23 ноября был «куртаг» у герцогини Брауншвейгской. Все заметили, что Анна Леопольдовна была не в духе: она долго ходила взад и вперед, а потом вызвала Елизавету в отдельную комнату. Здесь между ней и царевной состоялся неприятный разговор. Анна Леопольдовна обвинила Елизавету в том, что она ведет переговоры с врагами отечества (в тот момент шла война со Швецией). После этого Елизавета заплакала, и тогда Анна Леопольдовна, будучи по характеру женщиной чувствительной, заключила ее в объятия и заплакала сама.

На этот раз Елизавете удалось отвести от себя подозрения, но разговор сильно взволновал ее, так как все упреки регентши были совершенно справедливы. Еще до начала войны со Швецией она вела переговоры со шведским посланником Нольккеном. Тот прямо предлагал ей деньги и помощь в перевороте в обмен на письменные обещания возвратить Швеции захваченные при Петре земли. Елизавета тогда благоразумно отказалась подписывать какие-либо бумаги...

Но теперь, после разговора с императрицей, она поняла, что переворот для нее неминуем. Царевна впервые почувствовала серьезную угрозу для своей жизни... Наступал решительный час.

25 ноября 1741 года, узнав, что Анна Леопольдовна действительно имеет намерения арестовать ее и, возможно, даже заключить в монастырь, Елизавета с особо доверенными ей людьми (разумеется, Разумовский – первый из их числа) примчалась ночью к казармам гренадерского полка и, подняв по тревоге сонных солдат, обратилась к ним с пламенной речью:

«Узнаете ли вы меня? Знаете ли вы, чья я дочь? Меня хотят заточить в монастырь. Готовы ли вы меня защитить? Хотите ли мне служить, как отцу моему и вашему служили? Самим вам известно, каких я натерпелась нужд и теперь терплю и народ весь терпит от немцев. Освободимся от наших мучителей».

«Матушка, – отвечали солдаты, – давно мы этого дожидались, и что велишь, все сделаем». Но Елизавета не хотела кровопролития. «Не говорите про убийства, – возразила она, – а то я уйду». Солдаты замолчали смущенные, а царевна подняла крест и сказала: «Клянусь в том, что умру за вас. Целуйте и мне крест на этом, но не проливайте напрасно крови!» Солдаты бросились прикладываться к кресту. После присяги Елизавета опять села в сани, а солдаты двинулись за ней...

Алексей Разумовский вместе с другими приближенными следовали вслед за Елизаветой к Зимнему дворцу...

Войдя в комнату правительницы Анны Леопольдовны, которая спала вместе с фрейлиной Менгден, Елизавета сказала ей: «Сестрица, пора вставать!» Герцогиня, проснувшись, отвечала: «Как, это вы, сударыня?!» Увидевши за Елизаветой гвардейцев, Анна Леопольдовна догадалась, в чем дело и стала умолять царевну не делать зла ее детям. Елизавета пообещала быть милостивой, отправила брауншвейгскую чету в свой дворец. Сама она поехала следом, увозя на коленях маленького Ивана Антоновича. Ребенок смеялся и подпрыгивал у нее на руках. Елизавета поцеловала его и сказала: «Бедное дитя! Ты вовсе невинно: твои родители виноваты».

К семи часам утра переворот завершился. Арестованных отправили в крепость, а во дворец Елизаветы стали собираться петербургские вельможи. Все были растеряны, многие опасались за свою судьбу, но императрица приняла всех милостиво. Опала постигла лишь немногих, да и из них никого она не казнила, а лишь сослала в Сибирь. С самого начала своего правления Елизавета хотела показать пример гуманности и великодушия.

Затем пошли награды. Рота Преображенского полка, совершившая переворот, была наименована лейб-компанией. Елизавета объявила себя капитаном этой роты. Все рядовые были пожалованы в дворяне и наделены имениями. В вице-канцлеры на место Остермана был возведен Алексей Бестужев. Чтобы обезопасить себя со стороны Голштинской линии родственников, императрица немедленно по принятии власти отправила в Киль за своим племянником, которого собиралась сделать наследником. Было ли это только политическим шагом или же еще совсем молодая императрица не собиралась иметь собственной семьи и детей-наследников, объявляя наследником племянника? Догадаться теперь трудно...

23 февраля императрица выехала со всем двором в Москву, где должна была состояться коронация. 28 февраля Москва торжественно встречала Елизавету. Праздник Пасхи государыня встретила в Покровском селе, после чего, 25 апреля, состоялась коронация; 29-го императрица переехала в Яузский дворец. Здесь стали устраивать бесконечные празднества и торжества, балы и маскарады, на которых Елизавета собирала до девятисот человек.

Так началось «веселое» царствование Елизаветы.

История Елизаветы и Разумовского – это история сильной женщины, властной женщины, возвысившей до своих высот возлюбленного. Позже этот мифологический сюжет несколько иначе повторит и другая, еще более замечательная русская императрица нерусского происхождения, невестка Елизаветы, Екатерина Великая, жена того самого племянника, которого императрица объявила своим преемником.

В перевороте, возведшем на престол Елизавету, Разумовский играл очень видную роль и был пожалован в поручики лейб-компании, с генеральским чином. После коронации государыни Разумовский получил звание обер-егермейстера и целый ряд имений в Великороссии и Малороссии. За матерью Разумовского был отправлен в Лемеши особый нарочный, и ее поместили со всем семейством во дворце; но здесь она чувствовала себя не в своей тарелке и скоро вернулась домой. Сознавая затруднительность своего положения на той высоте, на какую вознес его случай, Разумовский приблизил к себе таких ученых и талантливых людей, как Теплов, Сумароков, Елагин.

Сам Разумовский стоял вне политики, но на него опирались такие представители русской партии, как канцлер Бестужев-Рюмин. Как уже говорилось, Елизавета была очень приятна в общении, остроумна, весела, изящна, и окружавшим императрицу невольно приходилось, следуя ее примеру, держать планку, чтобы оставаться в фаворе. Само по себе это способствовало развитию высшего русского общества, вступившего на путь европейской утонченности. Разумеется, до «парижского эталона» было еще далеко, однако, по сравнению с двором Анны, прогресс был заметным и впечатляющим. Правда, и платить за него приходилось немалую цену.

Известно, что Елизавета имела слабости, которые недешево обходились государственной казне. Страсть к нарядам и к уходу за своей красотой у императрицы граничила с манией. Долгое время вынужденная стеснять себя в этом смысле по соображениям экономии, она со дня восшествия своего на престол не надела двух раз одного платья!

Танцуя до упаду и испытывая сильную испарину из-за преждевременной полноты, императрица иногда по три раза меняла платье во время одного бала. В 1753 году во время пожара в одном из ее московских дворцов сгорело четыре тысячи платьев, однако после ее смерти в ее гардеробах их осталось еще пятнадцать тысяч и, кроме того, два сундука шелковых чулок, тысяча пар туфель и более сотни кусков французских материй. Елизавета поджидала прибытия французских кораблей в Санкт-Петербургский порт и приказывала немедленно покупать новинки, привозимые ими, прежде чем другие их увидели. Она любила белые или светлые материи, затканные золотыми или серебряными цветами. Гардероб императрицы вмещал и коллекции мужских костюмов. Она унаследовала от отца любовь к переодеваниям. За три месяца после своего пребывания в Москве во время коронации она успела, по свидетельству Ботта, надеть костюмы всех стран мира. Впоследствии при дворе два раза в неделю происходили маскарады, и Елизавета появлялась на них переодетой в мужские костюмы – то французским мушкетером, то казацким гетманом, то голландским матросом. У нее были красивые ноги, по крайней мере, ее в этом уверяли. Полагая, что мужской костюм не выгоден ее соперницам, она затеяла костюмированные балы, на которые все дамы должны были являться во фраках французского покроя, а мужчины – в юбках с панье.

Императрица строго следила за тем, чтобы никто не смел носить платья и прически нового фасона в ее присутствии. Однажды Лопухина вздумала явиться во дворец с розой в волосах, тогда как государыня имела такую же розу в прическе. В разгар бала Елизавета заставила виновную встать на колени, велела подать ножницы, срезала преступную розу вместе с прядью волос и, закатив виновнице две добрые пощечины, продолжала танцевать.