Бросив еще один взгляд на спящего сына, Тристан неслышно вышел в коридор и на секунду завернул к себе в спальню, чтобы взять пистолет. Он торопливо зарядил его и направился к лестнице; сердце его громко колотилось, но он не собирался отступать.

Все его прежние взбудораженные чувства теперь сменились одним-единственным желанием: гневной решимостью наказать взломщиков. Наконец-то перед ним был враг из плоти и крови, а не бесплотные демоны, терзавшие его исстрадавшуюся душу.

Тристан осторожно спустился по лестнице, и звуки стали громче и яснее. Гостиная – вот где находился их источник. Нервы Тристана были напряжены до предела, челюсти сжаты. А если там не один вор, а несколько? А если они вооружены? Услышат ли Берроуз с женой шум борьбы? Что будет с Габриелем, если… если Тристан умрет?

Его рука еще крепче сжала рукоятку пистолета, жестокая мысль обрела ясность. Его смерть мало что изменит в жизни сына. Будущее мальчика уже определено, и механизм уже запущен.

Тристан приблизился к двери гостиной. Закрыта… Несомненно, разбойники таким образом хотели заглушить производимый в комнате шум. Он протянул левую руку к ручке двери, в то время как десятки ужасных предположений промелькнули у него в мозгу. Наконец, по-прежнему крадучись, он открыл дверь.

Затаись в комнате банда убийц, они наверняка бы успели изрезать Тристана на кусочки, столько времени он простоял в неподвижности, ошеломленный открывшимся перед ним зрелищем.

В углу была построена башня из ломберного стола, кожаного кресла Тристана, двух стульев и обитой шелком скамеечки для ног, и на вершине сооружения, словно ангел на церковном шпиле, стояла на цыпочках женщина в сером платье. Коленями она сжимала молоток, три гвоздя торчали у нее изо рта, и при этом она что-то напевала, стараясь приладить к гвоздю на потолке подобие огромного рождественского венка из вечнозеленых веток омелы и остролиста, а также яблок, ярких лент и свечей.

Венок из омелы в этом доме, где все давно забыли о поцелуях? Неужели? Видимо, так – наконец догадался Тристан.

– Что здесь происходит? – строго спросил он, и его палец невольно нажал на курок. Последовал выстрел, а за ним с потолка посыпалась штукатурка. Женщина вскрикнула, повернувшись к Тристану побелевшим от ужаса лицом. Молоток с грохотом скатился на пол. Башня опасно зашаталась, и сверху посыпались гвозди. Тристан успел разглядеть расширенные от страха золотисто-карие глаза, и все этажи сооружения стали рушиться. В напрасной попытке сохранить равновесие женщина попыталась ухватиться за венок, но безуспешно.

И тогда Тристан не раздумывая швырнул в сторону пистолет и поспешил на помощь женщине, будто катастрофу еще можно было предотвратить. Но стулья, кресло и скамеечка с грохотом один за другим слетели на пол, а за ними и женщина, упавшая прямо на Тристана. Раздался глухой удар, за ним крик боли, и они вдвоем рухнули на пол.

Тристан выругался, стараясь ухватить женщину за руки и прижать к земле, а она извивалась под ним и царапалась как дикая кошка.

– Проклятие, да перестань ты драться! – закричал он со злостью, придавив ее весом своего тела.

Ее упругие груди оказались под его грудью, юбки запутались вокруг бедер, ноги больше не двигались, прижатые к полу его ногами. Женщина пахла морозом, снегом и зеленью остролиста, ее золотисто-карие глаза горели возмущением на бледном лице, окруженном облаком рыжих волос.

– Кто вы, черт побери? – спросил Тристан, ощущая, как внезапно пробудилось его тело от соприкосновения с телом женщины. – И что вы делаете в моем доме?

– Меня зовут Алана Макшейн. Я хотела повесить венок, – задыхаясь произнесла она. – Вы всегда стреляете в людей по таким пустякам, Тристан?

– Только если они без спросу проникают в мой дом. Кто-нибудь послал вас сюда? Неужели мои сестры придумали такую…

– Нет, я забралась к вам в дом сама.

Тристан подумал, что, наверное, один из стульев слишком сильно ударил его по голове.

– Вы забрались ко мне в дом, чтобы украсить его к Рождеству? А вы не сумасшедшая?

– Да, сумасшедшая, у которой на голове скоро будет шишка величиной с купол собора Святого Павла. – Женщина попыталась высвободиться. – Я не сумасшедшая. Я просто хотела… У вас тут есть мальчик… Как можно лишать ребенка чудесного праздника Рождества?

Боже мой, неужели это все-таки родственники? Они замучили Тристана просьбами устроить Рождество для Габриеля. Некогда его винит в бессердечии незнакомка, это уже слишком. У него задергался мускул на щеке, а лицо превратилось в суровую маску.

– Собирайте вашу ерунду и вон из моего дома, – сказал он, поднимая женщину на ноги. – И скажите тем, кто вас послал, что я сам позабочусь о моем сыне. Мне наплевать, Рождество сейчас или нет! И мне наплевать на вас!

– Папа, это ты? – спросил робкий голосок из-за двери.

– Габриель, немедленно отправляйся обратно к себе в комнату! – закричал Тристан.

Но было уже поздно. Мальчик в белой ночной рубашке, словно бледное привидение, проскользнул в комнату, держа под мышкой своего любимого тряпичного пони. Сонные глаза Габриеля быстро скользнули по стульям и креслу, валяющимся на полу, по двум растрепанным после борьбы фигурам и все еще раскачивающемуся на гвозде под потолком венку.

– Ох, папа! – восхитился Габриель и подошел поближе. Его глаза округлились от изумления и наконец остановились на Алане Макшейн. Габриель с силой втянул носом воздух и замер, боясь разрушить волшебство. – Какая… какая ты красивая! – выдохнул он, словно увидел сотканную из лунного света фею.

Тристан почувствовал раздражение, хотя и не знал, что так глубоко поразило мальчика: венок под потолком или стоящая перед ним женщина. Грустный мальчик так редко чем-нибудь восхищался, что теперь его восторг раскаленным железом жег душу Тристана.

– Я тут ни при чем, – пробормотал он. – Это все эта воровка, она учинила разгром.

– Я не воровка! – отвергла обвинение женщина.

– Она говорит правду, папа! Она не может быть воровкой, – вступил в разговор тоненький голосок Габриеля. – Она ничего у нас не взяла. Она все купила сама. И остролист, и омелу, и рождественские свечи.

Слова сына привели Тристана в бешенство.

– Я не буду спорить с тобой, Габриель. Отправляйся к себе наверх. А вы… – Он гневно посмотрел на женщину. – Вы забирайте весь этот мусор и уходите, пока я не отправил вас в участок.

– Отправляйте, – упрямо вздернула подбородок женщина. – Интересно будет послушать, как вы объясните мое преступление констеблям.

– Нет, папа! – воскликнул Габриель и бросился между отцом и женщиной. Игрушечный пони покатился по полу, а мальчик обхватил руками юбки женщины.

– Успокойся, моя радость, – сказала она. – Все будет хорошо.

– Он хочет прогнать тебя! – возмутился Габриель, с укором глядя на отца. – Я не позволю тебе этого, папа! Она моя! Я просил, чтобы она пришла сюда!

– Ты просил, чтобы она пришла? – удивился Тристан, пораженный взрывом сыновнего негодования.

Подумать только, его сын, который всегда держался с ним с подчеркнутой вежливостью, как с чужим, теперь прижимался к юбкам Аланы, как если бы она была его единственным спасением. Боль обиды была глубже, чем Тристан мог предположить.

– Но, Габриель, мы не можем оставить здесь эту женщину. Мы даже не знаем, кто она такая!

– Но Боженька знает! – На лице мальчика появилось такое же упрямое выражение, что и на лице его отца. – Она ангел. Мой ангел. Я попросил мне помочь, и мама прислала мне ее.

Непререкаемая вера сына ранила Тристана в самое сердце.

– Успокойся, Габриель, прошу тебя, – сказала незнакомка. Женщина называла его сына по имени и при этом гладила его по мягким золотистым кудрям. Откуда она знает имя его сына? И его собственное тоже? Тристан отогнал мрачные подозрения. Наверное, она узнала их имена у его сестер… Или у кого-то другого, затеявшего все это. Мысль о том, что кто-то проник в его тайны и стал свидетелем его мучений, пронзила Тристана насквозь. Все равно он найдет виновного, и тогда берегитесь…