8.3.94. Из рабочего дневника. Основное философское чувство: невозможность (и попытка) проникнуть в загадку жизни (и смерти). Пусть по-дурацки — другие просто не пытаются, потому что стесняются себя.
15.4.94. Люди в разных странах живут, озабоченные своими сегодняшними делами, не представляя, куда несет их всех и мир в целом. До сознания некоторых доходит близость экологического кризиса, обреченность гонки производства и потребления, демографический тупик, распространяющаяся угроза СПИДа, националистических и религиозных войн, атомной катастрофы.
Я слышал о клубе мировой элиты, «совете богов», влиятельных людей разных стран, которые, собираясь время от времени, обсуждают положение дел и возможные рекомендации. Кому? Понимает ли кто-нибудь механизм мировых событий, его рациональные и иррациональные пружины? Мне мерещится новое знание об узловых точках мирового тела, воздействуя на которые — как на точки тела человеческого — можно стимулировать или заглушать мировые события.
27.4.93. Вчера взял почитать статью А. Якимовича о постмодернизме и современной духовной ситуации (ИЛ № 1, 94), и вдруг прояснилась мысль, очень важная для работы и для меня лично: в сущности, я пишу роман о попытке дурацкого сопротивления господствующим тенденциям времени, сопротивления непоследовательного, не всегда осознанного, с блужданиями, отступлениями — дурацкого, потому что никаких концепций мой герой (как и я) не способен усвоить, не пропустив через себя — а организм отвергает… Впрочем, я записал кое-что на отдельном листке и буду, наверно, осмысливать дальше…
Я все больше осознаю, как чужды мне новейшие «постмодернисты» (или как их назвать), для которых не существует моральных категорий, иерархии ценностей («незыблемой скалы»), для которых «сталинское» и «фашистское» искусство — стилевые течения, равноценные с прочими, вне моральных оценок. Им кажется, что они мыслят абсурдно. Нет, абсурдно мыслю я, вопреки их логике.
17.5.94. Insel Hombroich. …Вчерашний концерт Дьердя Куртага один мог бы оправдать мое пребывание здесь. Неожиданная, потрясающая, почти лишенная мелодии музыка… Несколько мыслей по этому поводу. Не такой ли музыкой был Schlufiakkord von Leverktinschen Fltigel (заключительный аккорд Леверкюновского рояля), о котором я накануне читал эссе? Я вечером задал ему за столом этот вопрос. «Нет, — сказал он, — та музыка была слишком рассчитана, а у меня идет изнутри». Еще: почувствовал, что надо бы и мне в моем романе эпизоды безумия делать по крайней мере не такими логичными. Еще: как много можно выразить на очень коротком пространстве. Я сказал ему об этом, он засмеялся: «Да, я читал об этом у вас»…
18.5.94. Insel Hombroich. Из рабочего дневника. Под влиянием кхмерских скульптур: картины художника. Он ощутил страх, увидев, как штрих, поднимающий или опускающий уголки губ, создает улыбку или гнев, пятно белил блестит солнечным бликом. Но произошло еще худшее, краски начали разлагаться, обнажились внутренности, как на ободранной мясной туше.
Художник не подозревал о жизни этого, он рисовал красивые поверхности, забыв (как все мы) о смерти, болезни, несчастье.
Женщина шла ко мне, держа в руках груди, и на ходу расползалась кожа, превращалась во внутренности, улыбка превращалась в оскал — ей было весело.
Собаки пожирали окровавленные внутренности освежеванной собаки, не замечая, что собственной шкуры на них не осталось.
Под влиянием музыки Куртага и Шенберга, тестов Беккета и Св. Георга: ввести в голоса персонажей элементы религиозного и в то же время абсурдного de profundis. Господи! Да что же такое жизнь? Почему так темно и страшно? Что с моими мозгами или миром? Есть ли спасение?
Не спешить, не мельчить, возвести эту работу в перл высокого, трагичного, небывалого создания.
22.5.94. Insel Hombroich. Из рабочего дневника. Чувство fin de siecle. Мы не знаем, куда движемся, в какую более общую систему, возможно, включены, в каких мирах существуем. Только в момент безумия (или смерти? — в любом случае перемены сознания) нам открывается что-то.
23.5.94. Insel Hombroich. Из рабочего дневника. (После исполнения Trio Fluido, H. Lachenmann). Лопаются пузыри, рассыпаются в брызги миры, населяющие их — с семейными сценами, цветами, испражнениями. Для кого-то из другого измерения мы копошимся внутри.
(После исполнения Kammersimphonie von Schoenberg). Из головы под свист разбойничьего инструмента вылетел кусочек мозга с освещенным уголком, где в комнате двое летали вверх тормашками и не могли схватиться за руки.
27.5.94. Из рабочего дневника. Нам приходится обитать в хаосе, в неупорядоченном мире. И самое большее, что мы можем — внести в него видимость порядка и разумности. Если даже этого не удается — тогда все. Тогда мы оставлены. (Казин).
Я не понимаю этого мира, но (как Робинзон) пытаюсь приспособить его для жизни, вводить видимость порядка и разумности. И это безумие (в котором есть своя система), оказывается, работает.
По-настоящему вспомнить себя — значит, прорваться к чему-то, большему, чем ты, выйти за свои пределы. (Не просто вспомнить себя — прорваться сквозь оболочку). Чтобы вспомнить себя, надо сначала себя потерять.
29.5.94. Перечитываю работу с чувством, что все еще надо переделывать и переосмысливать… И отдельному человеку, и всему человечеству надо увидеть жизнь как бы из другого измерения, чтобы понять смысл и цену всех частностей. Но при этом каждая клеточка должна быть наполнена плотью, бытом, житейскими историями, историей.
Замысел становится все претенциозней (а впрочем, он с самого начала был таким, я только иногда это забывал). Но в литературе сейчас может иметь смысл только действительное слово, все остальное мне скучно и читать, и писать. (Листал принесенные мне вчера номера «Знамени» — ни во что не могу углубиться, выталкивает на поверхность)…
Холодно, в лесу еще не распустились ландыши, но уже щелкает соловей…
1.6.94. Холодно, дождь, немного простужен. Кончил перечитывать повесть. Мысль о возможности скоро ее кончить, конечно, иллюзорна и даже комична. Все-таки уже что-то есть. Степень абсурдного обобщения даже больше, чем мне представлялось; удалось в значительной мере уйти от «наших» аллюзий. Это должна быть книга о мире и человеке. Надо избавиться от невнятицы, четче прорисовать сюжет, углубить и уточнить мысль, поворот взгляда, язык. Возможно, удастся не отвлекаться…
27.7.94. Галя вчера прочитала 17 глав, говорит, что невозможно оторваться.
Посидел над последними двумя главками. Пожалуй, сегодня работу можно считать сделанной. Не законченной, не завершенной — еще будет много уточнений, дополнений, сокращений, но это будет уже доработка. А роман «Возвращение ниоткуда» сегодня уже существует.
Как-то даже неожиданно.
Нет, торопиться все равно не надо, над совершенствованием стоит посидеть еще долго. Но, пожалуй, замах, заданный себе в начале, я в значительной мере осуществил.
31.7.94. Весь день перечитывал «Возвращение», с первой до последней главы, кое-что подчищал, сокращал, еще кое-что придется подчистить — но я наконец с облегчением подтвердил себе, что вещь существует.
Прогулялся по лесу, немного хозяйничал… Мы шли среди небывало высоких трав: золотые грозди пижмы в человеческий рост, громадные лиловые васильки. «Какой прекрасный мир», — сказал я. «А что ты с ним делаешь?» — сказала Галя.
Но я ведь не гублю его в своих строках, наоборот, хочу удержать от гибели.
