Спустились по лестнице.

В серую темноту.

В руке Роберта звякнули ключи.

Голая лампочка под потолком. Запах пыли.

Роберт остановился перед дверью. Отпер ее.

Темное подвальное помещение. Никаких окон.

Я подумал: это похоже на комнату исчезнувшего человека.

Низкий потолок, спертый воздух, плесень.

В темном углу стоял узкий диван. Ночной столик с пепельницей и пачкой его сигарет. «Мальборо-100». Посреди помещения – велотренажер. В мамином подвале был точно такой же. В другом конце – письменный стол с компьютером, в кружке – несколько ручек. Рядом с клавиатурой – другой стакан. В углу он поставил телевизор и видеоплейер, и, если не ошибаюсь, рядом с монитором лежала стопка видеокассет.

В третьем углу стоял маленький холодильник. К стене был косо прибит шкафчик. Это все: диван, стул, стол, холодильник. Ни умывальника. Ни уборной. Долго здесь не выдержал бы никто, подумал я. Временное пристанище. Но не место, где можно долго жить. В одном углу висел нагреватель для воды, но раковины под ним не было. Помещение и было временным пристанищем.

Лучше всего я запомнил стену над письменным столом.

Войдя в помещение, Роберт крикнул: «Отец!». Никто не откликнулся. Роберт поглядел на меня и улыбнулся, как мне показалось, надменно. Он как будто хотел подчеркнуть, что у отца были особые привычки, которые известны только ему и о которых я не имел никакого понятия.

Я смотрел на стену.

На ней красиво, как в альбоме, были наклеены фотографии из репортажей. Исчезнувшая крестьянская семья. Парень, проведавший о планах неонацистов.

Я смотрел на эту стену, на фотографии, и мне показалось, что они тоже смотрят на меня. Что их лица выражают ту же подозрительность, которая была написана на моем лице. Помню, меня поразила эта мысль. Мне захотелось подойти и погладить их рукой, чтобы… не знаю… простить их, что ли… нет, не то, лучше сказать так: я испугался, что они нападут на меня.

Это было глупо, и я отвел глаза от стены.

Роберт улыбался.

– Его нет. Он наверняка скоро придет. Тебе ведь не терпится. Ты так давно его не видел.

Я кивнул, не глядя на него:

– Подождем.

На письменном столе стояла неполная бутылка колы. Роберт налил стакан и протянул мне, пить мне хотелось, и я залпом выпил весь стакан. Мы сидели на диване и оглядывали комнату.

Серый цвет. Серость.

– Ты знаешь, где он ездил? – спросил я.

– Куда ездил?

– Ты сказал, что он ездил по всему свету. После того, как исчез.

– А-а… Он был в Штатах. И в Мексике.

– В Мексике?

– Да. Он всюду побывал, но где точно – я не знаю. Он не хотел говорить об этом.

– Почему?

– Не знаю.

Роберт подлил мне еще колы, в темной жидкости почти не осталось углекислого газа, и она вяло лилась в стакан.

– Думаю, за все месяцы своих скитаний он ни разу ни с кем не поговорил. Он замкнулся в себе. Так сказать, уплотнился. Стал сам своим местом. Местом, где не было никакого чужого влияния. Вернувшись в Норвегию, он понял, что нельзя отгораживаться от всего, что тут говорится. Теперь он считал, что высказывания расширяют возможности. Понимаешь, его страшно раздражают нытики, которые корчат из себя невинных жертв и рыдают, что больше нет правды. Что информация подменила собой истинные ценности. Этих нытиков надо вымести, говорит он.

– Как это вымести?

Это было не похоже на отцовскую манеру изъясняться.

– Заставить замолчать, искоренить. Ведь она льется вокруг нас, как теплая жидкость.

– Не понимаю.

– Она вливается в нас, мы в ней плаваем.

– Объясни.

– Всякие истории. Ему до чертиков надоело слово «информация».

– Мне тоже.

– Он называет это историями. В мире нет ничего, кроме историй. Никто не знает, правдивы они или нет, но это не играет никакой роли, если они хорошие.

Я тупо смотрел на Роберта, у меня устали глаза, я откинулся назад и прислушивался к его голосу, гудящему в подвале.

– Только идиотам нужна правда, – усмехнулся он. – Единственное, что человек знает точно, – так это то, что ему нужны истории. Без них он ничто.

– Согласен.

– Должен сказать, что в этом кроются большие возможности.

– Для чего?

– Для перемен. Если верить отцу, мы должны только согласиться с тем, что хорошая информация – это замечательная история. Почему кто-то один решает, хорошая это информация или плохая? Почему любой человек не может давать новую информацию, не подвергаясь цензуре? Пусть люди сами решают, во что им верить. И мы получим общество писателей, открывающих новые возможности.

Я встал. Мне нужно было сбросить с себя сонливость. Несколько минут я не сводил глаз со стены с фотографиями. Потом отошел от стены и снова лег на диван. Голова у меня кружилась. Я вдруг почувствовал страшную усталость.

Надо мной стоял Роберт. Глаза у него блестели.

– Хочешь посмотреть новые фильмы, которые он сделал для телевидения?

– Я устал, – пробормотал я. – Мне хочется только спать.

Закрыв глаза, я вспомнил, что Роберт говорил, что хочет показать меня отцу. Показать.

Что он имел в виду?

И тут перед моим внутренним взором снова возник образ седого человека, что стоял в домике в лесу и курил сигарету, выпуская дым на стекло.

Я проснулся с химическим гудением в голове, грудь давило, к занемевшим рукам вернулось былое покалывание, но я не знал, почему оно вернулось.

Одинокая лампочка на потолке слабо освещала подвал. Глаза жгло. Несколько минут я не шевелясь смотрел на потолок, на лампочку. Мышцы были вялые, кровь медленно струилась по жилам.

Потом я вспомнил, как Роберт наклонился надо мной, – я хорошо это помнил. Он наклонился и сказал:

– Не очень-то легко говорить правду. Но скажу. Думаю, так будет лучше всего. Я не доверяю тебе, Кристофер. И хотел в этом признаться. В том, что не доверяю тебе до конца. Это нелегко говорить. Но иначе нельзя. По-моему, ты что-то скрываешь. Я должен был это сказать. Я не доверяю тебе, хотя ты мой брат.

Голос скрипел и повторял эти фразы с незначительными изменениями, они были похожи друг на друга, но никогда не повторялись в точности. Я закрыл глаза и увидел перед собой Роберта. Он склонился над диваном, губы его что-то шептали. Слова слетали с губ. Фразы повторялись.

Я встал.

За письменным столом Роберта не было. Я позвал его, но никто не откликнулся.

Я был в подвале один.

Я сел к письменному столу, поглядел на ручки в кружке и на почти пустую бутылку из-под колы… Опустив голову на руки, я думал о домике в лесу и курившем человеке, я хорошо видел его через стекло, но вдруг он исчез.

Я подошел к двери, хотел выйти, купить в киоске газету, сесть на площади на скамейку и почитать спортивные новости, а также поглядеть на людей на торговой улице.

Дверь была заперта.

Я подергал ее. Постучал.

– Роберт…

На телевизоре лежала записка. Я прочитал ее: