А вместо зрелости и снисходительности особа, застрявшая «в детской фазе развития», демонстрирует диаметрально противоположное поведение: в частности, учитывает каждую мелочь, из-за которой ее могут обвинить в «инфантильности мышления». Девочка Даша боится, что ее раскроют — и боится не без оснований. Она ведь Штирлиц инфантилизма. Только наивность, неосведомленность и пытливость ребенка постепенно переросла в агрессивный максимализм тинейджера, а сейчас понемногу переходит в идиотский снобизм вполне оформившейся, но не вполне повзрослевшей девицы. Вот почему наша Даша «работает под прикрытием»: например, с презрением называет жанр фэнтези «детскими сказками» и добавляет, что ей, как человеку взрослому, стыдно увлекаться подобной литературой. Гораздо лучше, «приличнее» читать Кафку и Гессе. Как таким объяснишь, что в список признаков зрелости не входит брюзгливо поджатый ротик и слепое подражание тетенькам и дяденькам, закосневшим в снобизме? Ведь этот список возглавляет независимость мышления, а подобным товаром мозги Дашуток небогаты…
Помню, в нашем доме однажды побывал уморительный гость. Папин сокурсник и «гений чистого познания».[20] Папуля его называет «информационный Плюшкин»: копит и копит — и сам не съест, и в закрома родины не передаст. Такие, как этот тип с говорящей фамилией Хлебовводов, читают уйму книг, тоннами прорабатывают прессу, создают картотеки и заметки — и никогда не сдают макулатуру. Но и не пускают своих «накоплений» в дело — например, в попытках создать что-нибудь свое. Или в процессе обучения подрастающих поколений. Иначе пришлось бы признать: Хлебовводовы — всего лишь водомерки информационного потока. Снуют по поверхности, питаются каким-то мусором, плавающим вокруг, вглубь не стремятся, хотя и считаются существами, ведущими «водный образ жизни» — то есть мыслителями и деятелями, продвигающими нашу культуру туда, куда ее удается задвинуть. Пардон, продвинуть. Ходячее недоразумение, вот что такое Хлебовводовы. Наш знакомый был именно таков — годами в потолок медитировал. Ни трудов, ни наград, ни денег, ни репутации не нажил — ну чем такого лузера украсить? Исключительно брезгливо-брюзгливым негативизмом.
Действительно, снобизм хлестал из папиного сокурсника настоящим грязевым гейзером, квартира полнилась сероводородными ароматами. Мы все — и отец в том числе — уже мечтали сбежать из собственного дома, чтобы вздохнуть, наконец, полной грудью. В общем, беседа шла вяло — фактически плелась нога за ногу. Не помню, каким образом всплыла тема детской литературы. Наш Левушка, тщетно пытаясь отвлечь своего «гейзероподобного» гостя от брюзжания по поводу современной бездуховности, высказался насчет того, что все мы, мол, росли на книжках Маршака и Барто. Совершенно истинное и безобидное замечание. И тут Хлебовводов изверг очередную порцию ядовитых брызг и паров:
Совок ты, Левка! Просто совок! Вот я не читал в детстве Барто. И никакой подобной дряни.
Да брось! — отец, как человек мирный, постарался своевременно разрядить назревающий конфликт, — Все мы на этом выросли.
Повторяю: со-о-вок! Я лично с детства читал Пастернака и Мандельштама, и никогда никаких Маршаков.
Все. Папины усилия пропали втуне, потому что присутствующие единогласно захохотали — именно единогласно. Этот смех был своего рода резолюцией «Хлебовводов, а ты, оказывается, просто дефективный!» Наверное, все разом представили, как мамаша Хлебовводова, типичная замшелая истеричка в сердоликовых бусах и черепаховых окулярах, беспомощно трясет погремушкой над колясочкой, из которой несется пронзительное мяуканье Хлебовводова, протестующего против бескормицы и мокрых пеленок. Трясет и с подвыванием причитает: «Как обещало, не обманывая…»[21]
После такой реакции Хлебовводов подавился тем, что уже минуты три безуспешно пытался проглотить — и услышал мамино ласковое:
Да-а… Так вот почему ты такой оригинал!
Аня! Я не позволю… — запыхтел Хлебовводов, но очередной приступ общего смеха поверг его в шок.
И как, читая Мандельштама, ты согласился с предложением: «Только детские книги читать, // Только детские думы лелеять»?[22] — продолжила мамуля с той же интонацией, наводившей на мысль о кольцах удава.
Какие детские книги? — задыхался от возмущения Хлебовводов.
Нет, в этом ты с Мандельштамом согласиться не мог… — как бы не слыша его, продолжала маман, — Зато наверняка увел у Пастернака идею про людей в брелоках…
Про людей в брелоках?
У Хлебовводова было такое же ошарашенное лицо, как у одной моей знакомой, когда та пошла в кафе с обаятельным, веселым парнем, взяла себе отличнейший сырный десерт и с наслаждением оный уничтожала, когда кавалер вдруг помрачнел и принялся рассказывать, что однажды видел паука размером с футбольное поле, и паук велел вырезать ширинку из брюк, иначе он уничтожит весь город. И бедняга (он до сих пор лечит свою шизофрению) немедленно произвел это сомнительное усовершенствование своего гардероба.
Я невольно уставилась ему в пах, судорожно пытаясь сообразить, как поступлю, если приступ повторится, — рассказывала Надька, бледнея на глазах.
Наверное, героям фантастических произведений приходилось испытывать нечто подобное при смещениях пространства-времени. Только-только все было замечательно — и вдруг упс! Ты уже в ином мире, где живое и неживое взаимодействует с тобой так страшно и непонятно…
Между тем экзекуция с дальнейшим опущением[23] Хлебовводова продолжалась. Мама обреченно вздохнула и произнесла кротко, но с хорошей дозой назидательности:
Ну да, люди. В брелоках. Которые «высоко брюзгливы и вежливо жалят, как змеи в овсе».[24] Тебе бы стоило получше знать любимые книжки твоего счастливого детства. Любого из нас, жалких потребителей Маршака и Барто, ночью разбуди вопросом: что было после того, как уронили мишку на пол? И каждый хриплым со сна голосом ответит: как что? Оторвали мишке лапу и объявили импичмент. А ты, похоже, в детстве не был любителем чтения. Может, подбор литературы не соответствовал твоему IQ?
Ай-кью? — Хлебовводов по-прежнему только и мог, что повторять последние слова маминых реплик, точно театральное эхо.
Отец поглядел на него сочувственно, потом махнул рукой и с комическим отчаянием закрыл лицо ладонями. Кто-кто, а он-то знает, сколько ехидства в нашей маме — в милой, покладистой и снисходительной, на первый (а часто и на второй, и на третий, и на десятый) взгляд, женщине. И если ее не доставать, лучшими свойствами маминой натуры можно наслаждаться практически бесконечно. Но, как сказал кто-то из древних, «If — всего лишь if».[25] Хлебовводов не удержался от искушения поучить наше семейство, как жить. Не удержался он и в числе наших знакомых, и в списке потенциальных пользователей нашим гостеприимством… Странно, но подобные люди не понимают, какое ощущение вызывают у окружающих до (и после) того самого момента, пока их не ставят лицом к лицу с неприятной истиной: ты утомил нас, дружок. Иди. Нам нужен отдых. От тебя.
Так, размышляя о глупом снобе, комплексатике, бездарности и неудачнике Хлебовводове, я пришла к выводу, что глубже остальных в подобную натуру заглянул Григорий Остер, специалист по тем, кто закоснел в негативизме:
«Главным делом жизни вашей
Может стать любой пустяк.
Надо только твердо верить,
Что важнее дела нет.
И тогда не помешает
Вам ни холод, ни жара,
Задыхаясь от восторга,
Заниматься чепухой».[26] Ну прямо про Дашку сказано! Еще немного, и она сравняется с этим уродом Хлебовводовым. Кажется, Дарья уже сделала несколько серьезных шагов в том самом направлении, по которому папин сокурсничек топал уже четверть века. И его состояние вполне можно назвать патологическим — какой-то скунс в образе человеческом. А Дашка еще лет десять будет смотреться довольно благопристойно — серьезная (может, чересчур серьезная, но это ничего) молодая специалистка, вся в решении сложных вопросов, в осмыслении объемных проблем. Жуткое количество людей смолоду полагает, что для улучшения реноме хорошо бы заняться чем-нибудь в высшей степени сложным и объемным — квантовой физикой там, или структуральным анализом…
