– Как тебе известно, Помпей, – начал он, – я с самого начала отнесся к этому плану с некоторым опасением. Однако после сегодняшней катастрофы в Сенате мое мнение коренным образом изменилось. Теперь мы просто обязаны победить – чтобы спасти тебя, Рим, а также честь и авторитет тех людей, которые тебя поддержали, то есть нас. О том, чтобы сложить оружие, не может быть и речи. На поле брани ты всегда был львом, и ты не можешь превратиться в мышь, оказавшись в Риме.
– Выбирай выражения, законник! – угрожающе проговорил Афраний, погрозив Цицерону пальцем, но тот не обратил на него внимания.
– Можешь себе представить, что произойдет, если ты сейчас сдашься? Законопроект уже обнародован, народ требует принять самые решительные меры против пиратов. Если пост главнокомандующего не займешь ты, его займет кто-то другой, и, уверяю тебя, это будет Красс. Ты сам сказал, что Красс купил двух трибунов. Правильно, и он добьется, чтобы законопроект прошел, но вместо твоего имени впишет туда свое. И как ты, Габиний, сможешь его остановить? Наложишь вето на собственный законопроект? Невозможно! Так что, как видите, мы не можем сейчас оставить поле боя.
Если и существовал аргумент, который мог поднять Помпея на битву, так это упоминание о том, что Красс может украсть его славу. Вот и теперь он выпрямился в кресле, выпятил челюсть и обвел взглядом собравшихся за столом.
– В армии всегда есть разведчики, Цицерон, – заговорил он. – Удивительные люди, которые способны найти путь на самой сложной местности – в горах, болотах, в лесах, где не ступала нога человека. Но в политике, оказывается, существуют такие трясины, с которыми мне еще никогда не приходилось сталкиваться. Если ты сможешь указать мне верный путь, у меня не будет друга преданнее тебя!
– Ты готов полностью довериться мне?
– Ты – наш разведчик.
– Очень хорошо, – кивнул Цицерон. – Габиний, завтра ты вызовешь Помпея на ростру и попросишь его занять пост верховного главнокомандующего.
– Отлично! – воинственно рявкнул Помпей, сжав свои огромные кулаки. – И я соглашусь!
– Нет, нет, – мотнул головой Цицерон, – ты ответишь категорическим отказом. Ты скажешь, что ты и без того много сделал для Рима, что у тебя нет политических притязаний и ты удаляешься в свое загородное поместье.
На Помпея было жалко смотреть. От удивления у него даже открылся рот.
– Не волнуйся, – поспешил успокоить его Цицерон, – речь для тебя напишу я сам. Потом в середине дня ты уедешь из города и не вернешься. Чем более безразличным ты будешь выглядеть, тем настойчивее народ станет требовать, чтобы ты вернулся. Ты будешь нашим Цинциннатом, призванным от сохи, чтобы спасти страну от катастрофы.[17] Это – самый убедительный образ из всех, которые только можно использовать в политике, поверь мне.
Кое-кто из присутствующих выступил против столь рискованной тактики, но идея прикинуться скромником показалась тщеславному Помпею привлекательной. Разве о том же не мечтает любой гордый и амбициозный мужчина? Вместо того чтобы валяться в пыли, сражаясь за власть, он будет сидеть в саду собственного поместья, а люди сами приползут к нему да еще станут умолять, чтобы он принял бразды правления!
Чем больше Помпей размышлял над предложением Цицерона, тем больше оно ему нравилось. Его достоинство и авторитет не пострадают, он проведет несколько приятных недель в своем поместье, а если план провалится, то в этом будет виноват не он.
– Твои слова звучат мудро, – проговорил Габиний, осторожно трогая разбитую в потасовке губу, – но ты, похоже, забыл одну небольшую деталь: с народом у нас проблем нет, у нас проблемы с Сенатом.
– Сенаторы прозреют, когда осознают возможные последствия отставки Помпея. Они окажутся перед выбором: либо не предпринимать никаких действий против пиратов, либо назначить главнокомандующим Красса. Для подавляющего большинства сенаторов ни то, ни другое неприемлемо. Нужно немного подмазать, и они покатятся в нашу сторону.
– Великолепно! – с нескрываемым восхищением воскликнул Помпей. – Разве он не мудрец, друзья мои? Разве я не говорил вам, что он умен?
– Теперь – о пятнадцати легатах, – продолжал Цицерон. – По крайней мере половину этих должностей необходимо использовать, чтобы заручиться поддержкой в Сенате. – Габиний и Афраний, чувствуя, что должности, на распределении которых они собрались поживиться, ускользают из их рук, стали громко протестовать, но Помпей лишь махнул на них рукой, веля умолкнуть. – Ты – национальный герой, – развивал свою мысль Цицерон, – патриот, находящийся выше мелкой политической возни и интриг. Вместо того чтобы использовать свое влияние, вознаграждая друзей, которые и так верны тебе, примени его, чтобы разобщить своих врагов. Ничто не сумеет расколоть круговую поруку аристократов так, как если кто-то из них согласится служить под твоим началом.
– Я согласен, – заявил Цезарь, сопроводив свои слова решительным кивком. – План Цицерона лучше, чем мой. А ты, Афраний, прояви терпение. Это лишь наши первые шаги. В конце пути мы все будем вознаграждены.
– Кроме того, победа над врагами Рима и без того будет для нас достаточной наградой, – ханжески проговорил Помпей.
Когда мы возвращались домой, Квинт сказал:
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
– Я тоже надеюсь, что знаю, что делаю, – ответил Цицерон.
– Суть проблемы – Красс и двое его трибунов, с помощью которых он может заблокировать законопроект. Как ты собираешься преодолеть это препятствие?
– Понятия не имею. Будем надеяться, что решение придет само. Чаще всего так и бывает.
Только тогда я понял, до какой степени Цицерон полагается на им же сформулированный принцип: сначала ввяжись в драку, а уж потом поймешь, как в ней победить. Он пожелал Квинту спокойной ночи и пошел дальше, задумчиво склонив голову. Если изначально он испытывал скепсис по отношению к звездным планам Помпея, то теперь стал центральной фигурой в их воплощении. Цицерон понимал, что это поставит его в трудное положение, и не в последнюю очередь – в отношениях с женой. Насколько мне известно, женщины не очень любят, когда мужчины забывают прошлое, и Теренции было бы сложно объяснить, с какой стати ее муж должен быть мальчиком на побегушках у Пиценского Принца, как она упрямо называла Помпея, особенно после скандальных событий в Сенате, о которых говорил уже весь город.
Теперь она – готовая к битве – ждала мужа в таблинуме, и как только мы появились, немедленно набросилась на Цицерона.
– Не могу поверить, что дошло до такого! – бушевала Теренция. – С одной стороны – Сенат, с другой – чернь, а где находится мой муж? Ну конечно же, как всегда, с чернью! Теперь-то я надеюсь, ты прервешь с Помпеем всякие отношения?
– Завтра он сообщит о своей отставке, – сообщил Цицерон.
– Что?!
– Это правда. Нынешней ночью я сам буду писать для него прощальную речь. Поэтому, если ты не возражаешь, я поужинаю у себя в кабинете. – Он прошел мимо жены, и как только мы очутились в кабинете, спросил меня: – Как ты думаешь, она мне поверила?
– Нет, – ответил я.
– Вот и я так полагаю, – хихикнул Цицерон. – Она слишком хорошо меня знает.
Теперь он был достаточно богат и мог бы развестись с женой, чтобы подобрать себе более подходящую (по крайней мере, посимпатичнее) спутницу. Тем более что Цицерон был разочарован тем, что Теренция не может родить ему сына. И все же, несмотря на их бесконечные ссоры, он оставался с ней. Это нельзя было назвать любовью, по крайней мере в том смысле, который вкладывают в это слово поэты. Их связывало некое другое, гораздо более крепкое чувство. Рядом с Теренцией он постоянно чувствовал себя бодрым, она была для него чем-то вроде точильного камня для клинка.
В ту ночь она нас не беспокоила, и Цицерон диктовал мне слова, которые на следующий день должен был произносить Помпей. Раньше хозяин никогда и ни для кого не писал речи, и для нас обоих это было в новинку. Теперь, конечно, многие сенаторы заставляют рабов писать для себя речи. Я даже слышал про одного, который не знал, о чем он будет говорить, пока ему не приносили уже готовый текст. Для меня непостижимо, как такие люди могут называть себя государственными деятелями! Однако Цицерону понравилось сочинять выступления для других. Его забавляло, что слова, которые он нанизывает друг на друга, вскоре будут озвучивать великие люди, если, конечно, у них есть хоть капля мозгов. Позже он с большим успехом использовал эту технику в своих книгах.
