Не меньшее внимание уделялось и сцене. По своим размерам – шестнадцать метров в ширину и двадцать три метра в глубину – она не уступала крупнейшим театрам. Перед ней находилась еще большая авансцена. Здесь, согласно театральной традиции, должны были появляться первые персонажи.
Трюм, верхнее машинное отделение, подъемники, блоки для подачи декораций, сложнейшие театральные машины – великолепное оборудование, в создание которого немало труда вложил талантливейший крепостной механик Федор Иванович Пряхин, позволяло осуществлять на останкинской сцене любые представления.
С большим успехом в новом театре прошла героическая опера «Взятие Измаила», поставленная 22 июля 1795 года. Автором либретто был один из участников штурма Измаила П. Б. Потемкин. Музыку написал композитор И. А. Козловский. В патриотическом спектакле, показывавшем смелость и мужество русских воинов, Жемчугова выступила в роли турчанки 3ельмиры, влюбленной в российского офицера. Со страстью и увлечением пела она арию плененной турчанки:
«Оставить мне отца несносно, но, любя,
Все в свете позабыть хочу я для тебя.
Различность веры, нет, и то не помешает,
Что Бог один у всех, то разум мне вещает...»
Зельмиру играла горячо любящая женщина, и все прекрасно понимали, к кому относились слова:
«Любовник, друг и муж, и просветитель мой,
Жизнь новую приму, соединясь с тобой...»
Как обычно, опера сопровождалась балетом – плясками русских воинов и пленных турок.
Жемчуговой устраивали овации, дарили цветы. Московские вельможи с удовольствием беседовали с высокоодаренной и образованной актрисой.
Но родовитая знать не могла примириться с подобным альянсом. Родственники графа по-прежнему беспокоились о судьбе богатого наследства, которое их ожидало после его смерти. Не раз пытались они представить себе, сколько же денег потратил Шереметев на свой сказочный дворец. Сколько он тратит на пышные постановки и костюмы артистов? Сидя на спектаклях, они следили не столько за действием, сколько за нарядами первой актрисы.
Граф настроил против себя почти всю родню. Это обрушило новую волну злобы на Прасковью Ивановну: ее считали виновницей поведения графа.
А Жемчугова между тем продолжала успешно выступать в спектаклях. Все ее помыслы были устремлены к любимому человеку и делу всей жизни – театру. Она понимала, что только на сцене может утвердить свое человеческое достоинство.
Со сценой была связана вся ее судьба и судьбы друзей, с которыми она вместе росла и воспитывалась. Со сценой была связана и ее любовь. Если отнять у нее театр – значит, отнять у Параши жизнь...
Никогда еще так дружно и слаженно не работали артисты, никогда еще не имели такого шумного успеха шереметевские спектакли. Был возобновлен почти весь прежний репертуар. Снова зазвучала музыка Гретри и Монсиньи, Дюни и Паизиелло. Появились и русские комические оперы: «Анюта» М. И. Попова и «Мельник-колдун, обманщик и сват» А. О. Аблесимова с музыкой Е. Н. Фомина, «Несчастье от кареты» Я. Б. Княжнина на музыку В. А. Пашкевича и «Розана и Любим» Н. П. Николева на музыку Карцелли...
С 1795 года Останкино становится одним из центров художественной жизни Москвы. Шереметевский театр оставляет далеко позади себя многочисленные крепостные труппы. По своей значительности, культуре и художественному уровню ему не уступает, пожалуй, лишь театр графа А. Р. Воронцова.
Но недолго были счастливы в своем новом доме граф Шереметев и Прасковья Ивановна.
Графа призвали в Петербург, ему было пожаловано государем звание обергофмаршала императорского двора, что требовало непременного присутствия в Северной столице... Николай Петрович с неохотой покидал Москву – да что поделаешь: на то воля государя! Его сопровождали Прасковья Ивановна, ее верная подруга по театру Татьяна Шлыкова и небольшая группа артистов...
Но надо сказать об одном важном событии в жизни графа и актрисы Жемчуговой, которое свершилось все-таки в Москве.
6 ноября 1801 года они тайно венчались в церкви Симеона Столпника, что на Арбате. На этом венчании присутствовали лишь несколько очень близких друзей графа, да верная Прасковье Ивановне подружка Татьяна.
Они венчались спустя семнадцать лет после начала их любви. Графу уже исполнилось пятьдесят лет. Он мечтает о наследнике. К чему ему несчетные богатства, если их некому оставить? Вот если бы любимая женщина родила ему сына, тогда бы счастью его не было предела!..
Мало кто знает, что разрешение на этот «неравный брак» все-таки было получено. И не у кого-нибудь, а у самого императора! О браке этом, правда, официально было объявлено позже, лишь в 1803 году. Высший свет и родственники графа были шокированы...
Но, забегая вперед, скажем, что графиня Шереметева об этом так и не узнала. Петербургские и московские дамы никогда бы не приняли бывшую крепостную в своих салонах!
Прасковья Ивановна этих салонов и не увидела. Но так ли это важно для женщины, которая была так долго и страстно любима своим единственным возлюбленным?
...С переездом в Петербург в жизни П. И. Жемчуговой начался последний, самый печальный период жизни. Она жила в сказочном дворце – Фонтанном доме Н. П. Шереметева. Она бродила по мраморным лестницам, переходила из Малиновой гостиной в Белую залу и чувствовала себя птицей в золотой клетке!
Прасковья Ивановна редко выходила из дому. К тому же врачи запретили ей петь и установили строгий режим, потому что у актрисы открылась чахотка. Можно представить, как способствовал этому петербургский климат!
Спектакли прекратились. Как и зачем ей было теперь жить? С тайным мужем своим она не могла появиться в Зимний дворец, а он вынужден был присутствовать на балах и приемах, на великосветских ужинах... Граф то и дело пытался сказаться больным и не приезжал на прием во Дворец, но тогда его друг, Павел Первый, сам являлся в Фонтанный дом, чтобы удостовериться в болезни Николая Петровича...
В последние годы жизни Прасковьи Ивановны мало кто разделял с ней ее одиночество. Разве что Николай Аргунов, крепостной художник, который нарисовал ее портрет, известный многим. На этом портрете графиня-крестьянка прекрасна и печальна. Она в белом платье и в красной шали...
И еще ее одиночество скрашивала верная Татьяна Васильевна Шлыкова (после смерти подруги она станет воспитательницей ее сына, Дмитрия Николаевича).
Бог смилостивился над Прасковьей Ивановной, и послал ей в тридцать пять лет счастье – рождение сына!
Аргунов, по приказу Шереметева, написал ее беременной... Она худа, бледна, живот велик... На что понадобился мужу такой ее портрет? Чтобы доказать потомкам, что она – мать его наследника?
...Рождение ребенка подкосило ее силы. Через несколько недель после его появления, 28 февраля 1803 года Прасковья Ивановна умерла... Похоронена П. И. Жемчугова в Петербурге, в Александро-Невской лавре. На могильной ее плите выбиты стихи:
«Не пышный мрамор сей, бесчувственный и бренный,
Супруги, матери, скрывает прах бесценный.
Храм добродетели душа ее была:
Мир благочестья, вера в ней жила».
Граф безутешно, до болезни телесной переживал смерть любимой. Он собственноручно написал два важных документа – для сына Дмитрия. Один из них – «Завещательное письмо», другой – «Жизнь и погребение графини Прасковьи Ивановны Шереметевой». С каким уважением, с какой нежностью и почтением пишет он о своей милой! И везде, в каждой строке он называет ее только графиней, только Прасковьей Ивановной, только равной себе!
Сделал это граф для того, чтобы потомки Шереметевых столь же бережно и уважительно чтили память о П. И. Жемчуговой-Шереметевой.
