– Это западня! – немедленно заявил Луций. – Они хотят, чтобы ты, испугавшись, поспешил в Рим и не сумел таким образом собрать нужное количество улик.

– Может, и так, – согласился Цицерон, – но я позволю себе рискнуть. Если эта жалоба будет рассматриваться судом раньше нашей и Гортензий затянет процесс, как он любит делать, дело Верреса окажется в суде только после выборов. К тому времени Гортензий и Квинт Метелл станут консулами, Метелл-младший наверняка будет избран претором, а средний по-прежнему останется наместником в Сицилии. Вот и прикиньте, какие у нас тогда будут шансы на победу.

– И что же нам делать?

– Мы потратили слишком много времени, гоняясь за маленькими мухами в этом расследовании, – заговорил Цицерон. – Теперь мы должны атаковать врага на его территории и развязать языки тем, кто знает, что произошло на самом деле, – самим римлянам.

– Согласен, но как?

Цицерон огляделся и перед тем, как отвечать, понизил голос.

– Мы должны совершить набег, – сказал он. – Набег на контору компании откупщиков.

Луций буквально позеленел. Он был бы ошеломлен меньше, если бы Цицерон предложил отправиться во дворец самого наместника и взять его под стражу. Откупщики – сборщики податей – представляли собой сплоченный, закрытый для посторонних синдикат. По социальному статусу они были приравнены к сословию всадников и действовали под покровительством государства и наиболее состоятельных сенаторов. Сам Цицерон, специализируясь в области коммерческого права, создал широкую сеть сторонников среди именно этой публики. То, что он предлагал сейчас, было крайне рискованным предприятием, но отговорить его не было никакой возможности, поскольку он уже находился здесь и твердо решил докопаться до правды. В ту же ночь Цицерон отправил гонца обратно в Рим с письмом для Квинта, в котором писал, что должен закончить кое-какие дела и отправится в обратный путь через несколько дней.

Теперь Цицерону предстояло действовать предельно быстро и скрытно. Согласно его плану, набег должен был произойти через два дня, причем в такое время, когда никто ничего подобного просто не мог ожидать: на рассвете, в день большого праздника – Терминалия. То, что рейд должен был состояться в праздник, посвященный Термину – богу границ и добрососедства, – по мнению Цицерона, делало это мероприятие символичным. Приютивший нас Флавий вызвался отправиться с нами, чтобы показать, где находится контора откупщиков.

Когда у меня выдалось свободное время, я спустился в гавань и отыскал верного шкипера, услугами которого мы воспользовались во время столь конфузного возвращения Цицерона из Сицилии. Я нанял его вместе с кораблем и командой и велел ему быть готовым к отплытию до конца недели. Все документы – показания и свидетельства, которые мы успели собрать, – были уложены в сундуки и погружены на борт корабля, возле которого выставили охрану.

В ночь накануне рейда мы почти не спали. В предрассветной темноте улица, на которой находилась контора откупщиков, была перегорожена повозками, запряженными волами, и по сигналу Цицерона мы выскочили из них с горящими факелами. Сенатор забарабанил в дверь и, не дожидаясь ответа, встал сбоку, а двое наших самых сильных рабов принялись крушить ее топорами. Как только дверь слетела с петель, мы ринулись внутрь, сшибли с ног старого ночного сторожа и захватили все находившиеся в конторе документы. Образовав живую цепь, в которой стоял и сам Цицерон, мы передавали от одного к другому коробки с восковыми табличками и пергаментными свитками.

В тот день я усвоил один очень важный урок: если ты хочешь завоевать популярность, самый лучший способ добиться этого – устроить налет на синдикат сборщиков податей. После того как взошло солнце и известие о наших действиях разлетелось по окрестностям, вокруг нас образовалось кольцо добровольных охранников из числа горожан – достаточно плотное и многолюдное, чтобы Луций Карпинаций – директор компании откупщиков, прибывший к конторе в сопровождении ликторов, которых ему одолжил Луций Метелл, – не решился предпринять какие-либо враждебные действия. Они с Цицероном вступили в ожесточенный спор прямо посередине дороги. Карпинаций с пеной у рта доказывал, что записи компании откупщиков по закону не подлежат изъятию. В ответ на это Цицерон, размахивая перед носом оппонента официальным документом, орал, что полномочия, предоставленные ему судом по вымогательству и мздоимству, перевешивают все остальное. На самом деле, как признался позже Цицерон, прав был именно Карпинаций. «Но, – добавил он, – на чьей стороне люди – тот и прав». А в тот день люди были на стороне Цицерона.

В конечном итоге нам пришлось перевезти в дом Флавия четыре воза коробок с документами. Мы заперли ворота, выставили стражу, после чего началась утомительная работа по сортировке захваченных документов. Даже сейчас, спустя много лет, я вспоминаю, как меня прошиб холодный пот от того, что предстало моему взору. Эти документы, которые копились на протяжении лет, содержали в себе все: данные по всем землевладениям на Сицилии, информацию о количестве и качестве домашнего скота у каждого из землевладельцев, о размере собранного урожая и выплаченных податях. И очень скоро стало ясно, что в этих документах успели покопаться чьи-то чужие руки. Покопаться и изъять все бумаги, в которых хотя бы упоминалось имя Верреса.

Из дворца наместника доставили грозное послание, в котором содержалось требование к Цицерону явиться пред светлые очи Метелла завтра же утром, когда откроются суды. Тем временем на улице перед домом стала собираться новая толпа. Люди громко выкрикивали имя Цицерона, приветствуя его. Мне вспомнилось пророчество Теренции, когда она предрекла, что ее мужа рано или поздно выгонят из Рима и он закончит свои дни консулом в Фермах, а сама она будет выступать в роли первой дамы этого захолустья. Сейчас это предсказание, казалось, было как никогда близко к истине. Сохранять хладнокровие удавалось только одному Цицерону. Ему достаточно часто приходилось представлять в суде интересы нечистых на руку сборщиков податей, и он прекрасно знал все их сомнительные трюки. Когда стало очевидным, что все документы, так или иначе связанные с Верресом, изъяты, он стал внимательно изучать список управляющих компании и листал его до тех пор, пока не наткнулся на имя человека, занимавшегося финансами компании откупщиков в период наместничества Верреса.

– Вот что я тебе скажу, Тирон, – заявил он мне, – мне еще никогда не приходилось видеть финансового директора, который не оставил бы для себя копию досье после того, как передал дела своему преемнику. Так, на всякий случай.

И тогда мы предприняли второй рейд за сегодняшнее утро.

Нашей мишенью являлся человек по имени Вибий, который в этот момент вместе с соседями отмечал Терминалий – праздник в честь бога Терминуса, покровителя границ и нерушимых рубежей – терминов. В этот день владельцы прилегающих полей собирались у общего пограничного знака, и каждый украшал гирляндами свою сторону камня или столба. Приносились жертвы и возлияния – медом, вином, молоком, зерном, пирогами; закалывались овца или свинья.

Когда мы приехали к дому Вибия, в саду был установлен жертвенник, на котором лежали кукуруза и пчелиные соты с янтарным медом. Вибий только что заколол жертвенного поросенка.

– Как они всегда бывают набожны, эти продажные счетоводы! – пробормотал Цицерон.

Когда хозяин дома обернулся и увидел нависающего над ним сенатора, он сам стал похож на поросенка, а увидев официальный ордер с преторской печатью Глабриона, предоставляющий Цицерону самые широкие полномочия, понял, что ему не остается иного выхода, кроме как сотрудничать. Извинившись перед изумленными гостями, он провел нас в таблинум и отпер обитый железом сундук. Среди бухгалтерских книг, долговых расписок и даже драгоценностей в нем хранилась перевязанная пачка писем с пометкой «Веррес», и когда Цицерон принялся просматривать их, на лице Вибия отразился неподдельный ужас. Полагаю, ему приказали уничтожить эти документы, но он либо позабыл, либо приберег, намереваясь каким-либо образом использовать их для обогащения.