Да никто не собирается писать на твоей сестре слова, как на заборе, — успокоила ее Лариска, — И полотенца у нас приличные — только махровые. Так что свидетель тоже обойдется без утиральника.
А Петя будет? — спросила я у Лариски, когда мы остались вдвоем.
Да. Со своей новой девушкой, так что не волнуйся.
Ни фига себе «не волнуйся»! Быстро он меня забыл! Вот и верь мужикам после этого.
Ах ты жадина! А девчонка у него ничего, хорошая. Жалко, что проходной вариант.
В смысле?
Ну, это когда, не переболев после одного расставания, тут же заводят себе другую. Для полноценности. Потом приходят в себя и бросают.
Думаешь, Петя на такое способен?
Откуда знать, кто на что способен? Я иной раз такое сотворю, у самой глаза на лоб лезут.
А где справлять будете?
Еще не решили. Родители должны собраться, обсудить. Мы с Сережей хотим за городом, рядом с дачей: сельская церковь, столы под тентом, травка, цветочки, все такое. Стиль «пейзан». Часть гостей потом можно в доме уложить. А еще я платье хочу все такое суперское, без оборок и рюх. В общем, папы-мамы с обеих сторон на днях встретятся, будут договариваться.
Они уже знакомы? Ладят?
Да. Один раз встречались. Мило улыбались. Вроде ничего. А Сережа моим нравится. Даже бабуле.
Это сильно! Ларискина бабуля тот еще экспонат! Патриарх, вернее, матриарх[68] большого семейства, основательно съехавший с катушек. Бабуле около восьмидесяти лет, но самоощущения на все сто пятьдесят. Вероятно, поэтому она ведет себя, словно персонаж из пьесы Островского. Эдакая купчиха-самодур. Конечно, возраст дает себя знать, но Ларкина бабуля любит подыгрывать своим маразмам. Уж больно они у нее продуманные. Ее последней любимой фишкой еще на моей памяти стала демонстративная подготовка к собственным похоронам. Все вещи, которые бабуле покупались и дарились, она аккуратненько припрятывала в шкафу необъятных размеров, занимавшем чуть ли не треть ее комнаты. Откладывала на похороны. А сама ходила в старом потертом халате, на который время от времени собственноручно ставила заплатки. Этот халат, оказывается, жив до сих пор. Точнее, ткань самого халата истлела, и теперь бабулино одеяние состоит из одних заплат.
А еще, как рассказала Лариска, бабуля рассталась со своей косой и сменила ее на ирокез. То есть подстригли бабушку благообразненько под каре, чтобы волосы удобней было убирать гребенкой. И по утрам причесанная бабуля выглядит вполне прилично. Но днем бабуля спит: то на одном боку, то на другом. Волосы у нее поднимаются вверх и заминаются с обеих сторон, образуя ирокез. А поскольку бабуля не считает нужным уделять внимание своей внешности, по крайней мере, до следующего утра, то вечерами радует взор домочадцев, являясь перед ними в облике представителя племени гуронов. И притом воинственно настроенного. И никто не в силах заставить ее причесаться. Надо же! Оказывается, даже такие монстры-декаденты способны испытывать симпатии. Сережу бабуля зовет «внучком» и всегда в спорах принимает его сторону.
Через неделю Лариска мне расскажет в лицах и красках о встрече предков. К приходу Сережиных родителей дома у Лариски прибрали квартиру, запекли баранью ногу и одели бабушку в новое платье, несмотря на все ее сопротивление. Какое-то время бабуля сидела тихая и обиженная, утомленная усилиями бесплодной борьбы. Потом, полная кротости, пожаловалась на слабость и попросилась прилечь до прихода гостей. Когда будущие родственники прибыли, бабуля уже спала крепким сном и будить ее не стали.
Сережины родители пришли на встречу с будущими родственниками в прекрасном расположении духа. Как спортсмены приходят на товарищеский матч с заведомо слабым противником. Есть прекрасная возможность поразмяться и, не особенно напрягаясь, показать свое превосходство. Основной движущей силой Сережиных родаков был дух соревнования. Причем очень боевой. Вероятно, благодаря ему четверть века назад два провинциала смогли осесть в Москве и выбиться в люди. Когда же молодая чета закрепилась на завоеванных высотах, их главным жизненным кредо стало «быть как люди». Позже, когда надобность биться за место под солнцем исчезла, у них в мозгу родилась новая напасть: страх проколоться. Больше всего на свете они боялись выглядеть смешными, а потому всю жизнь балансировали, точно канатоходцы, в жестко ограниченном пространстве того, что считали для себя допустимым и не зазорным.
Жизнь с вечной оглядкой изнуряла, раздражала, но не давала испустить бодрый дух соревновательности. А также заставляла взирать на проигравших свысока, пусть даже те были не в курсе, что участвуют в некоем состязании. Возможность диктовать свою волю поднимала Сережиных папашу и мамашу в собственных глазах и доставляла кучу неудобств окружающим. Однако Ларискины родители были незнакомы с поведенческими особенностями своей новой родни, а потому встретили будущих кумовьев (кажется, эта степень родства именно так называется?) с искренним радушием. Начало встречи не предвещало никаких осложнений: выпили за детей, за здоровье. Столкновения начались, когда заговорили о деле. Сережины родители пришли в ужас от идеи празднования свадьбы за городом.
У меня один сын, — рявкнул Сережин отец, — и я не позволю устраивать вместо свадьбы пикник на обочине!
Но ребята хотят праздновать именно так! — попытались вступиться Ларискины родители за слегка подросшее, но бесправное поколение.
А зачем потакать разным глупостям? А если они с Останкинской башни прыгать захотят? Или в воде с акулами?
Но это их свадьба! — Ларискина мать все еще надеялась умиротворить новоиспеченную родню.
Их-то их, — не унимался Сережин отец, — только там, кроме соплячья, наверняка и ваши родственники будут! И коллеги по работе, и друзья! Я, например, своего босса собираюсь пригласить! Куда спрашивается? На пенек? В шалаш у дачки? Комаров кормить?
Зачем в шалаш? Разобьем тенты и шатры и вообще все очень красиво устроим. Без комаров.
Ага, с шашлыками и барбекю. А то ни у кого нет больше дачи и мангала на участке!
Можно и без шашлыков обойтись. На открытом огне и без них разных вкусностей приготовим. Повара хорошего наймем.
Ну и кто приедет за сто верст эти вкусности есть? Кто захочет время гробить? — Сережин отец свято отстаивал гипотетические интересы своего начальства.
Все те, кому свадьба наших детей не безразлична! И, пожалуйста, не волнуйтесь, мы сможем решить все вопросы и с транспортом, и с размещением гостей.
А нельзя ли без этих хлопот обойтись? Почему нельзя снять приличный ресторан в центре и там отгулять, как люди?
Дорого, па, нерентабельно, — решил подать голос Сережа, — У тебя много лишних бабок карманы оттягивают? Ты что, в «Национале» или в «Савойе» гудеть собираешься?
А нам с твоей матерью родители, между прочим, в «Берлине»[69] свадьбу устроили, не поскупились. А ты свою свадьбу собираешься устраивать на травке под кустом?
Тебе уже объяснили как. Давай обсудим детали, а?
Что тебя так на природу потянуло? — подала голос Сережина мать, — И потом: все приличные люди расписываются в Грибоедовском![70]
Чем вас венчание не устраивает? — огрызнулся Сережа.
Слушай! — снова вскипел Сережин отец, — Нас все устраивает. Распишись в Грибоедовском, обвенчайся в Елоховской и поедем в ресторан праздновать! А если вам на травку приспичило — поезжайте на Ленгоры: и смотровая площадка рядом, и центр недалеко, там и обвенчаться можно. Очень модная церковь!
Это что же, — раздался из коридора громкий сварливый голос, — мою внучку не отец Кирилл венчать будет, а какой-то посторонний модный поп, который, небось, и бардаки освящать ходит?! А меня значит, мил человек, когда время придет, в дискотеке отпевать будут, чтобы не дай Бог начальство твое не обеспокоить?!
Мама! — с застывшими лицами в ужасе хором прошептали Ларискины родители и всеобщему взору открылось видение: на пороге гостиной стояло мрачное существо в рубище из заплат и с ирокезом из седых волос, грозно торчащим вверх, — То есть… это наша мама, Акулина Гавриловна. Познакомьтесь.
