Дилинг не собирался общаться ни с потомком великанов, ни с кем бы, то ни было другим из замка Винде, если таковые существовали. Его вполне устраивало то, что на полуострове нет склавинов, а потому о появлении чужака на их племенной территории никто не узнает. Чуть восточнее замка, был затерянный в болотах небольшой поселок, в котором жили люди какого-то очень древнего народа. Пруссы называли это племя «балтами» – болотными жителями. Они говорили на языке, которого никто не понимал, и придерживались собственных обычаев. Однако вайделот – представитель богов Ульмигании и наместник Кривы у них был. К нему Дилинг и собирался наведаться. Однако боги расставили обстоятельства по-другому.

Берег в том месте, где хотел высадиться Дилинг, был усеян валунами. Некоторые – с ровными гранями, явно из какого-то фундамента или стены. Дилинг с трудом нашел место, куда можно было приткнуть лодку. Вышел на берег и прислушался. Еще в лодке, когда он еще только выбирал место для причала, Дилинг почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Однако поворачивать назад в залив было бессмысленно. Он понадеялся на то, что этот, покалывающий спину, взгляд не человечий. Мало ли здесь в камышах зверья – лисы, барсуки, волки. Будь это даже человек, Дилинг нашел бы как себя с ним вести. Он боялся только одного – маркопетов – «земляных людей», порождений тьмы, слуг Пикола, гигантских человекообразных животных, живших в землянках в самых глухих чащобах и у болот. Меч отскакивал от их толстой, поросшей шерстью шкуры, копье ломалось, зубья трезубца гнулись. Маркопеты не питались мясом, они были травоядными, и казалось бы не могли причинить вред человеку, но каждый прусский мальчишка знал, что один взгляд их маленьких, будто свинячьих, глаз под нависшими косматыми бровями может превратить человека в камень. Но за Дилингом следили не маркопеты.

Как только он вытащил лодку на берег, его обступили собаки. Три огромных кобеля молча окружили его и сели, нервно позевывая. Псы были похожи на прусских боевых собак, только раза в полтора выше и массивнее. Голова ближайшего к Дилингу доставала ему до локтя, а брылья свисали с морды, как хлебные лепешки.

Дилинг постоял, не зная, что предпринять. С одним таким псом он бы еще справился. Но сразу три ему были точно не по силам, несмотря на меч в ножнах.

Он это знал, однако голова воина все равно считала: если прыгнет один, срубить ему голову Дилинг успеет, до того, как до него доберется другой, но вот третий пес…

Ситуацию разрешил, вышедший из камышей, великан. Конечно, он был не таким, какими их представлял себе Дилинг, вспоминая саги. Не выше сосен. Однако и то, что тот был более чем на две головы выше Дилинга, его уже удивило. Белые, будто седые, волосы его не были заплетены в косы, а свободно свисали на плечи. Но поразительнее всего были глаза на розовато-белом лице. Увидев их, Дилинг в первое мгновение подумал, что у этого человека вообще нет радужных оболочек, настолько они были до прозрачности светлыми. И весь этот человек был какой-то выбеленный, как холстина, какие выбеливают прусские женно.

– Ты кто? – спросил он.

– Я – Дилинг из вармов, из рода Выдры.

– Что тебе здесь надо?

Неожиданно для самого себя, Дилинг решил сказать правду:

– Один вайделот навел морок на моего друга. Он ослеп. И теперь мне нужен другой вайделот, который сможет снять заклятие.

– Ты знаешь, что я делаю с рыбаками, которые здесь причаливают?

– Нет.

– Я отрываю им головы, одеваю на шест и ставлю в том месте, где причалил несчастный. Другая лодка уже очень не скоро сюда приходит. Давно уже здесь не было чьей-нибудь головы.

– Я не рыбак, – сказал Дилинг. – И мою голову оторвать будет не просто.

– Я знаю, ты – воин. Здесь не было воинов вашего народа уже лет двести, с тех пор, как они пришли к нам просить помощи в битве со славянами, которые живут на юге. Должен тебе сказать, что если отделить голову человека от его туловища, то исчезает разница между рыбаком и воином.

Великан говорил по-прусски чисто, без инородного акцента, но так, как не говорили ни в одном племени – слишком чисто. Кроме того, казалось, что звуки у него рождаются не в горле, а идут из глубины груди.

Он разглядывал Дилинга, как диковинное животное, и того это начинало злить.

– Уйди с дороги, – резко сказал Дилинг.

– Если я тебя отпущу, ты, ведь сейчас же пойдешь и убьешь кого-нибудь из себе подобных. Я не люблю ваш народ, Дилинг из вармов. Мы дали вам огонь, и вы начали поджигать жилища соседей. Мы дали вам власть над металлами, и вы тут же сделали мечи и стали рубить друг другу головы. Мы научили вас тайнам рун, и как же вы их используете? Вы насылаете мор и болезни на семьи родственников. Скажи мне, воин, зачем тебе жить? Только для того, чтобы убивать других?

– Я всегда убивал только тех, кто пытался убить меня, – сказал Дилинг. – Если ты попытаешься это сделать, поверь, я смогу постоять за себя. Только давай, отложим этот разговор. Мне сейчас нужно спасти друга.

Великан еле заметно ухмыльнулся.

– Ну, что же, пожалуй, ради твоего друга я отпущу тебя. Иди.

Собаки встали и отошли к его ногам, хотя Дилинг не видел, чтобы он сделал им какой-то знак. Дилинг с облегчением прошел мимо, но боковым зрением не переставал следить за великаном с собаками.

– Эй, воин, – сказал великан ему в спину. – А знаешь, ведь твой друг переживет тебя, а умрешь ты по его вине.

Дилинг быстро обернулся. Великан вместе с собаками удалялся, глядя на Дилинга. При этом он не делал ни одного шага, ни одного движения, просто стоял, смотрел на Дилинга и быстро уменьшался в размерах, пока не исчез совсем.

Дилинг потряс головой и постарался поскорее забыть об этом, как о наваждении. Несмотря на долгую службу русским князьям-христианам, в нем всегда жил трепетный страх перед чудесами Ульмигании.

Дилинг, конечно, мог и не высаживаться у замка великанов, а обойти его по заливу южнее, и к деревне балтов подняться по Немену. Но, намахавшемуся веслами в заливе, ему уже не хотелось грести против течения реки. Кроме того, лодка – слишком заметный предмет на глади воды. Проще и спокойнее было перебраться вплавь через неширокие протоки без нее. Незнание местных болот его не смущало. Он знал, что поселок на востоке от полуострова, и ни трясины устье реки, ни все великаны мира не помешают до него добраться. Искать, находить и настигать во что бы то ни стало, его начали учить еще до того, как он встал на ноги.

Перед деревней, когда над, развевавшимися, как маленькие флаги, головками тростника, стали видны серые конусы кровель, Дилинг наткнулся на малдая38 балта. Темнокожий и темноволосый, почти, как Милдена, он стоял по пояс Немене, и проверял, попалась ли рыба в плетеные ивовые ловушки.

Дилинг прислушался. Кроме плескавшегося мальчишки, поблизости никого не было.

Шаги на берегу, устланном многолетним слоем хрусткого тростника, были бы слышны, и потому добираться места, где малдай оставил одежду, Дилингу пришлось по воде.

Из всего имущества у балта оказалось только короткое метательное копье и кусок кожи непонятного назначения. Дилинг негромко хлопнул в ладоши. Малдай обернулся. Еще до того, как он открыл рот от испуга, Дилинг приставил палец к губам. Мальчишка оказался сообразительным – закрыл рот и кивнул. Дилинг поманил его. Мальчишка опять кивнул, поправил на, зализанным солнцем до того, что оно казалось закопченным, плече лямку мешка с рыбой и стал осторожно приближаться к берегу. Он был коренастым и нескладным. Черные глаза на грубом лице были так глубоко посажены, что казалось, будто малдай смотрит исподлобья. На шее у него, вместо покунтиса, в ножнах висел грубый нож с деревянной рукояткой. Когда он вышел на берег, Дилинг обратил внимание на большие, непривычные к обуви, растоптанные ступни малдая.

Дилинг взял его копье, показал малдаю и сломал. Балт на мгновение остановился, но потом все понял и снова кивнул.