Так и случилось. Автобус приостановился, открыл переднюю дверь, кто-то вошел. Петр вдался в сиденье, но его все-таки увидели. Над ним навис знакомый силуэт и еще более знакомый голос произнес:

- А, Петруша. Ты что здесь делаешь?

Петр сел, посмотрел на Азу Антоновну, которая была все в том же плаще и платке, и сказал:

- Да вот.

Антоновна села рядом, обдав его запахом каких-то необычайно дешевых духов.

- Ты как автобус-то нашел, болезный? - спросила Антоновна.

- Случайно.

- А зачем забрался-то?

- Так ведь...

Но Антоновна не стала слушать.

- Слышь, Денисыч! - крикнула она водителю. - У нас тут длинноухий. Ты видал?

- А то, - отозвался Денисыч. - Я его еще в окно засек, как он дверцу раздвигал.

- Ты на что надеялся-то, касатик? - ласково спросила Антоновна, поворачиваясь к Петру.

- Да ни на что. На авось, на что же еще.

- Молодца. Рисковый парень. Эх, нравишься ты мне. Вот не знаю почему, но нравишься. Жалко будет тебя убивать.

Петр вздрогнул и проговорил с натугой:

- Я не помню ничего.

- Помнишь, касатик, помнишь.

- Аза Атоновна, поверьте! - вскричал Петр, приложив руку к груди, и осекся.

- Ну вот, ну вот, - Антоновна сокрушенно покивала головой, посмотрела с прищуром: - А говоришь - не помню ничего.

- Отпустите вы меня Христа ради! - взмолился Петр.

И тут на него хлынули воспоминания. Он вспомнил пикет, Оксану Арнольдовну, Семена Михайловича, Родионыча, Ваню, Машу и Егора. Еще он вспомнил подземную библиотеку и книгу судеб Российской Федерации.

- Да, все помню, - сказал он, поняв, что обмануть Азу Антоновну не удастся. - И книгу, и подземелье. Вы зачем меня туда возили-то? Зачем показывали все, книгу давали читать?

- А иначе ты бы не стал работать.

- Как работать?

- Да это не важно, касатик. Денисыч, ты останови, мы тут покалякаем спокойненько.

Автобус остановился, шофер закурил свою "Приму".

- Работал ты хорошо. Да и необременительная у тебя должность ведь была, разве не так? Раза два в неделю бумаги передать кому надо. Мы же не можем электронной почтой пользоваться, сам посуди, когда есть риск, что ФСБ может прочитать. Передавал бумажки-то?

- Было один раз.

- Один раз, гы-гы. А два не хочешь?

- Аза Антоновна, - взмолился Петр. - Ну, еще раз меня запрограммируйте, чтоб я все забыл. Посильнее, а.

- Нельзя, дружок, - Антоновна с сожалением покачала головой. - Дураком сделаешься. Оно тебе надо?

- Убьете?

- Денисыч, а поехали-ка! - крикнула Антоновна.

- Убьете? - повторил Петр.

- Видно будет.

Антоновна насупилась и отвернулась. Петр в отчаянии принялся озираться. Окна автобуса опять покрылись изморозью, и сквозь них ничего не стало видно, хотя на улице сегодня было тепло и этого никак не могло произойти. Сквозь лобовое стекло Петр почему-то тоже ничего не мог разглядеть, только мелькали какие-то размытые пятна. Разве вскочить, выбить окно и вывалиться наружу? Хотя бы сразу не убьют...

- И не думай даже, - хмуро сказала Антоновна, очевидно угадав его мысли. - Стекла бронированные, башмаком не вышибешь.

Петр сник, и его охватила апатия.

- Да не дрейфь! - крикнула Антоновна. - Придумаем что-нибудь. Не все же запрограммированные работают. Я, например. Денисыч вон.

- И Светлана? - потухшим голосом спросил Петр.

- И Светлана, гы-гы. А про нее как догадался?

- Разговор подслушал. По телефону.

- Вон что. Подслушивать - нехорошо. Али в школе не учили?

Петр промолчал. Он думал о том, что, как всегда, влез в какую-то кашу, в которую можно было спокойно не влезать. Но что толку корить себя в том, что забрался в этот чертов автобус? От этого легче не станет. С другой стороны, он все вспомнил. Со страху, наверное.

- Послушайте, - обратился он к Антоновне, которая скинула платок на плечи, и сидела, нахохлившись. - Так выходит, вы во всем виноваты?

- А тебе бы только виноватого найти! - раздраженно крикнула Антоновна. - Кто виноват? - вечный русский вопрос. Вместо того, чтобы спокойно, без спешки, во всем разобраться, русский человек начинает искать виноватого, а, найдет, так и хорошо ему, он спокойный становится, все у него по полочками лежит и гармония духа наступает. И невдомек русскому человеку, что он-то и есть главный виноватый.

- Ну, это вы бросьте! - твердо сказал Петр. - Вы еще приведите эту дурацкую фразу о том, что каждый народ достоин того правительства, которое у него есть.

- Во! - взревела Антоновна. - И приведу! Это именно такая фраза и есть, нужная. И ничего она не дурацкая! Нет, ты погляди, Денисыч, они тут наворочают, налепят горбатого, мы давай исправлять, а нас же в виновные рядят!

Денисыч только усмехнулся и выпустил дым в форточку.

- Так как же это вы исправляете? - закричал Петр. - Когда я книгу видал?

- И, касатик, да ты не понял ни хрена. Книга, она ведь для чего? Для сценария. Как в кино. Делаем так, делаем эдак. Все вроде хорошо и приятно, так нет же! Вдруг - бац! - вылазит какой-нибудь оглашенный и давай гнуть свое, в сценарии не предусмотренное. Ага! Ну, это только в кино хорошо, когда актеры отсебятину порют, такое даже приветствуется. А в жизни?

- А кого это вы имеете в виду? Горбачева, что ли?

Антоновна не ответила, отвернулась.

- Ты, милый, вот что, - сказала тусклым голосом. - Помолчи, ладно? Не понимаешь ни хрена, так хоть не лезь со своими суждениями, от которых хоть стой, хоть падай, а то и вообще - слезу выгоняет.

- Да ладно, молчу, - угрюмо отозвался Петр. - Мне ведь жить немного осталось. Солнышко-то хоть покажете напоследок? Или так и кокнете в подземелье своем?

- Аналитиком будешь, - сказала Антоновна. - Видал - сидят за компутерами?

- Спасибо. А домой-то хоть отпустите? Или у вас там комнаты... Ах, да, там и живут?

- Там и живут. На солнышко только проверенные выходят. Вроде меня и Денисыча.

- А мне нельзя - проверенным?

Антоновна поглядела на него и вдруг развеселилась.

- Отчего нельзя? Можно. Лет через пять при хорошем поведении можно и проверить тебя, гы-гы. А пока поработаешь, мы на тебя посмотрим.

Петр ничего не ответил. Сбегу, решил он. Из любой тюрьмы можно сбежать, и я сбегу.

- Это только кажется, - словно отвечая на мысли Петра, и мучая его тяжелым взглядом, сказала Антоновна. - А на деле ох как трудно.

- Это вы про что? - невинно спросил Петр.

- Не прикидывайся, - улыбнулась Антоновна. - Ты знаешь, про что.

- А вы что же, мысли читать умеете?

- И мысли, и прысли, и много чего могу. - Она стукнула себя в грудь, и та заколыхалась.

Петр уставился на грудь, ничего не сказал. Ничего она не умеет, - подумал он. У меня все на лице было написано. И потом, о чем я еще мог подумать?

Они вышли из автобуса в том самом гараже, обшитом металлическими листами, спустились по лестнице и пошли по коридору с бесконечными рядами дверей. Вдруг одна из них открылась, и на пороге появился Семен Михайлович, в белоснежной сорочке, отутюженных брюках и лакированных штиблетах по моде пятидесятых годов. Он скрестил руки в черных нарукавниках на груди, смотрел молча и беспристрастно. Петру захотелось выкинуть какой-нибудь фортель, например, схватить его за яйца, но эта затея не показалась ему удачной. Он только смиренно поздоровался:

- Здравствуйте, Семен Михайлович.

- Здравствуйте, Петр Валентинович, - вежливо и сухо ответил старик.

- А, Михалыч! - радостно приветствовала Антоновна и указала на нарукавники. - Все корпишь?

Старик не удостоил ее ответом, скрылся за дверью.

- Достойный человек, - нисколько не обидевшись, сказала Антоновна, и подняла палец для убедительности. - Я бы даже сказала - голова. Правда, иногда его заносит. Стар становится, молодежь не любит. Ну, бывает. Не, любит, погоди. Девчонок, гы-гы.

Антоновна привела Петра, возможно, в ту самую комнату, что и в прошлый раз, во всяком случае, Петр не нашел каких-то отличий. Возможно, у них тут все комнаты одинаковые.