Она сидела у маленького туалетного столика в их унылой спальне и, сосредоточенно хмурясь, рассматривала свое отражение. Все действительно казалось довольно банально. Эдит ненавидела свою дурную славу. Каждый раз, как какая-нибудь «подруга» звонила ей с новостью, что очередной журналист прошелся по ней («Я подумала, что должна сказать тебе, дорогая, чтобы это не застало тебя врасплох, когда будешь читать»), она снова падала духом. В каком-то смысле она хотела славы, но славы, которая дарит положение и придает очарование, а не перемывания грязного белья. Она даже иногда замечала, что жалеет свою свекровь и свекра, когда думала о газетах, которые Чарльз или слуги, скорее всего, купируют перед тем, как они попадутся на глаза Акфилдам. Бедный Чарльз, как он справляется со всем этим… А еще ужасные вечеринки, на которые Саймон постоянно ее тащит. Неужели действительно необходимо постоянно разговаривать с этими странными представителями другой планеты? Она слишком много времени провела в Бротоне, чтобы отбросить, по крайней мере с легкостью, представление о том, что люди Саймона – это нечто несерьезное: годятся, чтобы оживить вечеринку, но не подходят для ежедневного общения.

– Зачем? – спросила она.

Он смотрел, как она тщательно и искусно красит лицо. Он знал, о чем она думает, но его это не особенно заботило. Если она предпочитает вернуться назад, в свой старый мир, – пожалуйста, он не против. По правде говоря, ему уже чуточку не терпелось завести знакомство с кем-нибудь из большой тусовки. Она представила его двум-трем молодым аристократам из Фулема, но он рассчитывал совсем на другое. Пока она мечтала, как провожает его мимо толпы журналистов в трейлер на стоянке «Юниверсал», он видел себя в твидовом пиджаке, с ружьем в руке, желанным гостем в домах бротонской закваски, где будет флиртовать с другими знатными дамами. И все это ему принесет альянс с Эдит. Он не понимал еще – возможно, этого еще не понимала и она, – что высший свет вот-вот захлопнет двери перед малышкой Эдит. Отныне она будет обречена на общество нескольких бывших жен младших сыновей, перебивающихся алиментами, распродажей драгоценностей и светской хроникой для бесплатных газет, которые никто не читает.

Она положила тушь на столик:

– Ладно, кто эта женщина, к которой нужно ехать сегодня?

– Фиона Грей.

– Никогда о ней не слышала. Я с ней встречалась?

– Нет, не думаю, но ты ее знаешь. Девушка из фильма про того мошенника. Когда он выпал из поезда. На прошлой неделе показывали. Там еще полицейского играет Майкл Редгрейв.

– Тоже впервые слышу. – (Саймон поморщился.) – Ей, наверное, лет сто.

– Около семидесяти.

Вообще-то, Саймону очень польстило, что его пригласили к мисс Грей. Это была вторая сторона его шизофренических амбиций. Одна его половина хотела, чтобы Эдит провела его в мир снобов, а вторая половина, почти в прямом противоречии с первой, хотела, чтобы его воспринимали всерьез как актера те актеры, которых сами актеры воспринимают всерьез. Одной из таких была Фиона Грей. В юности она играла Джульетту в паре с Гилгудом и леди Тизл в паре с Оливье. Сейчас если она появлялась на телевидении, то обычно в честь какого-нибудь знаменательного события – сериал, снятый Питером Холлом или написанный Мелвином Брэггом, – и ее с неизменной любовью упоминали в автобиографиях самые разные звезды.

Артистическое сообщество очень любит притязать на бесклассовость, но, по правде говоря, в этом бизнесе существует жесткое классовое разграничение. И бесклассовость заключается только в том, что система базируется на иных ценностях, нежели в остальном мире. Происхождение может ничего не значить, но успех – это все. И не просто успех, а успех правильного толка. Саймон Рассел остро ощущал, что, хотя он и получил свою небольшую порцию славы, близко не подошел к тому, чтобы создать работу, которая была бы оценена его товарищами по «Эквити», и втайне страдал от этого.

Когда актеры рассказывают в интервью, будто им все равно, что говорит критика, лишь бы зрителям нравилась их работа, они лгут. Мало кого из актеров заботит мнение публики по сравнению с вердиктом критиков или коллег по цеху. Быть оцененными и получить статус за аркой просцениума – вот их цель. Если в придачу им достанется еще и поклонение публики, слава и деньги – тем лучше. В центре этого бизнеса существует клика, чье превосходство в «правильной» работе неоспоримо, и Саймону всегда хотелось попасть туда. Звезды и режиссеры, писатели и дизайнеры, входящие в это число, относятся снисходительно к любым знаменитостям. Их имена могут быть связаны со многими благородными начинаниями, их манера давать интервью и (безусловно) манера одеваться предполагают, что плевать они хотели на особое положение, но факт остается фактом: они представляют собой элиту, чья обособленность соперничает с noblesse d’épée[39] при версальском дворе. Саймон до боли хотел стать одним из членов этой золотой группы, которые всегда получали хорошие отзывы в «Тайм аут» и постоянно значились в списках Британской киноакадемии.

Его мечты были лишены основания. В этот конкретный вечер, например, его пригласили только потому, что о нем писали газеты. Несмотря на высокие, по их словам, принципы, эти лицедеи разделяют одну черту со своими голливудскими братьями: они обожают быть среди знаменитых людей. Если они обедают с лейбористами, то предпочитают, чтобы то были лидеры оппозиции или министры, если становятся под знамена, то хотят идти рядом с Иэном Маккелленом или Анитой Роддик, а не каким-то неизвестным энтузиастом из Харлоу. Но если Фиона Грей пригласила Саймона из-за того, что о нем пишут, то его талант ее не интересовал.

Вечеринка проходила в доме в Хэмпстеде. Эдит показалось, что они добирались туда целую вечность и на первый взгляд – по крайней мере, с улицы – таких усилий дом не стоил. Внутри все следы пребывания рабочих, обустроивших дом в 1890-х, были поглощены морем сверкающих деревянных полов и скрытых светильников. В огромной гостиной собралось несколько небольших групп, которые что-то горячо обсуждали, но самый громкий шум, разумеется, доносился из кухни этажом ниже. Мы с Аделой стояли у плиты, в окружении мисок с бобами и пастой, сдобренной странными морскими существами, когда они вошли. Я почувствовал, как Адела толкнула меня локтем, продолжая беседовать с безработным дизайнером, с которым мы никак не могли прекратить разговор.

Хозяйка дома подошла к Саймону и поцеловала его в щеку, не переставая рассматривать Эдит.

– Сначала выпейте, а потом позвольте мне вас представить. Вы знакомы с Дэвидом Сэмсоном? – Она указала на знаменитого комика, который оказался рядом, едва они появились на пороге.

Эдит улыбнулась и протянула ему руку, но он тут же поднес ее к своим белесым губам:

– Леди Бротон.

Эти его знакомые смачные интонации, он покатал имя на языке, наслаждаясь вкусом. Он произнес ее имя достаточно громко, и все стоявшие неподалеку оглянулись и мгновенно сопоставили Саймона и Эдит с историями, которые читали или слышали. Раздался негромкий ропот, их заметили. Эдит приняла подобострастие Сэмсона холодно, кажется, сказала негромко:

– Просто Эдит.

Но Сэмсона так просто с толку не собьешь. Он схватил ее под руку и приготовился провести по комнатам. Он обернулся к озадаченной группе поблизости и объявил:

– Вы знакомы с графиней Бротонской?

Не стоит и говорить, Эдит была в аду.

Я бы немедля спас ее, но Адела удержала меня. Я вот думаю, не испытывала ли она злорадного удовольствия от того, что Эдит демонстрировали, как пленницу римского триумфатора. Адела никогда не рисковала своим положением в старом лагере, отправляясь завоевывать новый, и я полагаю, ей было трудно не испытать победного волнения. Саймон подошел к нам, сияя. Есть люди, которые содрогаются от одной мысли оказаться «предметом» новостей, и есть, наоборот, те, кто жить без этого не может. Саймон был из последних. Пока все присутствующие с легким любопытством провожали его взглядами, он был в своей стихии. Мы отошли, оставив Аделу обрабатывать ради меня довольно мрачного директора по кастингу.