Кэтлин была потрясена. Вместе с Калином и остальными прихожанами она направилась к выходу. Проходя мимо алтаря, она, поколебавшись, подошла к Касмару, хотя знала, что это категорически запрещено, и положила руку ему на плечо. Священник испуганно поднял голову, но, увидев ее, улыбнулся.

— Спасибо, — прошептала она.

— Я слышал ваши слова, — ответил он, поднимаясь на ноги. — И это меньшее, что я могу сделать. — Он перевел взгляд на Калина. — Я никогда не вмешивался в политику, но чувствую, что обязан это сделать сейчас.

— Каким образом? — спросил Калин.

— Было бы варварством посылать Гаарку головы его послов-чинов в знак отказа от каких бы то ни было компромиссов с ним, тем более что они служат ему не по своей воле. Но завтра утром, в разгар дня на рынке, я непременно позабочусь о том, чтобы им публично выразили презрение и с завязанными глазами препроводили на поезд, отправляющийся на восток, — я сам препровожу их. Надо ясно дать им понять, что они могут убираться… — Он запнулся, поглядел на алтарь и, улыбнувшись, закончил: — К дьяволу.

Калин, рассмеявшись, покачал головой:

— Да-а, это действительно акция.

— Вам тяжелее, мой друг. Вы не можете отправиться на фронт, хотя, я знаю, хотели бы. А я могу. Возможно, это приведет в замешательство кое-кого из наших разжиревших сенаторов, призывающих к миру с Гаарком, и помешает им обратиться к нему с челобитной.

— Но если вас ранят или убьют, ваше святейшество?

Касмар улыбнулся:

— Я думаю, ореол мученика на священной войне будет неплохой компенсацией. А этот ваш юный Рублев напишет мой портрет. Я не буду возражать.

— Касмар, вы немного староваты для ратных подвигов, — заметил Калин.

— Не старше Ганса Шудера. Ну а теперь, друзья мои, вам надо идти отдыхать, а мне — собираться в дорогу. — Он благословил их на прощание.

Кэтлин преклонила колена перед алтарем и вышла из храма. Народ еще не разошелся с площади. Некоторые ждали новостей возле издательства Гейтса, другие собрались у дверей собора, услышав о заявлении Касмара. Несколько женщин подошли к Калину и Кэтлин и выразили им свою солидарность, добавив, что молятся за Эндрю. В ответ она смогла только благодарно кивнуть и, взяв Калина под руку, направилась через площадь, забыв про зонтик. Холодный дождь освежал и скрывал слезы.

— Таким образом, мы тут как в западне, — сказал Ганс. Перед ним на опущенной задней дверце кузнечного фургона была расстелена карта местности. Вокруг него собрались три командира корпусов и шесть из девяти комдивов. Он посмотрел по очереди на каждого из них. Командир 2-го корпуса Бейтс и командир 9-го Уотс были его бывшими однополчанами по 35-му Мэнскому, в то время как Флавий, командовавший 8-м, был родом из Рима. Дивизионные командиры тоже служили раньше в разных местах — в американской Армии Союза, в русских частях или в Риме. Кетсвана, его товарищ по бантагскому плену, стоял рядом с ним и внимательно слушал.

Кончиком карандаша Ганс указал рубеж, до которого сумел дойти Гаарк на севере, и предполагаемое местонахождение уменов, наступавших с юга.

Пока они совещались, надобность в керосиновых лампах отпала — небо на востоке начало светлеть, хотя тучи на западном горизонте предвещали дождливый день.

Ганс потягивал обжигающий чай из старой оловянной кружки и жевал галету с куском солонины.

— Итак, кто за то, чтобы пробиваться на север?

— Единственный приемлемый для нас выход, я считаю, — заявил Бейтс, указывая изжеванной сигарой путь через горы. — Первым делом надо выставить заградительные части, затем запастись всем необходимым и ударить по этому мерзавцу. Вместе с О'Дональдом и резервными войсками с запада мы возьмем его в клещи, а через неделю соединимся со своими.

— Согласно последнему сообщению, у него не больше трех-четырех уменов, — заметил Уотли.

Ганс молча кивнул и посмотрел на других офицеров. Все без исключения были его учениками — одних он гонял по плацу перед Белым домом в Огасте, других — под стенами Суздаля или Рима.

— А ты что скажешь? — спросил он Кетсвану.

Зулус покачал головой.

— Надо идти вот сюда, — сказал он, показав на карте направление на юг и запад.

Некоторые из офицеров снисходительно улыбнулись столь явной, на их взгляд, некомпетентности, но стальной блеск в глазах Ганса пресек какие-либо насмешки.

В долине послышалась ружейная стрельба, все обернулись в ту сторону, откуда она доносилась, и увидели цепь пеших бантагов. Одновременно на юго-востоке раздался глухой пушечный залп. Застучал ключ установленного под тентом телеграфного аппарата.

Ганс терпеливо ждал, дожевывая бутерброд. Наконец телеграфист принес ему телеграмму. Вокруг воцарилась тишина. Телеграмма имела непосредственное отношение к тому, что сказал Кетсвана.

— Это сообщение из водохранилища номер двадцать пять, — объявил Ганс, указывая объект на карте.

Водохранилище 25 было большой цистерной для хранения воды, стоявшей в двадцати милях к югу от Джанкшн-Сити, где степь постепенно переходила в предгорья Зеленых гор. Ганс зачитал сообщение:

— «Станция прекращает работу. Приближаются три пехотных полка бантагов с бронемашиной». — Ганс положил телеграмму рядом с картой. — Парни, знаете, что будет, если мы двинемся на север? Нам придется пробиваться с боем через добрую дюжину проходов в горах. Бейтс, Уотли, вы должны помнить наш марш под Антьетамом.

Оба командира помнили этот марш. Остальные посмотрели на них с уважением. О битве под Антьетамом — первой, в которой участвовал 35-й Мэнский полк, — были сложены легенды, и те, кто служил в 35-м с самого начала, говорили о ней с дрожью в голосе.

— Помните ущелье Тернера? Мы тогда стояли в резерве и видели, как туда зашла Железная бригада.

Вы видели это, и я видел. Мятежники оборонялись от целой армии силами нескольких полков, пока мы не выкурили их оттуда. Ребята, то же самое произойдет здесь. На месте Гаарка я немедля бросил бы туда всего пол-умена и закупорил бы все эти проходы.

— Но ведь мы охраняем их.

— Ну да, ветераны из гарнизонных войск, выставленные на мостах. Нам потребуется день или даже два, чтобы перебросить туда достаточные силы. Против наших стариков, уже неспособных по-настоящему драться, Гаарк кинет свои элитные части, и сделает это уже сегодня вечером.

Все молча следили за его карандашом, ткнувшим в железную дорогу, извивавшуюся между холмами.

— Пока корпуса будут пробиваться на север, нам потребуется удерживать линию оборонительнх сооружений. Сколько времени, по-вашему, мы сможем там продержаться без подвозки запасов?

— Неделю? — предположил Бейтс.

Ганс презрительно фыркнул:

— Если бы железная дорога доходила до оборонительной линии, а параллельно ей шла еще одна линия, чтобы можно было ездить одновременно в двух направлениях, а у нас было бы штук шесть корпусов, то, может быть, нам бы и удалось задержать их наступление. Наша снабженческая база находится в сорока милях позади, и получить оттуда что-либо мы не сможем. Если мы продержимся там три дня, то я буду сильно удивлен. Как вы помните, согласно нашему плану мы должны были в случае настойчивого натиска бантагов закрепиться в горах. Но теперь этот план полетел ко всем чертям, потому что в тылу у нас противник, который закроет нам все выходы, и мы вымрем от голода.

Ганс сопровождал свою лекцию показом всех особенностей рельефа на карте.

— Трем корпусам придется удерживать сотню тысяч бантагов, пока остальные будут пробиваться на север. Предположим, они пробьются к железной дороге. На всей той местности, где пройдут бантаги, они не оставят нетронутым и сантиметра нашей железной дороги. Все мосты, само собой, будут взорваны. И если даже мы остановим бантагов в том или ином месте на протяжении всего стопятидесятимильного фронта, они найдут лазейку в горах. Да, джентльмены, Гаарк загнал нас в неплохую ловушку. — Вздохнув, он стукнул по карте сжатым кулаком. — Они перекроют нам путь с двух сторон. Все запасы у нас кончатся, и они возьмут нас голыми руками.