к земле. Он упал на колени, поднял к небу смятенный взор и вскрикнул, исполненный отчаяния, страха и глубокой веры:
— Да воскреснет Бог и расточатся врази Его и да бежат от Лица Его вси ненавидящие Его!
И сразу все стихло, смолкло… В одно мгновение ока исчезли страшные гости. Прежняя тишина воцарилась в храме. Как и прежде стояла неподвижно церковная стена, будто и не было в ней бреши, пропустившей «тех». Ни тени напоминания о них.
Явление Сергию мнимых литовцев.
И только кто-то, невидимый и жуткий, шептал на ухо Сергию:
— Отделался ныне, придем в другой раз. Не отвертишься от нас, человече!
* * *
«Они» сдержали обещание. «Они» пришли…
В тихую благовонную ночь лета «они» пришли снова. Сергий только что вернулся из храма. Юноша отпел там утреню и теперь шел отдохнуть до восхода солнца после бессонной ночи и трудового дня.
Неясное смятение ощущалось всем его существом сегодня. Знакомый трепет волновал его. Чудилось, что нынче свершится что-то снова в ночи.
Скорбела душа. Наростало непонятное, большое и тяжелое бремя в сердце. Он медленно сбросил с себя грубую иноческую ряску, снял клобук и приготовился уже лечь на жесткое, из деревянных досок сколоченное ложе, не притронувшись к обычной своей дневной пище — куску черствого хлеба, размоченного в воде, как сильный стук в дверь заставил его сразу насторожиться.
Стук повторился. Кто-то ломился в сени. Внезапно затряслась избушка. Задрожала земля. Зашумело, завертелось, затряслось все кругом от бешеного топота многих сот ног, бегущих по направлению к избушке… Казалось, целая татарская рать ломилась в усадьбу… Неистовые вопли, крики и стоны наполнили лес.
— Если хочешь быть жив, сей же миг уходи отселе! Зачем в эту глушь явился? Что хочешь найти ты в ней? И звери, и тати наполняют чащу. И ми не дадим тебе проходу, покуда не умрешь, либо не скроешься из наших владений… Мы погубим тебя!
Все слышнее, все явственнее неслись и росли крики. Дрожала земля от топота ног; от бешеных воплей шел гомон по лесу, по всей чаще.
Упал на колени Сергий. Молился исступленно.
— Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Не попусти, Господи, погибнуть грешного раба Твоего.
Глубоко ушел в молитву. Замер в ней. Забыл об ужасах, о времени, о криках и воплях. Вдохновенно ронял пламенные слова, как алмазы, жертвуемые Богу.
Забылся в молитве, ушел в ней далеко от земли. Не слышал, как утих адский стон и гомон.
Притих лес. Притихла чаща и усадьба. Самая ночь притихла.
Подползало румяное свежее радостное утро.
Забылся Сергий.
И вдруг снова:
— Тук-тук-тук!
Новый стук в дверь избушки. Но уже не прежний отчаянный, наглый, а тихий, робкий, несмелый.
Очнулся, надел ряску, клобук. Подошел к двери.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, кто там?
— Аминь! — послышался за дверью человеческий отклик. — Открой во имя Отца Небесного, иноче Божий! К тебе мы издалече. С великой просьбой.
Мелькнуло на мгновение во вспугнутой душе Сергия:
«Не враг ли человеческий прикинулся? Не он ли это принял новый образ, чтобы смутить его, Сергиеву душу?»
Перекрестился истово, распахнул дверь…
Ворвалось в сени ласковое солнце. Ослепило на минуту. Зажмурил невольно глаза Сергий. Потом широко раскрыл их снова. Видит, залитые лучами солнышка, стоят четыре странника с посохами в руках. Глаза смотрят, не отрываясь, в лицо ему, Сергию, восхищенно и радостно в одно и то же время.
— Что вам, люди Божии? Чем могу вам помочь?
Тут рухнули все четверо на колени. Простерли руки вперед. Из глаз, по просветленным, счастливым лицам, катятся слезы. Один из них, пожилой, степенный, выдвинулся вперед. Говорит:
— Не оттолкни нас от себя, юноша-инок! Давно о тебе прослышаны, о твоем святом, подвижническом житье. Далече разошелся слух о тебе, преподобный инок. И возлюбили мы тебя и твой подвиг и жаждали приобщиться к тебе. Разгорелись души наши. Хотим того же. Не оттолкни нас. Дозволь поселиться рядом с тобою, построить келии, молиться в твоем храме Святой Троицы, поститься и отшельничать подле тебя. Дозволь, инок Божий!
И земно поклонился юноше старик. Поклонились также и остальные.
Сергий смущенно улыбнулся. Но светло и радостно засияли синие глаза.
— Братья мои, — произнес он робко, — чего, просите, не пойму. Лес Господень, дом Божий, усадьба — все Его же, Великого Хозяина, не мое. Я только батрак Его, работник, смиренный инок, молитвенник за свои и чужие грехи. Коли люба вам Божия пустынь, оставайтесь с Господом… Одного прошу: дозвольте мне выстроить вам кельи-избы, помочь по хозяйству, строиться. Любы мне труд да работа. Как милости прошу ее от вас.
И поклонился в свою очередь земно вновь прибывшим.
Странники молча переглянулись между собою. Потом снова низко поклонились юному отшельнику и с загоревшимися от радости глазами прошли, по его приглашению, в убогую избу.
С тех пор началась новая жизнь в лесной усадьбе.
За первыми братиями пришли другие. Одиночеству Сергия пришел конец. Но юноша не скорбел об этом. Увеличилась братия. Ожила с нею пустынь, умножились и его, Сергиевы, труды.
Сергий колет дрова и готовит пищу.
Собственноручно он строил избы и дворы для новых пришельцев. Колол им дрова. Носил воду. Помогал и трудами, и добрым словом и служил примером выносливости, трудолюбия и подвига для них всех.
Изображение иконы Преподобного Сергия, написанной, как говорит предание, в год обретения его святых мощей одним из учеников его и находящейся в церкви Новгородского Архиерейского дома.
XVII
ПРОШЛО много лет. Четыре десятка лет, если не больше. Не узнать убогой маленькой церковки в лесной чаще. Не узнать и лесной усадьбы, выстроенной когда-то руками благочестивого юноши. Пришедшая в пустыню братия вместе с Сергием, избранным ими игуменом и главою их, позаботилась об улучшении Храма Божия во имя Святой Троицы. Богатые вотчинники, князья, гости московские и дальние не мало пожертвовали для ее украшения. Вокруг лесной избушки выросли и другие. Сам Сергий неустанно трудился для своих новых товарищей. Рубил деревья, тесал бревна, мастерил жилища. Вначале было не легко. Не хватало хлеба, не было припасов. Голодали сильно. Питались гнилыми корками, вместо свечей в храме жгли бересту… Но с годами улучшалась жизнь в пустыни. Доброжелательные богатые люди помогали, кто чем мог, прослышав о честной, прекрасной, подвижнической жизни отшельников. Молитвы пустынников, а особенно Сергиевы, давали отраду, счастье, и миряне в свою очередь старались, чем было под силу, помочь Божьим людям. Удельные князья Старой Руси наезжали сюда перед битвами просить благословения на опасное дело. И здесь, в тишине и благоговении, отец братии, Сергий, основатель Троице-Сергиевской обители, за всех без различия, за князей и бояр, за богачей и нищих слал небу свои горячие, пламенные молитвы.
Сергий за работою на братию мелет.
* * *
Ночь. Тихая, летняя.
Небесная лампада горит ясным, ровным, ласковым, тихим пламенем. Голубоватым огоньком сияет месяц — Божия лампада в высоких заоблачных гридницах.
