Очередная ошибка. Он вдруг обхватил себя за плечи, а его губы превратились в одну тонкую линию.

— Несколько дней в нашей округе? — переспросил он. — А вам известно, что ближайший мотель находится в Ампире, и боюсь, эта дыра придётся вам не по вкусу.

— Я хотел сказать, что задержусь в Новом Орлеане, а туда добраться не проблема.

— Итак… — Аидертон посмотрел на часы и поднялся с кресла. Беседа закончилась.

Я тоже встал, подумав, что полностью провалил интервью и не знаю, что делать дальше. Может, следует связаться с семьёй Рамирес? Они вчинили иск, и им, возможно, известно что-нибудь новое? Кроме того, имеется адвокат, помогавший Вермильону составить прошение об освобождении. Это ходатайство должно найти отражение в каких-то доступных публикациях. Я могу раздобыть имя адвоката, найти этого человека и выяснить, что заставило его заняться делом Чарли Вермильона.

Я размышлял об этом, следуя к дверям за доктором Андертоном. И тут заметил в одном из стоящих у стены деревянных шкафов нечто такое, от чего мои волосы встали дыбом.

За стеклом шкафа находилась выставка поделок, создателями которых были обитатели заведения. Я знал, что изготовление разного рода предметов входит в терапевтическую программу многих психиатрических больниц. В шкафу размещались небольшие скульптуры, керамика, рисунки, вышивка и вязаные вещи. На каждой вещице имелась дата её изготовления. Самые старые, как я успел заметить, датировались тридцатыми годами прошлого века. Среди экспонатов были и фигурки оригами. Я увидел целый зоопарк крошечных бумажных зверьков. Носорог, слон, лев и… копия кролика, найденного в спальне детей.

Через мгновение я стоял у шкафа, прижав указательный палец к стеклу. Перед набором фигурок находилась небольшая, сложенная углом картонка, на которой значилось: 1995.

Я лишился дара речи. Сердце в груди стучало тяжёлым молотом. И вот, словно со стороны, я услышал свои слова:

— Кто сделал эти фигурки оригами? Вермильон?

— О нет. Великий Боже, Чарли был страшно далёк от всякого рода искусства. Подобная работа уж точно выходила за рамки его способностей. — В докторе снова пробудились подозрения, и он спросил: — Почему вас это интересует?

У меня не было сил оторвать взгляд от кролика, и я не знал, как поступить. Андертон уже опустил забрало на шлеме своих бюрократических доспехов. Проймёт ли его, если я скажу ему правду? Назовёт ли он имя пациента, сделавшего этого кролика?

— Доктор Андертон, я должен вам кое в чём признаться…

Через тридцать секунд я понял, что совершил ещё одну и теперь уже окончательную ошибку. Андертона совершенно не интересовали мои слова, он был вне себя от того, что пал жертвой обмана. Больше всего его злило то, что предложение поучаствовать в телевизионном фильме оказалось с моей стороны чистым блефом. Я пёр напролом, требуя назвать имя пациента, создавшего зоосад из фигурок оригами. Я говорил, что нашёл такого кролика на туалетном столике моего сына. Я изложил ему свою гипотезу о том, что Чарли на самом деле не убивал близнецов Рамирес и убийцей был человек, сложивший из бумаги этого кролика.

— Для меня ваша теория выглядит совершенно дикой, — ответил он. — Я имею в виду этих девушек из Лас-Вегаса и всё такое прочее. Не представляю, как вы могли установить все эти связи?

Я сказал ему, что если мои мальчики умрут, их кровь останется на его руках.

Но и эти слова не заставили Андертона сменить позицию. Он по-прежнему долдонил о «святости» врачебной тайны и о «священном пакте» с пациентом о сохранении конфиденциальности.

— Скажите мне лишь одно, — умолял я, — этот человек уже покинул ваше заведение, кем бы он ни был? Сколько времени он здесь пробыл? Когда его освободили?

— Это не один вопрос, а три.

Я замолчал.

Андертон приложил палец к подбородку и уставился в пространство, словно придумывая повод для отказа. В конце концов, либо не найдя достаточно веской причины отказать, либо проявив на какой-то момент сочувствие, он сказал:

— Нет. Интересующий вас пациент в нашем заведении не находится. Поступил в 1983 году. Выписан в 1996-м.

— Что он сделал? За что сюда попал? Умоляю, скажите. Как его имя? Поймите, ведь речь идёт о жизни и смерти моих сыновей!

— Простите, мистер Каллахан, но… — печально покачал головой доктор Андертон.

Мне вдруг захотелось ткнуть его головой в шкаф, связать и обыскать кабинет. Но, сразу взяв себя в руки, я отказался от этой идеи.

— Благодарю за помощь, — бросил я и шагнул в коридор.

Снаружи за дверью кабинета стояла пара здоровенных санитаров, и я понял, что в какой-то момент их вызвал доктор Андертон, нажав на потайную, невидимую посетителям кнопку.

— Поймите, я хотел бы сделать для вас больше, — произнёс Андертон.

Когда я шёл вниз по лестнице, он по-прежнему шагал за мной следом, повторяя, что у него «связаны руки». Это было последнее, что я слышал, закрывая за собой громадную входную дверь.

Я прождал двадцать минут в крошечной библиотеке Серного порта, когда освободится один из трёх компьютеров, за которыми местные детишки просматривали свою электронную почту. Хотел поговорить с дамой за стойкой, но та оказалась не слишком разговорчивой. Я спросил, не помнит ли она дела, имеющего отношение к Чарли Вермильону.

— Нет, — ответила дама.

Я уточнил вопрос, назвав Чарли бывшим пациентом расположенной неподалёку от городка клиники.

— Не знаю, — бросила она и вернулась к своему журналу. Когда у одного из ребятишек истекло время пользования компьютером, я употребил свои двадцать минут на то, чтобы забронировать самый дешёвый номер в гостинице «Омни» и отправить электронное письмо Мюрел Петрич. В нём я просил направить фотографии кролика оригами мне в отель, а если не получится со срочной доставкой, то сканировать фото и послать по e-mail. За несколько оставшихся до закрытия библиотеки минут я успел скопировать из телефонной книги список адвокатов округа Плакемин, выяснив при этом, что администрация располагается в местечке под названием Пуант-а-ля-Хаш.

Пуант-а-ля-Хаш находился на противоположном берегу реки. Там же располагалось и здание суда, где, по всей вероятности, хранилось прошение Чарли Вермильона об освобождении. Я спросил у какого-то сдающего книгу мальчишки, как добраться до Пуант-а-ля-Хаш, и тот сказал, что туда каждые полчаса ходит бесплатный паром. Он же сообщил, что пристань находится в нескольких милях к северу от Серного порта. Чтобы попасть туда, мне следовало лишь внимательно вглядываться в дорожные указатели.

Я сел в машину и с сотовым телефоном в руке стал изучать список адвокатов. Идея искать юриста в «Жёлтых страницах» являлась, мягко говоря, не самой лучшей, но иного выбора у меня не было. Я сделал три безуспешных звонка, и лишь с четвёртой попытки мне повезло. Это оказалась адвокатская контора «Хоуз, Холлидей и Флад». Мистер Лестер Флад согласился принять меня в своём офисе в Бель-Шассе. Рандеву было назначено на три сорок пять, и нам предстояло обсудить ходатайство в суд с просьбой выдать разрешение на идентификацию лица, создавшего кролика оригами, выставленного в шкафу доктора Андертона.

Я поехал на север к парому, но, добравшись до места, понял, что переправляться сразу на противоположный берег бессмысленно. Суд к этому времени должен быть уже на замке. Я вернулся в Новый Орлеан и зарегистрировался в отеле «Омни».

Мой номер находился рядом с шахтой воздуховода, но цена жилья была умеренной, а парковка — вообще бесплатной. Поднявшись в номер, я сразу же позвонил Петрич. Я не думал, что она всё ещё торчит на службе, но мне очень хотелось лично подкрепить электронную просьбу прислать копии снимков небезызвестного кролика. Я предполагал оставить послание на её автоответчике, но оказалось, что она засиделась на работе.

— Где вы, Алекс? В чём дело?

— В Новом Орлеане.

— В Новом Орлеане? Вам удалось напасть на какой-нибудь след?