— Роум, — произнесла она с болезненной нежностью. Он встал и понес ее в постель.

Они смогли выбраться из постели и перекусить только к ланчу. Сара вся сияла от проведенных вместе часов страсти. Она отдавала себя без остатка, получая в ответ наслаждение, о котором не могла и мечтать. Роум испытывал особое удовлетворение, когда она забывалась от желания, и ее лицо искажалось от вожделения. Сдерживая себя, он ласкал ее всеми мыслимыми способами и сам заряжался от ответного растущего возбуждения. Роум не торопился, словно ставя клеймо на ее сердце и теле. Он использовал весь свой опыт, хотел, чтобы даже мысли о занятиях любовью отныне были связаны у Сары только с ним.

День прошел, окутанный чувственным туманом, страсть мутила разум. Сегодня Сара была просто женщиной, а Роум — ее мужчиной. Все перестало иметь значение, кроме этих губ, горячих, нежных, сладких. Сара отдавалась беззаветно и безоглядно немыслимому наслаждению, которое Роум дарил ей. Она предала свое рассудочное «я», позволив чувствам управлять собой, позволив себе стать слабой, открытой, женственной, именно этого она была лишена. Реальность вернулась только, когда он легко поцеловав ее в губы, покинул комнату и тихо закрыл за собой дверь. Роум будет спать один в своей постели, потому что — Сара знала это — в его сердце единственной женой по-прежнему была Диана.

Она лежала и мечтала, чтобы он вернулся, не повторял предыдущую ночь, но дверь не открылась. Сара свернулась на постели, пытаясь справиться с болью, разрывающей сердце. Все как будто остановилось для нее, что-то умерло в ней… Роум предупреждал, что ночи будет проводить в одиночестве, и Сара никогда не упрекала его за это. Она даже выбирала квартиру, имея это в виду. Но девушка совсем забыла об этом после волшебного дня, проведенного в этой самой постели. Сара тихо плакала, стараясь, чтобы он не услышал.

Роум открыл дверь и вошел в квартиру, чувствуя одновременно радость возвращения и предвкушение от новой встречи с Сарой. Эта командировка, казалось, тянулась бесконечно, и он чрезвычайно устал от гостиничных номеров и ресторанной еды. Едва он ступил в холл, как его окутало ощущение покоя и безмятежности, которое принесла с собой Сара, и он, наконец, почувствовал себя дома — как же долго ему не хватало этого чувства! Он не мог сказать, что именно она сделала, но стало уютнее.

Они были женаты всего-навсего две недели, но Роум чувствовал, как привязывается к Саре, ощущал особые невидимые узы, возникшие между ними, и с нетерпением ждал этой поездки, чтобы хоть немного от нее отдалиться. Не потому, что она чего-то требовала — наоборот, не требовала ничего. Но в течение дня он то и дело ловил себя на мысли, как ему не хватает жены: он все время думал о ней, хотел обсудить какие-то несущественные детали по работе, желал заняться с ней любовью. О сексе с Сарой напоминала любая мелочь: достаточно было услышать, как кто-то упоминает ее имя, или пройти мимо офиса Макса. Роума преследовали воспоминания о ее вкусе, прикосновениях к ней и о том, как она на них отвечала. Сара оказалась поразительно чувственна. Он не переставал удивляться контрасту между ее спокойным, сдержанным видом и тем, как она стонала и извивалась в его руках.

Хотя Роум и хотел провести какое-то время вдали от нее, но поездка растянулась на восемь дней вместо трех, а Сара даже не расстроилась, когда он позвонил предупредить, что задерживается.

— Ладно. Только сообщи, когда будешь дома, — просто сказала она и сменила тему.

Его слегка задело ее безразличие, и дела, которыми он занимался, вдруг показались утомительными. Роум хотел домой.

Желание оказаться дома, рядом с Сарой стало настолько непреодолимым, что Роум довел и себя, и окружающих до предела, чтобы закончить дела на день раньше, чем он обещал жене. И теперь он оглядывал тихую квартиру: солнечный свет, струящийся из окон, слабый дразнящий аромат — запах домашнего пирога. Он принюхался и широко улыбнулся — яблочный пирог был его любимым.

— Сара? — позвал Роум. Он снял пальто и поставил портфель, охваченный внезапным желанием снова обнять ее.

Как она отреагирует, если он сразу потащит ее в постель? Это были долгие и томительные восемь дней, а он не привык к воздержанию. Но он обещал Саре быть верным и преданным мужем, и не разменивать семейную жизнь на множество мимолетных встреч. Более того, он не хотел никакую другую женщину. Он желал свою жену, с ее прохладной сдержанностью, уютным молчанием; любил зарываться в бледное золото ее волос, шёлковыми нитями обволакивающими его руки.

Но Сара не вышла навстречу, и Роум нахмурил темные брови. Он нетерпеливо обыскал квартиру, уже зная, что ее нет. Где она? Ушла за покупками? Или ищет работу — она упоминала, что нашла несколько интересных вариантов. Он посмотрел на часы. Было почти четыре, Сара могла вернуться в любое время.

Роум распаковал вещи, прочитал газету и посмотрел вечерние новости. Едва зашло солнце, температура резко упала, он включил камин и долго сидел, засмотревшись на голубое мерцание огня. Вечера в октябре были короткими, вскоре не осталось ни намека на солнечный свет.

Сдерживая раздражение, Роум приготовил ужин, съел его в одиночестве и положил себе большой кусок яблочного пирога. Он приводил кухню в порядок, когда внезапно на него накатил ослепляющий гнев, смешанный с неописуемым страхом, в котором он боялся признаться даже себе. Диана ушла и не вернулась, но он не позволял себе даже подумать, что нечто подобное могло произойти и с Сарой.

Но где же она тогда, черт возьми?

Когда Роум, наконец, услышал, как Сара открывает дверь, было уже около десяти. Он поднялся на ноги. Смесь облегчения и чистейшей ярости охватила его.

— Спасибо, Дерек. Не знаю, что бы я без тебя делала. До завтра, — произнесла она.

— Как понадобится помощь, миссис Мэтьюз, просто позовите. Спокойной ночи, — прозвучал тихий низкий голос.

— Спокойной ночи, — отозвалась Сара, и, поворачивая в сторону кухни, застыла на месте, сбитая с толку включенным светом. Из гостиной Роум видел, как напряглась ее стройная спина. Тут Сара обернулась, и лицо ее вспыхнуло, словно фейерверк в честь Дня независимости.

— Роум! — воскликнула она и бросилась к нему.

Ее искренний восторг обезоруживал. Роум не мог больше сердиться, сейчас он просто был рад ее видеть. Он раскрыл объятия, но в последний момент схватил ее за плечи и отстранил от себя.

— Тпру! — скомандовал он, посмеиваясь. — Я не совсем уверен… кто ты? Голос знакомый, но такого чумазого поросенка я никогда не встречал.

Сара удрученно рассмеялась; она была так счастлива видеть его дома, что хотела закружиться на цыпочках, словно ребенок. Ей не терпелось его поцеловать, но она была вся перепачкана. Ее джинсы снизу доверху почернели от сажи и жира, а на колене красовалось пятно от кетчупа — последствия съеденного на обед хот-дога. К несчастью, жир и сажа покрывали с головы до ног и ее саму. Сара осторожно сняла с головы красную бандану. Волосы под ней были собраны в аккуратный узел, и контраст казался нелепым.

— Я такая грязная, — признала она. — Дай мне быстренько принять душ, и я все тебе расскажу.

— Я не могу ждать, — произнес он сухо, недоумевая, какое стихийное бедствие превратило его безупречную жену в этого оборванца. Роум заметил, что рукав ее рубашки порван. Подралась? Невероятно. К тому же не было ни синяков, ни порезов, что исключало несчастный случай.

Он последовал за ней в ванную.

— Просто скажи мне: ты совершила что-то противозаконное, или произошло нечто, что потребует вмешательства полиции?

Она залилась тихим хрипловатым смехом, который всегда зажигал внутри него огонь.

— Нет. Ничего подобного. У меня хорошие новости!

Роум наблюдал, как она снимала выпачканную одежду и бросала ее на пол, наморщив от отвращения свой изящный носик. Он с жадностью уставился на стройную фигурку с плавными изгибами. Это тело принадлежало ему, со сладкими, как мед, сосками и бледно-золотыми завитками — все его. Он заметил, как Сара ссутулила плечи, не в силах пошевелить ими, словно те одеревенели, и как невольный вздох усталости вырвался из ее груди.