Роберт изучал репортажи норвежского журналиста в течение двух недель. Он взял интервью у крестьянина, который исчез, сам не ведая о том. Пытался найти женщину, заявлявшую, что она видела тайную бандитскую разборку, но нашел только запертый пансион, хозяин которого не мог сказать ничего внятного. Он не обнаружил никаких неонацистов и не узнал ни о каких террористических планах. Об американском специалисте по масс-медиа никто не слыхал. Но главное, он не нашел самого журналиста, Бента Алвера.

Роберт беседовал со многими продюсерами и редакторами новостей, все они помнили Алвера, но описать, как он выглядел, не мог никто. Ему было от сорока пяти до пятидесяти пяти лет. Некоторые говорили, что у него темные волосы, другие называли его седым. Один редактор был уверен, что Алвер – блондин. Средний рост, правильные черты лица.

Красивый мужчина.

В общем, красивый мужчина.

Представительный мужчина.

Они были не согласны друг с другом относительно того, какие сигареты он курил, но все были уверены, что он курил сигареты с фильтром.

Мобильный телефон Алвера не отвечал. Электронной почты у него не было.

Расследование не приблизило Роберта к Алверу. Оно его вообще ни к чему не приблизило, и из-за этого он испытывал сомнения в душе и неустроенность сердца, как говорилось в одном старом псалме.

В конце концов он решил все бросить. Ему хотелось пойти и напиться, и он решил, что встреча с Дагом Халлом может сутки подождать. Он отправился в ближайший бар, допился до того, что не мог вспомнить, где он живет, и продолжал пить, пока ему это не стало безразлично.

Потом он пошел домой.

Проснулся он в коридоре, одетый. Готовя кофе, он пытался не думать о вчерашнем дне.

Неожиданно для себя он вспомнил свой разговор в одном баре в центре города, этот бар был прибежищем журналистов (вот только как он там оказался, с какой-то прижимавшейся к нему женщиной, он не помнил). Она была журналисткой Норвежского радио и телевидения, он знал ее в лицо. Ее движения говорили о том, что она пьяна не меньше, чем он; а он пил быстро, много и уже не один час. Роберт рассказал ей, что ищет журналиста по имени Бент Алвер, она ответила ему смехом. Бент Алвер? – спросила она.

По тому как журналистка прижималась к нему, Роберт понял, что они оба одинаково пьяны и он может верить всему, что она говорит.

Она сказала, что была любовницей Бента Алвера. Роберт растерялся. Разве это так странно? – удивилась она. Роберт нашел это странным. Разве не странно, что она была любовницей журналиста, у которого не было ни телефона, ни электронной почты и который не числился в Реестре переписи населения.

Она объяснила, что Бент – человек таинственный. Мне везет на таинственных людей, сказала она. Все ее любовники были таинственными личностями.

Роберт поинтересовался, не был ли этот журналист еще и невидимкой?

Журналистка улыбнулась. У меня есть его фотография, сказала она.

Роберт крепче прижался к ней, от нее пахло духами «Гуччи» и джином с тоником.

Она поведала ему, что всегда носит с собой фотографии… Она любит фотографировать…

Роберт отставил кофейную чашку на кухонный стол. Он лег снова на пол, навзничь, по-прежнему одетый. Он лежал, прижавшись лицом к полу, и думал о фотографии человека, который называл себя Бентом Алвером.

Полчаса он лежал и думал об этой фотографии. Когда он встал, кровь отлила от головы, и его голова превратилась в облако, уплывавшее вдаль, тогда он ясно увидел перед собой лицо отца.

– Инфофикшн, – сказал я.

– Бент Алвер называл это информационным творчеством.

– Тебе кажется, что этот человек был похож на отца, этот Бент Алвер?

– Он не похож.

– Я не понимаю.

– Это и был отец.

– Ты был пьян.

– Я тебя предупредил, что это длинная история.

Мне захотелось что-нибудь сказать, возразить. Не знаю, против чего, просто возразить, что-то сказать, закричать. Но я смолчал и налил нам еще кофе.

– Я больше не пошел к Дагу Халлу, тому продюсеру. Отложил эту встречу. Зато я позвонил той журналистке и попросил ее встретиться со мной.

– Не уверен, что мне хочется это знать.

– Если не хочешь, я не буду рассказывать.

Я знал, что рассказ Роберта будет мне неприятен. Знал, и все. Рассказ, который так начинается, всегда бывает неприятным. И вместе с тем я прекрасно понимал, что не смогу сейчас встать и уйти; я хотел узнать остальное – несомненно я хотел узнать остальное.

– Ладно, рассказывай.

– Я предупреждал, что это долгая история. Что, может, мне не следует ее рассказывать. Не хотел навязывать ее тебе. Не хочешь слушать, не надо.

– Рассказывай.

– Ты уверен?

– Да.

– Хочешь дослушать все до конца?

– Да.

– Это точно?

Сперва он противился, потом сдался, он скользил, его затягивало, ему хотелось подставить голову под струю воды и промыть глаза. Он лежал в постели. В постели той журналистки. Между собой и простыней он видел какую-то испугавшую его тень, эта полоска тени испугала его фаллос, погруженный между ее ногами. Сначала ему нравился ее запах, кисловатой радости и пота, но вдруг он возненавидел все окружавшие его запахи – селитры, винного уксуса, аммиака.

Роберт перевернул женщину, закрыл глаза и довел дело до конца.

Она лежала, уткнувшись лицом в простыню, и бормотала, что это было прекрасно.

Его больше не интересовали те минуты, которые они еще могли наслаждаться любовью. По ее голосу он слышал, что она не прочь повторить все еще раз, а потом все забыть – и его имя, и сильные руки, и запах волос. Забыть и никогда больше не думать об этом. Он выманил ее из кровати джином с тоником.

Они курили, сидя на краю кровати.

Она показала ему несколько фотографий и рассказала то, что знала об Алвере. Она – фотограф-любитель, но у нее плохая память, сказала она. Роберт хотел узнать больше, чем она могла знать, поэтому он почти все время молчал. В пачке было шесть фотографий. Все они были сделаны во время одной поездки. Две – в машине. Одна – на улице. На трех фотографиях какой-то мужчина лежал голый на кровати, накинув полотенце на бедра, и улыбался ей.

Наступил вечер.

Она дала Роберту на время одну фотографию.

И адрес.

– Хочешь посмотреть эту фотографию? – спросил Роберт.

– Фотографию?

– Да, она у меня с собой.

– Его фотография?

Он достал из внутреннего кармана конверт.

– Смотри сам.

Я раскрыл конверт.

Там лежала черно-белая фотография человека на каком-то заднем дворе. Он был снят сбоку. В длинном пальто. Во рту у него была сигарета. На фоне серой бетонной стены. В глубине двора был виден грузовик. И вывеска какой-то типографии.

Роберт, прищурившись, смотрел на фотографию.

Я отложил ее и взглянул на Роберта:

– Что ты пытаешься мне внушить?

– Посмотри еще раз.

Я перевел глаза на фотографию, но увидел только седого человека, который стоял на заднем дворе с сигаретой во рту.

– Приглядись к его лицу. – Роберт протянул мне маленькую лупу в черной пластмассовой оправе. Я посмотрел на лупу. Зачем она мне? Что эта вещица откроет мне, чего я не могу видеть невооруженным глазом?

Я неохотно приложил лупу к фотографии, к лицу человека на заднем дворе. Лицо увеличилось до размеров двадцатикроновой монеты. Фотография была не очень резкая, но вдруг я отчетливо увидел лицо этого человека.

В нем было ожидание, была сосредоточенность на своем занятии – он курил сигарету.

Я отложил лупу. Мне не хотелось видеть Роберта. Не хотелось видеть торжества в его взгляде. Я чувствовал, что он наблюдает за мной.

Я снова поднес лупу к фотографии. Посмотрел на рот того человека.

На его губы, плотно сомкнувшиеся вокруг сигареты.

Роберт сказал:

– Я был у него в монтажной в тот день. Накануне вашего отъезда в Копенгаген.

– Что?