«Открыла мне Зинаида Райх – очень авантажная, аппетитная, толстогубая... Она раскраснелась – то ли от хорошей еды, то ли от вина. Одета была фривольно – какой-то халат с кружевами, шлепанцы, голова – кудревато-растрепанная...

Она пригласила меня в столовую: у длинного стола чинно сидел серьезный Эйзенштейн. Вошел Мейерхольд. Жилет, белые рукава, выразительные руки. Пригласил меня сесть. Я поблагодарила. Сказала, что зашла совсем ненадолго. Буквально на несколько минут, но хотелось бы поговорить наедине. „Пожалуйста, – сказал он, – говорите. У меня нет секретов от моей жены“. Наступила неловкая пауза. Тогда Райх поднялась из-за стола и вышла в соседнюю комнату. Мейерхольд пригласил меня в кабинет.

В довольно просторном кабинете было тускло. Я села и произнесла заранее подготовленные слова... Боже мой! Что с ним стало. Мне показалось, что сам дьявол выскочил из преисподней. Очевидно, я наступила ему на самое больное место. Мейерхольд забегал по кабинету, размахивая руками и пронзительно крича: „Зиночка, Зиночка, иди сюда! Ты подумай, какая наглость! Где квитанции? Покажи квитанции – мы же на прошлой неделе послали игрушки!“ Райх с трудом его успокоила...»

Конечно, трудно судить о характере Мейерхольда по этому отрывку из воспоминаний Ю.Глизер. Но ясно одно – Зинаида стала для него несомненно более дорогим человеком, чем даже его собственные дети. Плохо это или хорошо – не нам в том разбираться. Но это было так. Недаром ведь Всеволод Эмильевич после женитьбы на Зинаиде Николаевне взял двойную фамилию. Он часто даже подписывался так – Мейерхольд-Райх. Редко, когда мужчины поступают так...

Мейерхольд постоянно опекал Зинаиду. Он знал, что ее безумие не прошло бесследно, и эта опека ей необходима. Он, возможно, и стал лепить из Галатеи большую актрису для того, чтобы, что называется, в мирное русло изливалась вся ее могучая энергия. Райх отдавала сцене много сил. И ее страшные приступы ярости (следствие болезни!) – сублимировались на сцене в эмоции ее героинь. Она жила страстями героев «Леса», «Ревизора», «Горя от ума»... Она влюблялась, страдала и умирала в мире, созданном фантазиями мужа. А после спектакля «на землю» возвращалась умиротворенная и разумная женщина.

Вот как все хитро и хорошо для самой Зинаиды придумал ее Пигмалион!

И все же – она кричала на сцене страшным голосом. Точно таким же, как кричала в жизни. Однажды у нее украли кошелек на базаре. Она завопила так, что... вор вернулся и тихо отдал украденное. Точно так же кричала она возле гроба Есенина, покончившего с собой. Ей некого было больше любить...

От безумия, которое могло проснуться в любую минуту, Зинаиду Райх спасал Мейерхольд. Его искусство.

Но в 1939 году из их квартиры в Брюсовом переулке стали доноситься такие же страшные крики. Зинаидой снова овладело безумие. Приступы ярости и страха сменяли друг друга бесконечной чередой. Она никого не узнавала. Билась на кровати. Психиатры требовали отправки в больницу – и немедленной!

Но Мейерхольд и слушать об этом не хотел. Он слишком любил ее для того, чтобы в такой момент оставить одну или даже на попечение врачей. Нет! Он будет лечить ее сам!

Мейерхольд, похоже, действительно был волшебником. Он не только не отдал ее в сумасшедший дом, но и вылечил! Он постоянно сидел рядом с кроватью жены, держа ее за руку. Он кормил ее с ложечки. Он говорил с ней только ласковым голосом. И его любовь победила безумие. Так же, как она пробудила дремавший в Зинаиде талант. Он сделал невозможное! Через месяц Зинаида Райх вернулась к нормальной жизни. Только любовь и постоянная непритворная забота могли сделать такое!

В квартире в Брюсовом переулке свершилось это чудо любви – невменяемая женщина пришла в себя. Не просто выздоровела, но и вернулась на сцену.

...Московский театральный бомонд относился к ней холодно, считал посредственной, обвинял в чрезмерном давлении на мужа в профессиональном плане. И только истинно великим чувством можно объяснить решение Всеволода Эмильевича включить в репертуарный план театра французскую любовную мелодраму Дюма-сына «Дама с камелиями». Свой последний спектакль мастер ставил исключительно для нее и на нее. Он посвящен ей. Нужно было обладать большой смелостью, чтобы во время поголовных сталинских репрессий простую буржуазную мелодраму сделать песней своей любви.

Премьера «Дамы с камелиями» состоялась 19 ап – реля 1934 года и имела огромный успех у москвичей. Попасть на спектакль было очень трудно. В нем отсутствовал даже намек на какую-либо идеологию или социальную значимость. Зрители приходили посочувствовать просто личной трагедии человека, женщины. Люди, истосковавшись по истинным чувствам, стремились увидеть то, что так быстро исчезало со всех советских сцен того времени. В этом спектакле Зинаида Николаевна была великолепна; даже критики, всегда нападавшие на нее, отмечали это. Юрий Олеша назвал ее существом «с вишневыми глазами и абсолютной женственностью». На сцене была необыкновенно элегантная, утонченная «французская» красавица. Она разрывалась между чувством и моралью, между страстью и нравственностью. Чистота отношений Маргариты и Армана была необыкновенно трогательна... В любовных сценах не было и намека на какую-либо эротику, во всем присутствовали сдержанно-возвышенные тона. Ее партнером был Михаил Царев. Прекрасный актер, впоследствии народный артист Советского Союза, главный режиссер Малого театра, даже он в сравнении с Райх был простоват. Ему не хватало элегантности, естественной раскованности истинного аристократа.

А в ней – в ней был этот истинный аристократизм!

В спектакле все – от причесок до туфелек воспроизводит французский быт XIX века. Газеты писали о «духовной, мелодичной силе, излучающей со сцены особый свет, истинный трепет души». Аншлаг следовал за аншлагом – радостная и счастливая Райх перевоплощалась в несчастную Маргариту Готье.

В эпизоде расставания Маргарита и Арман вели диалог приглушенными голосами, стараясь быть внешне спокойными и изо всех сил сдерживая слезы. И лишь единственный раз Арман проводил рукой по щеке своей возлюбленной, вытирая непрошеную слезу, и этот скромный жест производил на зрителей потрясающее впечатление. Стоявшая в зале тишина сменялась всхлипываниями.

В этом спектакле Мейерхольд отразил атмосферу и стиль французского общества XIX века с исключительным вкусом и достоверностью. На сцене находились подлинные вещи того времени. Мебель, вазы, статуэтки, посуда и многое другое были не бутафорские, а приобретались в антикварных магазинах специально для этой постановки. Когда его упрекали в излишней пышности и декорационной натуральности спектакля, без которых, как утверждали, можно было бы обойтись (да и зритель из зала не оценит и не отличит одно от другого), он говорил: «Зритель не оценит, но зато оценят актеры. Чудесные, старинные вещи, сделанные много лет тому назад, каких уже не умеют делать теперь, заключают в самих себе дух минувшей эпохи. И актеры, находясь в окружении этих вещей, почувствуют образы и страсти былого и вернее передадут их. А вот уж это заметит и оценит зритель».

Но однажды в зале оказался зритель, который не только оценил удивительное убранство и красоту французского аристократического двора, он понял подтекст спектакля, стремление к свободной от идеологии, красивой, обеспеченной человеческой жизни. Этим зрителем был Сталин...

В советской печати замелькало слово «мейерхольдовщина», режиссер не получил звание народного артиста СССР. И в 1938 году Комитет по делам искусств принял постановление о ликвидации театра Всеволода Мейерхольда.

Последний спектакль «Дама с камелиями» состоялся вечером 7 января 1939 года. Райх играла вдохновенно, хотя понимала, что это – начало конца! Отыграв финальную сцену – смерть Маргариты, – Зинаида Николаевна потеряла сознание. Ее на руках отнесли за кулисы. Театр был закрыт, как «враждебный советскому искусству».

Мейерхольда арестовали 20 июня 1939 года в Ленинграде. 22 июня поездом под конвоем переправили в Москву, где он находился в разных тюрьмах несколько месяцев. В январе 1940 года он написал заявление на имя В. Молотова. «Меня здесь били – больного, шестидесятипятилетнего старика клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине, когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам сверху с большой силой по местам от колен до верхних частей ног. В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильными внутренними кровотечениями, то по этим красно-сине-желтым кровоподтекам снова били жгутом»...