Для Хиллмана патология является основополагающим способом архетипического бытия, важнейшим аспектом всего сущего. Она оказывается столбовой дорогой, ведущей к глубинам души, и человек без нее не может войти в контакт со своей внутренней самостью. Представляется, что Хиллман считает это неизбежной истиной. Например, само значение любви основано на том, что последняя только углубляется, пройдя через хаос, страдания и преграды.

Некоторые положения Хиллмана, относящиеся к психопатологии, несомненно, заслуживают «здоровой» критики. Хотя Хиллман с готовностью принимает положительные, «нормальные» аспекты патологии, он странным образом не замечает болезненных аспектов самой сущности патологии и того самоочевидного факта, что патология уже по своей природе требует лечения и исцеления (а в некоторых проявлениях, таких, например, как инцест или жестокое обращение с детьми, она резко осуждается).

Хочется сказать, что исцеление столь же архетипично, как и болезнь, и хотя мы можем признавать ценность той или иной «болезни» (подобно тому как приверженцы каббалы признают «ценность» зла), это не исключает обязанности избавляться от патологии (и преодолевать зло) в тех случаях, когда мы с ней сталкиваемся.

Мне представляется, что Хиллман чрезмерно сосредоточен на разрушении и уделяет недостаточно внимания восстановлению. Душа, растущая на основе патологии, не плодоносит, пока не получит исцеления; и хотя можно считать, что при искоренении депрессии или даже психоза утрачивается нечто ценное, может оказаться утраченным нечто несоизмеримо более ценное, если, например, отказ от лечения депрессии или психоза повлечет за собой такое крайнее происшествие, как самоубийство (чему Хиллман посвятил целую книгу, предлагаемую здесь). Существуют депрессии и иные нарушения психики, оказывающие настолько сильное парализующее и омертвляющее душу воздействие, что наглядно опровергают целесообразность их восхваления и придания им романтичности. Искусство и способности психотерапевта состоят в том, чтобы понять, когда патология может положительно воздействовать на душу, а когда она играет столь губительную роль, что необходимо его быстрое целительное вмешательство.

В психотерапевтическом плане архетипическая психология, пишет Хиллман, «использует традиционную методику классического анализа, восходящего к работам Фрейда и Юнга: 1) регулярные встречи 2) с отдельными пациентами 3) с глазу на глаз 4) в кабинете психотерапевта 5) за определенное вознаграждение. (Работа с группами, парами и детьми, как правило, не проводится; мало внимания уделяется диагностическим и типологическим категориям и психологическому тестированию)» (Хиллман, 1996, с. 97). Классический анализ определяется как «курс лечения в атмосфере симпатии и доверия между двумя лицами за определенное вознаграждение, причем лечение может рассматриваться как образовательное или терапевтическое в нескольких значениях и проводиться в основном путем совместного интерпретативного исследования привычного поведения и групп психических событий, которые по традиции называют фантазиями, чувствами, воспоминаниями, сновидениями и мыслями; при таком исследовании используется набор последовательных методов, понятий и убеждений, которые обязаны своим появлением главным образом Фрейду и Юнгу; основное внимание уделяется неожиданным аффективно заряженным моментам; исследование ставит своей целью улучшение состояния объекта психоанализа (которое определяется субъективно и/или объективно) и последующее завершение лечения» (Hillman, 1975b, p. 101).

В основе практики архетипической психологии лежит юнговское представление о психическом как имманентно целенаправленном явлении: все психические события имеют телос (цель) (Хиллман, 1996, с. 98). Архетипическая психология, однако, сам этот телос не формулирует. Психические события определяет целенаправленность, но ее не следует рассматривать отдельно от образов, неотъемлемым свойством которых она является. Таким образом, архетипическая психология воздерживается от определения целей для психотерапии (индивидуации или целостности) и формулировок таких ее явлений, как симптомы и сновидения (компенсации, предупреждения, профетические указания). Архетипическая психология «способствует развитию чувства цели как терапевтического в себе, поскольку это развитие повышает интерес пациента к психическим явлениям, включающим и наиболее неприятные симптомы, как преднамеренные. Но психотерапевт не придает этим интенциям узкого значения, и поэтому терапия придерживается фрейдовской позиции сдержанности и невмешательства. Психотерапия осуществляется путем отрицания (via negativa), стремясь дебуквализировать все формулировки цели, в силу чего анализ сводится к “слипанию” с реальными образами» (там же).

Отклонения от классического анализа проявляются не столько в форме терапии, сколько в ее направленности. Архетипическая психология рассматривает психотерапию, как, впрочем, и психопатологию, как разыгрывание фантазии. Вместо назначения и применения той или иной предписывающей формы лечения патологии она подвергает самопроверке терапевтическую фантазию (чтобы психотерапия не закрепляла определенной патологии, порождающей психотерапию и порождаемой, в свою очередь, одним из видов конкретной психотерапии). «Архетипическая психология стремится напомнить психотерапии о ее собственных представлениях о себе и освободить ее бессознательное от вытеснения» (там же, с. 99).

Архетипическая психотерапия в этом смысле, по мнению Хиллмана, может считаться «образоцентрической». Большое место в ней занимает активное воображение. «Фигуры воображения составляют предмет непосредственного восприятия и взаимодействия. С ними беседуют, совершают действия, им придают пластическое выражение. Они не рассматриваются лишь как внутренние проекции и компоненты личности. К ним относятся с таким же уважением и почтением, как и к независимым существам. В качестве предмета воображения они воспринимаются серьезно, хотя и не буквально. Как и в случае неоплатонических дэймонов (daimones) и ангелов в понимании Корбина, их “промежуточная” реальность не имеет ни физической, ни метафизической природы. И тем не менее они “так же реальны, как реальны вы сами в качестве психической сущности”» (Jung, C. W., vol. 14, par. 753).

В последнее время образоцентрическая психотерапия, как считает Хиллман, «проникает в мир объектов чувственного восприятия и привычных форм – здания, бюрократические системы, бытовой язык, транспорт, городская среда, пища, образование. Ее проект или программа ставит перед собой честолюбивую задачу – выздоровление души мира (anima mundi) на основе рассмотрения мирового облика с эстетической точки зрения. Проект предусматривает вынесение психотерапии за рамки частной беседы двух лиц и берет на себя более масштабную задачу – сформировать новый образ общества, в котором живет пациент. Такое представление о психотерапии стремится воплотить в реальной жизни поэтическую основу сознательной психики как имагинативную, эстетическую ответную реакцию. В тех случаях, когда окружающая среда рассматривается как образная, каждый человек реагирует на нее более психологически, распространяя тем самым понятие “психологического” на эстетическое, а само понятие психотерапии, ограниченной временем приема в кабинете врача, на непрерывную деятельность воображения дома, на улице, во время приема пищи и просмотра телевизора» (Хиллман, 1996, с. 102).

Хиллман полагает, что психологию нельзя рассматривать в отрыве от литературы, искусства, философии, политики, религии, естественных наук и повседневных событий, происходящих на улице.

Психология, как об этом говорит само название науки, должна заниматься психикой, душой, причем не только душой человечества, но и душой, лежащей в основе всего, что имеет свою значимость.

Поэтому, по мнению Хиллмана, психологию следует считать фундаментальной и даже высшей дисциплиной, поскольку «психическое первично и должно проявляться в любом начинании человека» (Hillman, 1975b, p. 130).