— Я слышал об этом месте, — сказал Пинки. — Это клиника. Нечто вроде госпиталя вуду.
У меня возникло желание — я его тут же устыдился — дышать как можно реже.
— Сюда, — произнёс сочный голос где-то в глубине помещения.
Я с трудом разглядел полуоткрытую дверь и за ней гирлянду цветных мигающих огней, как на рождественской ёлке. Мы с Пинки двинулись по узкому проходу между пациентами. Постелями для них служили лежавшие прямо на полу соломенные циновки.
— Сюда, сюда, — повторил голос.
Мы прошли через дверь в отдельную комнату размером примерно в половину моего гостиничного номера. Источниками света здесь служили гирлянда ёлочных огней и четыре церковных свечи. Прямо перед нами находился алтарь со множеством разнообразных предметов. Обежав эту коллекцию взглядом, я увидел детскую погремушку, чёрный гребень, несколько украшенных бисером статуэток, бутылки с какой-то жидкостью, завязанные хитроумными узлами верёвки, кресты, часть которых была обмотана бечёвкой, выкрашенный в яркие цвета человеческий череп, различные предметы одежды, цветы и пачки штрафных квитанций (тоже перевязанные бечёвкой). Там же находились глиняные цветные горшочки, иконы, изображающие Деву Марию с Младенцем, прозрачные пластиковые цилиндры, миниатюрные модели автомобилей, небольшой футбольный мяч, пластмассовые куклы, фотография Джона Ф. Кеннеди и вырезанный из дерева тип в смокинге. Изо рта типа торчала сигара.
В комнате стояли пять складных стульев, на одном из которых восседал сам доктор Даймент. Мне показалось, что его глаза и зубы светятся в полутьме. Отсутствие верхней губы обескураживало, поскольку были видны все верхние зубы. Подобный оскал встречается только у черепа.
— Добро пожаловать, — произнёс доктор Даймент сочным, с богатыми модуляциями голосом. — Входите, очень белый человек и просто белый человек, — закончил он со смешком.
— Пинки Штрайбер, — представился Пинки, — а это — Алекс Каллахан.
— Мистер Штрайбер! — сказал Даймент, когда мы обменялись рукопожатиями. — Ваша кожа настолько бела, что создаётся впечатление, будто она источает свет. Присаживайтесь и скажите, что для вас может сделать доктор Даймент.
Я передал ему бутылку рома «Аппельтон», и он склонил голову в полупоклоне.
— Благодарю. Весьма тронут вашим вниманием, — дружелюбно улыбнулся он. — Отличная вещь. Любимый напиток Гуэда.
— Это сырой ром, — пояснил Пинки, — его обожает лоа смерти по имени Гуэда.
— Тебе известны наши обычаи, — отметил Даймент, — и ты рассказываешь о них своему другу. Очень хорошо, что ты помогаешь своему другу. Но кто из вас нуждается в помощи доктора?
Я смахнул выступившие на лбу капельки влаги. А по спине пот уже стекал потоком.
— Помощь нужна мне, — вымолвил я. — Меня интересует Байрон Бодро. Я пытаюсь его найти, и мне сказали, что он был твоим другом.
— Бай-рон… — со вздохом протянул Даймент — У Байрона не бывает друзей.
— Мы слышали, ты его знал, — вмешался Пинки.
— Давайте-ка лучше выпьем! — Даймент отвинтил пробку, сделал здоровенный глоток и протянул мне бутылку.
Даже в полутьме я видел, как по его подбородку стекает слюна. Слюна, отсутствующая верхняя губа, кашель и стоны в соседней комнате… Одним словом, мне очень не хотелось прикладываться к бутылке. Но я чувствовал, что должен это сделать. Ром обжёг внутренности, но жар, как ни странно, показался мне приятным. Пинки пить отказался и вернул бутылку Дайменту.
Мои глаза полностью адаптировались к темноте, и я смог лучше рассмотреть доктора. Передо мной был очень тощий (неужели СПИД?!) человек, в некогда белой, а теперь просто грязной исподней рубашке и потрёпанных шортах. Его ноги украшала пара пластиковых вьетнамок.
— Зачем тебе Байрон? — спросил он и тут же, подняв руку ладонью вперёд, продолжил: — Нет. Пока не говори. Давай-ка вначале взглянем, что скажут карты.
Доктор извлёк колоду засаленных карт и разложил их перед собой на столе. Затем в каком-то лишь ему известном порядке удалил каждую пятую или шестую карту и вновь сдал сам себе несколько листков. Карты были настолько потрёпанными, что, когда он развернул их веером, листки сложились и упали на костяшки его пальцев. Мне показалось, что у меня начались галлюцинации, поскольку положение карт напомнило мне картину Сальвадора Дали «Течение времени». На картине, как вы, может быть, помните, изображены расплавившиеся и поникшие часы. Даймент с помощью левой руки вернул карты в вертикальное положение и, слегка прищурившись, принялся их изучать.
— О'кей! — Он сложил карты и положил стопку на стол рубашкой вверх. — Теперь скажи мне, почему тебя интересует Байрон?
— Я думаю, что он похитил моих детей. Двоих сыновей.
— Неужели?
— И я думаю, что он намеревается их убить.
— Хм… — произнёс Даймент, побарабанив пальцем по месту, где когда-то находилась верхняя губа.
— Мне нужна твоя помощь.
— Вот что я тебе скажу. Байрон пришёл ко мне, когда убил ту маленькую собачку. Ты об этом слышал?
— Да.
— После этого никто не хотел с ним разговаривать. Родители приказали детям сторониться Байрона. Церковь — его церковь — повернулась к мальчику спиной. Он нашёл меня ночью на кладбище, где я изготавливал веве (ритуальные символы, с помощью которых жрецы вуду вызывают духов). Байрона моё занятие заинтересовало, и я ему кое-что рассказал. На следующий день он пришёл ко мне после школы и предложил свою помощь. Он выполнял мелкие поручения, убирал в клинике и даже выгребал дерьмо из-под несчастных страдальцев, — кивнул Даймент в сторону соседней комнаты. — Взамен он просил меня научить его всему тому, что я знаю.
Доктор отпил из бутылки и протянул её мне. Я последовал его примеру и сделал большой глоток.
— Что же касается собаки, — продолжил Даймент, покачивая головой, — мы обсуждали этот случай. Я сказал, что в убийстве собаки, как таковом, нет ничего плохого. Ведь собака — всего лишь курица, только с хвостом.
— Что это должно означать?
Даймент оставил без внимания мой вопрос.
— Плохо то, что он убил животное только для того, чтобы наблюдать за тем, как оно истекает кровью. «Байрон, — сказал я ему, — это никому не принесло пользы. И в первую очередь — тебе». Убийство собаки было совершенно никчёмным. Оказалось пустой растратой джуджу.
— И что последовало за этим?
— Ни-че-го, — объявил Даймент.
— Боюсь, я вас не понял.
— Ответ, который ты ищешь, находится там, — показал он на алтарь. — Прямо перед тобой.
Я посмотрел на алтарь, но, кроме набора жутковатых или странных безделушек, ничего не узрел.
— Ничего, кроме этого, я тебе сказать не могу, — закончил Даймент.
— Но ты же мне ничего не сказал. Тебе известно, где сейчас Байрон? Как я могу его найти?
— Ты кое-чего не понимаешь, мой друг, — с сожалением покачал головой Даймент. — Байрон — часть бизанго. Мы являем собой закрытый кружок. Сказав тебе о нём, я нарушу обет. Предам доверие.
Пинки попытался убедить Даймента нам помочь и даже предложил ему деньги. Я тоже просил о помощи. Но доктор был неумолим.
— Мой рот на замке, — пошутил он.
— Но ведь есть же какой-то обходной путь, — не сдавался Пинки. — Такие возможности всегда существуют.
— Возможно, и есть такой путь, — согласился доктор. — Но только один. Если твой друг хочет узнать больше, он должен стать частью бизанго. Тогда у нас не останется тайн друг от друга.
— Отлично, — вмешался я. — Куда надо ставить подпись?
— Всё не так просто, — рассмеялся Даймент. — Существует особая церемония. Ритуал посвящения.
— Я готов на все.
— Некоторые люди, проходя через этот ритуал, чувствуют себя не очень хорошо. Ведь во время посвящения вы должны до конца верить мне и бизанго. После завершения ритуала вы станете вуду — то есть одним из нас.
— Что значит «верить до конца»? — спросил я.
— Вы должны нам полностью доверять, — пояснил Даймент. — Это то же самое, что садиться в аэроплан. В самолёте вы полностью отдаёте себя в руки пилота и людей, построивших машину. Абсолютно им доверяете. Вы застёгиваете ремень безопасности. Самолёт разгоняется по взлётной полосе. Вы не знаете, какая сила удерживает его в воздухе, вам не известно, что за люди им управляют, но вы до самого конца сидите на привязи и в итоге оказываетесь в том месте, куда хотели прилететь. Вот так же вы должны верить и в бизанго. Если вы проходите обряд посвящения, то верите нам до конца, — закончил он.