Итак, «плод любви» драматурга и актрисы – пьеса «Гроза», пьеса, современная и по сей день.
Когда драматург писал «Грозу» (а было это в Москве, в разгар лета 1859 года), то, конечно, прежде всего, думал о Косицкой. На нее он уповал и видел своею Катериной!
«Не знаю, найдет ли мое письмо Вас в Москве, – писала Косицкая Островскому, с обычной своей открытостью и прямотой, не заботясь к тому же об орфографии и знаках препинания. – Мне нужна для бенефиса пьеса, которая бы помогла мне и моим нуждам... одно ваше имя могло бы сделать хороший сбор, если вы не разучились делать добрые дела, то сделайте для меня одно из них, нет ли у вас пьески, разумеется вашей, дайте мне ее для бенефиса...»
Островский предложил ей пьесу «Воспитанница». Косицкая должна была играть роль Нади. Что-то было в натуре актрисы родственное этой героине: душевная чистота, своеволие ...
Однако не суждено было ей сыграть Надю. Новый директор императорских театров Сабуров не одобрил намерений Островского. Пьеса попала под запрет III отделения. О постановке не могло быть и речи...
И тогда Островский начал новую пьесу – «Гроза». Он писал и думал о Любе, о ее нежном сердце.
То жаркое лето 1859 года Островский проводил под Москвой, где жили целой колонией на дачах актеры Малого театра и их литературные друзья. Здесь, как уверяют современники, и завязался роман драматурга и актрисы, уже не платонический...
Островский принадлежал к людям того психологического склада, которые увлекаются не сразу, но надолго, и самозабвенно погружаются потом в свое чувство. Косицкую он знал давно. Ему нравились ее богемный шарм и женственность. Ее смелость и искренность. Она, вечно окруженная поклонниками и почитателями ее таланта и красоты, казалась ему воплощением победоносного начала! Эта «победительница» прекрасно пела, аккомпанируя себе на маленькой гитаре, была чудной рассказчицей – делала это охотно, смешно и верно.
Она жила только движениями своего сердца. Только им верила. Легко смеялась и легко плакала. Сильная и беззащитная в своей искренности, не однажды обманутая жизнью, много пережившая, она соединяла в себе русскую удаль, широту души и... потребность в печали.
Была ли такой на самом деле Любовь Косицкая или такой ее придумал себе Александр Островский? Говорят, что она всегда восхищала его как актриса талантливая, но испорченная мелодрамой.
Полудружба-полувлюбленность, царившая в их отношениях в прежние годы, вдруг вспыхнула пожаром. Его было не остановить, не погасить...
Да и к чему? Этот «пожар» подарил нам «Грозу»! Когда люди любят друг друга и творят вместе – это счастье и для них, и для зрителей, потому что любовь, перетекая в творчество, делает произведение полнокровнее и правдивее. Искусство питается любовью. Чем больше любви – тем выше искусство!
Островский любил Косицкую. Ей было уже тридцать. По тем временам – возраст (да еще для актрисы!). Позади у нее долгая, полная страстей и разочарований женская жизнь.
Да, она утеряла цвет первой молодости, наивность и, возможно, некоторую свежесть. Но, помимо профессионального мастерства, к ней пришла мудрость жизни, обаяние зрелой женственности...
Юная Стрепетова, видевшая Косицкую на сцене, навсегда запомнила ее и описала ее внешность с той придирчивой подробностью, с какой может рассказать о женщине другая женщина. Косицкая показалась ей немного полной, среднего роста, «с гладко причесанными волосами, с красивыми, хотя немного крупными чертами круглого прямого русского лица и тихим, спокойным взглядом очаровательных серо-голубых глаз, которым большие черные ресницы придавали особую ясность выражения».
Но этот портрет статичен!
А ведь Любовь Павловна была прелестно подвижна.
Складки в уголках губ говорили о пережитых печалях, а глаза горели весельем и страстностью... Косицкая рассказывала драматургу о своем прошлом – о детстве и молодости. То, о чем не надо рассказывать «просто мужчине», непременно надо рассказать писателю, как врачу. Он поймет, он – оценит. Островский записывал отрывки ее рассказов на полях «Грозы», а потом использовал их в пьесе – специально или невольно?
Когда сочиняешь, то невольно опустошаешь всю кладовую своей памяти. А уж рассказ любимого человека в такой ситуации – просто спасение!
Так и рождалась Катерина Кабанова – из осколков прошлого Любы Косицкой, из ее жизненных впечатлений – и все это было пропущено через душу творца и влюбленного – А. Н. Островского.
Пишет он сон Катерины, а тут же в рукописи пометочка: «слышал от Л. П. про такой же сон в этот же день...» Что это? Совпадения? Он писал свою пьесу, а легкая тень актрисы Косицкой падала на его рукопись. И в прямом, и в переносном смысле этого слова.
Рассказы Катерины о девичестве впрямь похожи на рассказы о той поре Любы. Жизнь перетекает в пьесу. Влюбленность – в искусство. И совпадения неизбежны. И прекрасны.
Он видел в Любе Катерину, женщину, готовую к страданию, натуру трагическую, душу цельную...
Он писал пьесу и не заметил, как влюбился страстно и сильно в свою Любу-Катерину. Так бывает, когда путаешь реальность и вымысел. А творчество – это всегда сплав реальности и вымысла!
В Катерине, правда, есть еще и то, чего не было в Косицкой в силу ее профессии – некая экзальтированная религиозность. Хотя желание «полететь как птица», воспарить над этой жизнью, обыденностью, оно, должно быть, присуще почти каждому из нас. И героине романтической истории в жизни драматурга, наверное, тоже часто хотелось летать...
Впервые Островский прочел свою «Грозу» на квартире у Косицкой, в октябре 1859 года. Там собрались актеры Малого театра. Он делал паузы, выходил курить – очевидно, нервничал. И она, Люба, нервничала. Ей было интересно: чем окончится пьеса, как примут ее сотоварищи по театру. И... что ей предстоит играть?
Чтение прошло блестяще. В слушателях драма вызвала бурный восторг. И это немудрено! Островский отдал пьесе часть души. Впрочем – будем справедливыми! – не только этой пьесе.
Естественно, что роль Катерины сразу отвели Косицкой...
А потом начались репетиции. Островский день и ночь пропадал в театре. Его Агафья Ивановна огорчалась, отчего в ту пору совсем потускнела. Сердцем чувствовала неладное, но – молчала! С утра Александр Николаевич тщательно одевался – и исчезал допоздна.
Он встречал и провожал Любу. Ее женская прелесть была несомненна, но, помимо того, он ощущал в ней родственную душу, сочувствующую, понимающую его как художника. А сплав прелести и души – это смертельное оружие!
Он любил ее все сильнее. Общая работа сближала их. Они оба трудились вдохновенно, приближая успех. Неизбежный успех. Успех – как триумф их чувства!
Они – репетируют. Встречаются тайно. Пишут друг другу письма... Он готов на все! Расстаться с Агафьей Ивановной, все бросить.
Он пишет Косицкой: «Я Вас на высокий пьедестал поставлю...». И слова этого пророчества сбываются!
16 ноября 1859 года состоялась премьера «Грозы» в Малом театре.
На сцене Малого – плод любви Драматурга и Актрисы. Может быть, об этом не все знали? Но догадывались – по особому волнению Островского, по сосредоточенному лицу Косицкой, которая, во что бы то ни стало, должна была блистательно сыграть эту роль! Ведь это – пьеса для нее!
Автор изнемогал от волнения. Но актеры утешили его своей вдохновенной игрой. Сергей Васильев в роли Тихона снискал шумное одобрение публики. Интересно, что актер этот был уже почти слеп в ту пору, партнеры помогали ему двигаться, незаметно поворачивая в нужную сторону. Но играл он замечательно правдиво!
Островский и, конечно же, публика аплодировали Кабанихе – актрисе Рыкаловой.
А вот и выход Косицкой... Он начинается со знаменитых слов: «Отчего люди не летают!..» Вдруг ее подхватила, понесла за собой волна вдохновения, когда ты – уже и не ты, а просто частица Божия, и велением сверху, а не своей волей, ты творишь, сам зачарованный содеянным...
В эти секунды легкое дыхание вечности просыпается в тебе. И ты сам не знаешь: как все складывается, как получается?
