Дункан улыбнулась ему, а потом прилегла на диван, а поэт тут же очутился подле нее, на коленях. Айседора гладила его кудри, пытаясь говорить по-русски: «За-ла-тая га-ла-ва!» Потом поцеловала его в губы. А еще, как вспоминает писатель Мариенгоф в своем «Романе без вранья», попеременно шептала два слова, восторженно глядя на Есенина, – «ангел» и «черт». Это были едва ли не единственные слова, которые могла она произнести на языке Есенина.

Трудно было поверить, что это их первая встреча – они, словно, давным-давно знали друг друга, так непосредственно вели себя оба в тот вечер. Они говорили на разных языках, но отлично понимали друг друга! Им обоим необходима была эта прекрасная и роковая встреча.

Айседора говорила про молодого поэта своему переводчику И. И. Шнейдеру:

– Он читал мне свои стихи, я ничего не поняла, но я слышу, что это музыка и что стихи эти писал гений.

Она и впрямь так думала.

Когда все гости разошлись, Айседора и Есенин вышли из квартиры Якулова вместе, не желая больше расставаться. Было совсем светло, когда они дошли до Садовой. Такси в Москве тогда еще не было. Но задребезжала рядом пролетка, к счастью, свободная. Оба взобрались в нее, не оставив места сопровождавшему Айседору переводчику. Они просто не видели, не замечали никого вокруг, кроме их самих. Так они были поглощены друг другом.

Переводчик вынужденно пристроился на облучке. А Есенин, едучи рядом с этой необыкновенной женщиной, не выпускал из своих рук ее послушной руки. Они ехали по утренней Москве, совершенно не замечая, что вот уже в который раз объезжают одну и ту же церковь – извозчик задремал, лошадь просто шла по кругу...

Наконец переводчик Айседоры, Шнейдер, крикнул вознице:

– Эй, отец! Ты что, венчаешь нас, что ли? Вокруг церкви, как вокруг аналоя, третий раз едешь!

И это было символично! Невольное «венчание» в непроснувшейся еще Москве, когда ничто и никто не может нарушить их прекрасного молчания...

Есенин, услыхав про «венчание» рассмеялся:

– Повенчал!

Он хохотал, ударяя себя по коленкам, и со счастливой улыбкой пытался объяснить все это Айседоре.

Когда Шнейдер перевел этот разговор Дункан, она тоже загорелась радостью. Точно оба знали, что роман их, возникший так быстротечно, и правда кончится свадьбой.

Наконец пролетка выехала Чистым переулком на Пречистенку и остановилась у подъезда особняка, где жила Айседора. Айседора и Есенин стояли рядом на тротуаре, но не могли распрощаться. Это было просто невозможно – словно невидимая нить связала их обоих.

Дункан посмотрела на переводчика Шнейдера виноватыми глазами и просительно произнесла, кивнув на дверь:

– Иля Илич...ча-ай?

– Чай, конечно. Можно организовать, – сказал Шнейдер, все понимая. И все трое вошли в дом.

Есенин говорил только по-русски. Айседора знала на этом, чужом ей, языке лишь несколько слов. И, тем не менее, они сразу поняли друг друга и стали очень друг другу близки. Прочитав книгу Дункан «Моя Исповедь», можно не удивляться, что она так быстро сошлась с Есениным. В том, что написано в ее мемуарах, есть путь к разгадке этого, на первый взгляд, странного сближения. Встреча с Сергеем Есениным сыграла большую роль в жизни танцовщицы. Гораздо большую, чем все прочие встречи, которые пришлось ей пережить на протяжении ее зигзагообразной, богатой разнообразными приключениями жизни.

Есенин, поэт, вышедший из деревни, крестьянский юноша, совершенно не тронутый западной цивилизацией, стоял перед настоящей американкой, насквозь пропитаннной культурой Запада. Как на чудо, смотрел Есенин на женщину, в каждом шаге и жесте которой чувствовалась изысканная гармония, при этом не зная, что делать со своими руками и ногами. А когда она в первый раз танцевала перед ним, он почувствовал в себе ту страсть, которая сжигала и Айседору. Дрожа от нетерпения, полный досады от сознания собственной беспомощности и невозможности высказать то, что было у него в голове и сердце, он внезапно вскочил с места, сбросил ботинки и бросился в безумную пляску, в которой силился выразить охватившую его страсть.

Айседора в упоительном восторге смотрела на этот безумный танец поэта. Эти танцы крепко связали судьбы Есенина и Айседоры.

Есенин, как и Айседора, был человеком не только огромного таланта, но и неуемных страстей. Вот что пишет о поэте другая женщина, любившая его до безумия – Галина Бенеславская, которую знал он с 1920 года.

«Он весь стихия, озорная, непокорная, безудержная стихия не только в стихах, а в каждом движении... Гибкий, буйный, как ветер, о котором он говорит, да нет, что ветер, ветру бы у Есенина призанять удали. Где он, где его стихи, и где его буйная удаль – разве можно отделить? Все это слилось в безудержную стремительность, и захватывают, пожалуй, не так стихи, как эта стихийность».

Очарованная этой «стихийностью» Айседора была покорена молодым поэтом. Именно он избавил ее от «призраков прошлого», помог вступить в новую полосу ее жизни. И неважно, что не такой долгосрочной оказалась эта связь. Главное – что все это было!

А где впервые признался в любви поэт танцовщице? Говорят, что это случилось в гостинице «Метрополь». «Новый Вавилон ХХ века» – так называли «Метрополь» после открытия в 1905 году. Это был грандиозный проект С. Мамонтова – культурный центр в центре Москвы, объединяющий гостиничные номера, выставочные залы, рестораны и уникальный театр. Здесь проходили выставки художников, светские вечера и банкеты. И легенда гласит, что именно в центральном ресторане «Метрополя» Сергей Есенин объяснился в любви Айседоре... Может быть, поэтому позднее – в шестидесятые-семидесятые годы – этот ресторан называли «рестораном влюбленных»?

Дункан, которая неоднократно отвергала предложения брака со стороны миллионеров и знаменитых художников, Айседора, имевшая мужество игнорировать общественное мнение и подарить жизнь трем внебрачным детям, решила сочетаться браком с Есениным. Она, эта свободолюбивая женщина, почла за величайшее счастье именовать себя его женой.

Во многом, конечно, она пошла на это ради того, чтобы у поэта не было неприятностей в Америке, куда они собирались поехать вместе. В Штатах в то время свирепствовала «полиция нравов», и даже Горький (о чем Есенин знал) был подвержен обструкции лишь потому, что не был «обвенчан» с М. Ф. Андреевой.

Но была и главная причина. Айседора действительно безумно увлеклась молодым поэтом. И ей хотелось быть связанной с ним не только любовными, но и брачными узами. Пред силой этого чувства отступили ее былые принципы – никаких формальностей в любви!

Прежде чем рассказывать об их бракосочетании, надо отметить, что московское общество воспринимало связь Есенина и Дункан как скандал. «В совсем молодом мире московской богемы, – пишет очевидец этих событий писатель Валентин Катаев в своей книге „Алмазный мой венец“ про Айседору, – она воспринималась чуть ли не как старуха. Между тем люди, хорошо знавшие ее, говорили, что она необыкновенно хороша и выглядела гораздо моложе своих лет, слегка по-англосаксонски курносенькая, с пышными волосами, божественно сложенная.

Так или иначе, она влюбила в себя рязанского поэта, сама в него влюбилась без памяти, и они улетели за границу из Москвы...»

В своих воспоминаниях Катаев называет их не подлинными именами, а Королевич и Босоножка. Королевич – возможно потому, что златокудрый молодой Есенин действительно походил на сказочного королевича, а Босоножка – потому что Айседора танцевала всегда босая... И даже девочки из ее школы звались босоножками...

Один из больших остряков-поэтов, пишет Катаев, сочинил по этому поводу язвительную эпиграмму:

Были шутки и похлеще! По Москве ползли слухи, что Есенин женился на «богатой старухе», друзья поэта называли ее «Дуня с Пречистенки». В московских кабаре распевали: