- Что это вы так смотрите? - Петр поежился, отвел глаза.

- Как вы пришли к такому выводу? - Философ сглотнул, потушил окурок, который он искурил почти до исчезновения.

- Мне Аза Антоновна сказала. Во сне. Вы не подскажете, к чему снятся фашисты?

- Фашисты? Нет, я не толкую сновидения. Это вам бы к старику Фрейду обратиться.

- Да, не помешало бы. Вот выберусь отсюда, обязательно куплю все его сочинения и перечту.

- Погодите, погодите. Так вы сказали, что она вам так сказала во сне?

- Ну да.

Петр рассказал сон, а Философ внимательно слушал. Когда Петр закончил рассказ, долгое время стояла тишина, только один раз бродяга ощупал карманы в поисках окурка, но безуспешно.

- Знаете, а ведь я пришел к аналогичному выводу, - тихо сказал Философ, глядя куда-то мимо собеседника.

- К какому? Что меня начальником хотят сделать? Да ну! Чепуха! Из каких соображений, хотел бы я знать?

- Да неважно, из каких. Из любых. Например, вы седьмой потомок тринадцатого колена девятого по счету начальника.

- Так примитивно?

- Ну, может быть и не так. Просто, для примера. Вы ни сном, ни духом, а они-то знают. И пекутся о вас. Я вот все размышлял над вопросом: а какого черта группа корректоров устроила тот пикет у телецентра? Зачем им это было нужно?

- Да мало ли зачем? У них там в книге мало ли что записано. Начитались, и пошли делать политику. Тут ведь не важно само действие, важен толчок в нужном направлении... Постойте! Уж не хотите ли вы сказать, что все это было устроено для меня?

- Именно это я и хочу сказать.

- Да ну, - Петр поежился, сунул руки в карманы халата, и тут же вынул, потому что там, в карманах, было грязно, сально и полно подсолнуховой шелухи.

- Я размышлял над тем, к чему вас готовят, - продолжал Философ. - Больше ничего не походит. Уж больно большие силы были задействованы...

- Неделя осталась, - после некоторой паузы произнес Петр, почему-то с невыразимой тоской.

- Ну, не грустите, - подбодрил Философ.

- А ведь вы действуете как агент Ордена, - без улыбки сказал Петр.

- Мне не хотелось бы, чтоб вы так думали, - проговорил Философ, будто через силу.

- Да я и не думаю, - Петр вздохнул. - А хотите, я вам сигарет куплю?

- Сходили бы вы в паспортный стол, - вместо ответа сказал бродяга. - Ведь за взятку можно все...

- Эх, если бы я мог на эту взятку здесь заработать!

- Откладывали бы потихоньку. Сходите. Охота вам быть этим начальником?

- Теперь вы говорите не как агент Ордена, - усмехнулся Петр. - Да ну, бросьте! Я не верю, что меня прочат в руководители.

- А зря. Вот увидите.

- Ну-ну. Нет, я не пойду в паспортный стол. Незачем. Там меньше тысячи долларов не запросят, а где я такие бабки заработаю? На этом рынке? Лет через двадцать? К тому времени охомутают меня рыцари славные, во главе с Азой Антоновной...

- Судя по всему, у них не Аза Антоновна главная.

- Да я уж догадался, - Петр поднял с земли щепку, с силой переломил.

- Ладно, мне пора, - Философ поднялся и пошел к выходу. Остановился, повернулся, пристально посмотрел на Петра, но ничего не сказал.

"Агент, - тоскливо подумал Петр. - Как пить дать, агент".

Среди грузчиков были весьма колоритные фигуры. Например Муса и Али, братья-близнецы, обрусевшие азербайджанцы. Огромные, черные, сильные, они были глухонемые. Не пили вина, исполняя предписания Корана, зато курили анашу. В обед и вечером, после работы, они откидывались спиной на забор, забивали косяк и, передавая его друг другу, шумно затягивались, закрывали глаза и сидели, обомлевшие, полчаса и больше, потом вставали и уходили как ни в чем не бывало. Если возникал какой-то конфликт, например у Артамона с какой-нибудь шпаной, они подходили и вставали за спиной, и этого было достаточно, чтобы остудить самые горячие головы. Братья таскали огромные баулы играючи, на лице у них при этом никогда не возникало напряжения, словно несли они не многокилограммовые баулы, а дамские сумочки.

Еще был Абрам. Это у него было такое прозвище, поскольку к евреям он не имел никакого отношения. Это был белорус, светловолосый, невысокий, какой-то кривобокий, припадающий на правую ногу при ходьбе. Почему его прозвали Абрамом, никто не знал, а на все вопросы Абрам отмалчивался, туманно смотрел мимо спрашивающего, и у последнего пропадала всякая охота расспрашивать. Этот любил выпить, и находился в стадии активного алкоголизма, когда человеку становится все равно, есть ли у него жена и дети, и все мысли вращаются вокруг вопроса: "А что бы такое еще продать?". Он несколько дней кряду приставал к Петру, намекая, что тому надо бы "проставиться", то есть напоить его, Абрама, по случаю заработка. Петр сначала отнекивался, стеная в душе, а потом твердо послал Абрама по-русски, и тот отстал, почувствовав к нему нечто вроде уважения. Артамон рассказал Петру, что у него есть где-то квартирешка на окраине, но летом он предпочитает ночевать прямо на рынке, в сторожке, у своего друга и собутыльника Севастьяныча.

Еще среди грузчиков болтались два великовозрастных болвана, Пухлый и Тема, крепко сложенные, мускулистые, но совершенно не обезображенные интеллектом. С трудом закончив восемь классов, они решили, что лишнее образование им ни к чему. Эти почти не пили, просаживая заработанное на игровых автоматах, которых нынче понаставили повсюду. Они меняли бумажные деньги на никелевые пятаки и кормили ими молчаливые "лохотроны", пристально наблюдая за электронными цифрами, мелькающими на табло. Рассказывали, что однажды один мужик сорвал джек-пот, и унес с рынка мешок пятаков, но при этом никто лично этого мужика не видел, и говорил с чужих слов. Поэтому у "лохотронов" всегда толпились любители легкой наживы, в том числе Пухлый и Тема.

Еще одним членом бригады был Поп, получивший прозвище за благообразный вид, окладистую бороду, которую он поминутно любовно оглаживал заскорузлой ладонью. Этот не пил, не курил, не выражался по матушке, копил деньги, слыл жутким скрягой и имел второе прозвище - Скопидом.

Еще приходили два молодых алкоголика, не просыхавших ни при каких обстоятельствах. Эти тоже канючили, чтобы Петр "проставился" и их тоже пришлось послать.

Петр часто оставался после утренней работы на рынке, специально, чтобы понаблюдать покупателей. Приходили толстые тетки, важные, знающие цену всякому товару, перебирали и перещупывали все, что лежало и висело на прилавках, спрашивали цену, возмущались и торговались, однако почти ничего не покупали. Поначалу Петр никак не мог понять, зачем они идут сюда, а потом сообразил, что в этом их жизнь - горланить и браниться, потому что денег у них нет и никогда не было, а если и появлялись, то тут же пропивались их благоверными. Одеты они были сплошь бедно и старомодно, в вещи, купленные еще до перестройки и гласности.

Были еще толстые тетки другого сорта. Этих часто сопровождали брюхатые мужья в кожаных куртках, обрюзглые и важные. Мужья вертели в руках ключи от машины и будто невзначай демонстрировали брелоки от автомобильной сигнализации. Тетки были вполне платежеспособные, рылись в завалах дешевой одежды, покупали себе платья, блузки, плащи, а мужьям - две-три пары носков.

Бывали и женщины помоложе, от которых за версту несло одиночеством. Такие дамы выглядели скромно, выбирали долго, выискивая наилучшее соотношение цена-качество, торговались неуверенно, и большей частью не выторговывали ничего.

Больше всего было, конечно, молодых людей, чаще студентов. Эти торговаться считали зазорным, долго мерили, прикидывали так и эдак, и говорили, что они еще придут. Чаще случалось так, что не приходили. То ли не было денег, то ли настойчиво искали и находили где-то, при чем не всегда дешевле и лучше. Фразу "я сейчас вернусь" торговцы слышат по сто раз на дню, и не питают иллюзий, потому что возвращаются единицы.

Еще ходили попрошайки, чистенько, но бедно одетые бабульки, просили Христа ради на хлебушек. Торговцы всегда подавали, потому что считалось - не подашь, удачи не будет.