— Это тебе, Тэсси.

— Мне? — неуверенно спросила она.

— Да, тебе. Ну а теперь иди и начинай мне позировать.

Но вместо этого. Тэсси, все еще улыбаясь, забежала за ширму, и тут же появилась снова, держа в руках маленькую деревянную коробочку, на которой было написано мое имя.

— Я хотела отдать тебе это сегодня вечером, но теперь уже не могу больше ждать.

Открыв шкатулку, я поразился ее содержимому. Внутри на розовом шелке лежала заколка из черного оникса, и на ней чистым золотом были изображены какие-то таинственные знаки. Но это оказались не арабские и не китайские иероглифы, и, как я потом узнал, они вообще не принадлежали ни к одному известному человеческому языку.

— Это все, что я могу тебе подарить, — скромно сказала она.

Мне стало не по себе, но я. все же ответил, что очень ценю ее заботу и обещал носить эту заколку всегда. И Тэсси тут же приколола ее на лацкан моего пиджака.

— Но все-таки с твоей стороны было очень неразумно покупать мне такие дорогие вещи, — укоризненно сказал я.

— А я ее и не покупала, — засмеялась она.

— А где же ты ее взяла?

И тогда Тэсси рассказала мне, что нашла заколку, больше года назад, когда возвращалась из гостей; потом она давала объявления в газетах, следила за новостями, но, в конце концов, так и отчаялась найти ее владельца.

— Это случилось еще прошлой зимой, — сказала она. — И как раз в ту ночь мне впервые приснился сон про катафалк.

Я сразу же вспомнил свой собственный сон, но промолчал, а карандаш стремительно летал по холсту, пока Тэсси со счастливым лицом неподвижно позировала мне для новой картины.

Следующий день был для меня неудачным. Когда я переносил холст с одного мольберта на другой, то поскользнулся на натертом полу и упал, растянув себе оба запястья. Они так сильно болели, что я не мог даже держать кисть, и мне пришлось весь день без дела слоняться по мастерской, рассматривая свои незаконченные работы.

В конце концов это начало меня злить, я уселся на стул и закурил сигарету, в отчаянии вертя большими пальцами. Дождь нудно стучался в окна и барабанил по церковной крыше напротив, еще больше раздражая меня своей монотонностью. Тэсси сидела у окна и что-то шила, время от времени отрываясь от своего занятия и поглядывая на меня с таким невинным обожанием, что мне стало стыдно своего раздражениями я решил тоже чем-нибудь заняться.

В своей библиотеке я давно уже перечитал все книги и журналы, но чтобы хоть как-то отвлечься, все же подошел к полкам и начал локтем открывать их одну за другой. Внимательно изучая глазами знакомые корешки, я спасался от скуки, насвистывая какую-то мелодию, и уже собирался идти в столовую, как вдруг взгляд мой упал на толстый том в переплете из змеиной кожи, который стоял в самой дальнем ^углу на верхней полке. Я не помнил, что это за книга, а снизу никак не мог разглядеть бледные буквы на корешке, поэтому я пошел в курительную и позвал Тэсси. Она принесла из студии стремянку и залезла наверх.

— Что это? — с нетерпением спросил я.

— "Король в желтом".

Я был ошеломлен. Кто мог туда ее положить? И как Она вообще попала в мою квартиру? Ведь я давно уже решил для себя, что никогда в жизни не открою эту книгу, и ничего на свете не заставило бы меня купить ее. Я всякий раз даже специально отворачивался от нее, когда встречал в книжных лавках, чтобы любопытство не заставило меня изменить своему решению. Если я когда-то и хотел ее прочитать, то трагедия, случившаяся с моим другой Кастенье, теперь не позволяла мне даже мельком пробежать по страницам; Более того, я всегда отказывался даже выслушивать разговоры о ней, хотя вторую часть этой книги никто бы и не осмелился обсуждать вслух. Поэтому я не имел ни малейшего представления о том, что могло заключаться в этих страницах. В ужасе я уставился на страшный, изъеденный молью переплет, будто передо мной держали живую змею.

— Не трогай ее, Тэсси, — сказал я, — и скорее спускайся вниз.

Разумеется, моего предупреждения оказалось достаточно, чтобы разжечь ее любопытство, и прежде чем я успел что-либо предпринять, она схватила книгу и, весело рассмеявшись, проскользнула с ней в, студию. Я окликал ее, звал посмотреть на мои беспомощные руки, но она только улыбнулась на прощанье, и мне не оставалось ничего другого, как броситься, вслед за ней.

— Тэсси! — закричал я из коридора. — Послушай, я говорю серьезно. Отложи эту книгу. Я не хочу, чтобы ты даже открывала ее!

Но ее уже не было в мастерской. Я обыскал обе комнаты для рисования, потом спальни, кухню, столовую, потом снова вернулся в библиотеку и начал искать заново. Но она так хорошо спряталась, что нашел я ее лишь спустя полчаса. Тэсси молча сидела в кладовке у решетчатого окна, сильно побледнев и согнувшись. Я сразу же понял, что она была наказана за свою глупость. У ее ног лежала эта злополучная книга и раскрыта она была на второй части. Одного взгляда на Тэсси было достаточно, чтобы понять, что уже слишком поздно. Она успела раскрыть "Короля в желтом". Я молча взял ее за руку и отвел в мастерскую. Было видно, что она глубоко потрясена чем-то, и когда я велел ей лечь на диван, Тэсси повиновалась, не произнеся ни слова. Через некоторое время она закрыла глаза, и дыхание ее стало глубоким и ровным, но я так и не смог определить, заснула она или нет. Я долго сидел рядом с ней, не выпуская ее рук из своих, но Тэсси не шевелилась и не разговаривала, и в конце концов я встал, прошел в кладовую, поднял с пола раскрытую книгу. Она показалась мне неимоверно тяжелой, будто сделанной из свинца, но я притащил ее в студию и, сев на коврик рядом с диваном, раскрыл и прочитал от корки до корки.

Когда же я начал терять чувства от переполнявших меня эмоций, увесистый том выпал из моих рук, и я откинулся на диван, а Тэсси открыла глаза и посмотрела на меня.

Некоторое время мы говорили с ней в каком-то тоскливом монотонном напряжении, и до меня дошло, что мы обсуждаем "Короля в желтом". О, страшный грех написания этих слов — слов чистых, как хрусталь, ясных и мелодичных, как журчание ручейка, сверкающих и переливающихся, как отравленные бриллианты Медичи! О, проклятье той душе, что смогла так заворожить и парализовать этими строками человеческий разум — строками, одинаково понятными невеждам и мудрецам, более драгоценными, чем алмазы, более мягкими, чем музыка, и более страшными, чем сама смерть!

Мы продолжали беседовать, не обращая внимания на сгущавшиеся вокруг нас тени, и она попросила меня выбросить заколку из оникса, потому что теперь мы поняли, что это и был Желтый Знак. Я никогда не узнаю, почему я отказался сделать это, и даже сейчас, когда я лежу в своей спальне и пишу эту исповедь, я бы многое отдал, чтобы понять, что же именно не позволило мне немедленно сорвать с себя Желтый Знак и швырнуть его в горящий камин. Я уверен, что именно так и хотел поступить, но все просьбы и мольбы Тэсси оказались тщетными. Наступила ночь, и время потекло медленней, а мы продолжали бормотать друг другу что-то о Короле к Бледной Маске, и вот где-то вдали городские часы пробили полночь. Мы говорили о Хастуре и Кассилде, а туман снаружи сгущался и клубами вертелся возле наших окон, подобно волнам у берегов Хали.

В доме стало необычайно тихо, и с улицы не доносилось ни звука. Тэсси улеглась на подушках, лицо ее было очень печальным, но она держала свои руки в моих, и я понимал, что теперь она знала и легко читала все мои мысли, так же, как и я — ее, ибо мы узнали тайну Гиад, и призрак Истины лежал перед нами. И пока мы быстро и молчаливо отвечали друг другу мыслью на мысль, тени зашевелились вокруг нас, и откуда-то издалека, с улицы, донесся звук. Он приближался — это было нудное поскрипывание колес, оно становилось все отчетливее и яснее, но перед самой дверью моего дома неожиданно стихло. Я с трудом подошел к окну и увидел внизу черный катафалк. Ворота открылись и закрылись снова, и я, трепеща, дополз до двери и запер ее на засов, хотя прекрасно знал, что никакие засовы и замки уже не могут спасти нас от того жуткого существа, которое пришло за Желтым Знаком. И вот я услышал, как он начал медленно подниматься по лестнице; Он подошел к двери, и засовы упали, разом прогнив от его прикосновения. Я в ужасе вытаращился в темноту, но так и не смог разглядеть, как он вошел в комнату. И только когда я почувствовал, что он обволакивает меня своими мягкими ледяными объятиями, я закричал и стал отбиваться, но руки плохо повиновались мне, и тогда он сорвал с меня ониксовую заколку, и я почувствовал сильный удар в лицо. Падая, я услышал, как вскрикнула Тэсси, и душа вылетела из ее тела, и в это мгновение я страстно желал одного — последовать за ней, ибо знал, что Король в желтом уже распахнул свою изорванную мантию, и теперь оставалось только молиться Богу.