Он осторожно взял ее лицо в свои руки, словно брал воду из чистого ручья.

— В этом мире нет ничего, что могло бы увести меня от вас, пусть даже и в мыслях. Но что нужно сделать, то будет сделано. Только тогда в наших странах воцарятся покой и справедливость.

— Ты действительно в это веришь?

Он осторожно провел большими пальцами по ее щекам.

— Я не отпустил бы вас сегодня вечером, не будь я убежден в том, что очень скоро, став королем, отнесу вас на свое ложе. Если бы во мне была хоть капля сомнения, то я бы уже накрыл ваше тело своим и осыпал его ласками.

Они любили друг друга взглядом. Это были поцелуи без прикосновений, страсть без стона, пиршество без пищи.

Когда Кримгильда закрыла за собой дверь его комнаты, Зигфрид очнулся от горячечного сна. Дважды искали они друг друга во тьме ночи и дважды сумели устоять перед искушением в ожидании чего-то большего, истинного.

Могли ли после этого быть еще какие-то сомнения в том, что они предназначены друг для друга?

— Но ты не можешь просто так уйти! — воскликнул Зигфрид, глядя, как Регин собирает свой походный мешок, в который не могли поместиться даже его инструменты.

Старый кузнец грустно улыбнулся:

— Неужели великий воин попытается остановить меня силой?

Зигфрид метался по маленькой кузнице, в которой уже остыли угли.

— Да что ты такое говоришь? Ты и твое искусство нужны Бургундии! Ты нужен мне!

Регин покачал головой.

— Сейчас ты идешь по своему собственному пути. Я мог бы лишь помахать твоим флагом, когда ты вернешься с победой домой. Прости, но мне этого не хочется.

Зигфрид чувствовал неясный страх, странное смущение, словно отъезд Регина был плохим предзнаменованием.

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты был рядом до тех пор, пока я не взойду на трон Ксантена.

Регин надел куртку и взял свой мешок.

— Война никогда не была мне по душе. Невозможно выковать меч с доброй целью, ибо предназначение любого оружия — кровь. Именно поэтому я когда-то ушел из Ксантена, поэтому ухожу и сейчас.

— Ты возвращаешься в лес Одина? — спросил Зигфрид. — Я смогу найти тебя, если мне потребуется твой совет?

Кузнец обнял своего воспитанника.

— Я никогда не возвращаюсь обратно. Мой путь ведет меня только вперед. А советы я готов давать лишь тем, кто хочет к ним прислушиваться.

Он направился к двери, и Зигфрид последовал за ним, как побитая собака.

— Я тебя разочаровал? Неужели в моей победе над Фафниром или в желании осуществить свое наследное право есть что-то плохое?

Но Регин больше не смотрел на юношу — его взор был устремлен в лес, темневший за крепостными стенами.

— Победа и желание, Зигфрид. Ты сам это сказал. И то, и другое неизбежно приводит к появлению проигравших и врагов. Из-за них возникает жажда смерти. Даже если в твоей жизни тебя это не коснется или же не коснется твоего сына, долг все равно придется платить.

Кузнец спокойно шел вперед, не обращая внимания на суету вокруг него.

Ярость и разочарование терзали мятущуюся душу Зигфрида. Расставание с наставником причиняло ему боль.

— И это все, что ты хочешь сказать? Неужели ты думаешь, что мне и моим делам будет сопутствовать несчастье?

— Нет, — ответил Регин, понизив голос. — Когда ты выйдешь к войскам Хъялмара, покажи датскому войску родинку на твоей груди, возле левого плеча. Эта родинка — отличительная черта династии королей Ксантена. Если ты сумеешь правильно подобрать слова, это наверняка тебе поможет.

За долгие годы Зигфрид научился уважать своего приемного отца и наставника и поэтому не стал требовать ответов на вопросы, которые Регин не хотел давать. Он еще долго стоял у городских ворот и даже не удивился, когда маленький человек с иссиня-черными волосами, в которых не было ни малейших признаков седины, свернул в лес, туда, где Зигфрид убил дракона.

Несмотря на дружеское отношение Гунтера, любовь Кримгильды и почитание бургундов, Зигфрид чувствовал себя одиноким. Когда его рука забралась под рубашку и пальцы коснулись родинки у левого плеча, он невольно вздрогнул.

Переход был недолгим, и Регин не успел съесть и половины всего провианта, когда деревья, выстроившиеся вдоль тропинки, стали казаться черными. Кузнец не обращал внимания на кости, разлагающиеся трупы и другие мрачные признаки минувших несчастий. Он мог бы найти это место с закрытыми глазами, повинуясь лишь зову души.

Вокруг то и дело звучали голоса и зажигались огоньки. Регин приветствовал их как старых друзей, пуская в свое сердце и сознание, словно они могли очистить его от грязи, которую не в силах была смыть вода.

— Рееегииин…

Лес дрожал в радостном возбуждении, и трепещущие листья деревьев плавно, будто в танце, опускались на землю. Где-то хрустнула ветка, а под землей, казалось, загорелся огонь.

— Кууузнееец… Рееегииин…

Регин отыскал вход в нору, у которого лежал разлагавшийся обезглавленный труп Фафнира.

Голоса стали громче, насыщеннее; теперь в их хоре можно было различить отдельные слова. К звукам ликования примешивалось чье-то недовольное шипение. Сквозь туман начали проступать фигуры и лица, а неясные тени, вылетевшие из-за камней, стали плутать между деревьями.

— Безрадостно… в мире людей…

Нисколько не смущаясь того, что происходило вокруг, Регин остановился, бросил мешок на землю и запрокинул голову. Он говорил, не издавая звуков и не шевеля губами.

— Рееегииин…

Тело Регина начало оплывать, кости размягчились, ногти, волосы и кожа захрустели, словно объятые пламенем. Одежда скользнула вниз с распадающейся плоти. Все то, что делало Регина человеком, упало на землю, которая жадно впитала подношение.

Лес принял обратно то, что когда-то его покинуло.

— Рееегииин…

Голос кузнеца присоединился к голосам остальных, голосам собратьев. Его сознание слилось с их мыслями и растворилось в деревьях, земле, камнях. В голосах слышалась радость и легкая насмешка.

— Людишки… тупой сброд… Им уготована смерть…

Регин был в единении со всеми, но его голос сохранял собственное звучание.

— Они учатся… медленно… истекая кровью…

Деревья встряхнулись, и дрожь прошла по земле.

— Они недостойны… они никогда не были достойны…

Регин уже почти забыл, что такое не просто чувствовать лес, а быть лесом. Он слишком долго прожил среди людей.

— Возможно, не были… Возможно, не достойны… Возможно, еще сумеют стать…

Нибелунги, бывшие лесом и ветром, единым и многим, истинным и ложным, расхохотались в один голос:

— Никогда…

Теперь наступило время послов и шпионов, разведчиков и наблюдателей. По их докладам определялась стратегия, вносились изменения в планы и велась подготовка к битве.

Конечно же, Хъялмар узнал о том, что Бургундия освободилась от ига смертоносного дракона, что благодаря сокровищам неизвестного происхождения ее королю удалось собрать большие военные силы. У происходящего могли быть разные причины. Возможно, Гунтер хотел наконец-то загнать римлян за Альпы и стать спасителем всех королевств. Возможно, он хотел вооружиться, если отец Этцеля решит отомстить за отказ со стороны Кримгильды. Хъялмар не знал этого наверняка, а Гунтер был мало заинтересован в том, чтобы предоставлять ему эти сведения. И все же Хъялмар был достаточно умен, чтобы поторопиться и собрать армию, объединив рассеянные по стране войска. Часть войска он отослал на границы своего огромного королевства в надежде защитить особо уязвимые места. Как бы то ни было, старый король хотел обеспечить безопасность своей родины, Дании.

Гунтер учитывал это, обсуждая с Хагеном и Зигфридом план наступления. Указав пальцем на карту, на которой были внесены последние поправки в связи с постоянно менявшимися границами королевства, он сказал:

— Хъялмар действительно собирает войска.