Пользуясь безусловной поддержкой митрополита, руководившего всеми православными епархиями на Руси, Дмитрий Иванович, по примеру своего наставника, взял на себя не просто миссию третейского судьи в спорах удельных князей, а роль старшего князя, чье решение было обязательным для всех. Если же кто-то не соглашался с его мнением, то он не останавливался и перед тем, чтобы послать свои полки на ослушников. Однажды (1372 г.) он на время согнал со стола Олега Рязанского, а князя Михаила Тверского принудил (1375 г.) подписать договор, в котором тот признавал Дмитрия Московского своим «старшим братом» и отказывался от притязаний на великокняжеский стол.
Мы уже говорили, что особую роль в первые годы правления Дмитрия Ивановича играла Православная церковь, проводившая последовательную политику на слияние в единое государство всех людей, говорящих на русском языке и исповедующих единую православную веру. Для митрополита это было очевидным и привычным; близка и желанна была эта идея князю московскому; не понимали этого лишь удельные князья, считавшие себя независимыми от великого князя, а потому и не гнушавшиеся ориентироваться кто на Запад, а кто и на Восток. Если смиренные речи и увещевания не вразумляли несговорчивых «самостийников», то митрополит и его региональные архипастыри применяли подчас совершенно нетрадиционные меры воздействия. Так, Сергий Радонежский, посланный в Нижний Новгород для примирения Дмитрия и Бориса Константиновичей, встретив непонимание и чрезмерную гордыню со стороны Бориса («Князей судит Бог», – говорил он), пошел на закрытие там всех церквей (1365 г.). Митрополит Алексий благословил арест Михаила Тверского, отказавшегося от мирного и справедливого разрешения имущественного спора со своими дядей и братом (1368 г.), он же проклял князя смоленского, принявшего участие в «первой литовщине», по жестокости мало чем отличавшейся от татарских набегов. Нужно отдать должное этим архипастырям за то, что все это они делали, акцентируя внимание не на себе, а на великом князе, чьим словом и именем они действовали. Правда, возмужав, Дмитрий Иванович все больше и больше тяготился этой, как он считал, чрезмерной опекой. Видимо, поэтому не прислушался к мнению умирающего митрополита и не послал на поставление в Константинополь Сергия Радонежского, опасаясь, что в тени этого авторитетнейшего церковного деятеля так и останется на вторых ролях. Вместо него он отправил своего духовника, лояльного ему Митяя.
Со смертью Алексия (1378 г.) роли поменялись. Князь взял верх над церковью: теперь уже не митрополит вершил государственные дела, а князь церковные. Более того, некоторые историки сомневаются в правдивости летописных сообщений о поездке Дмитрия Ивановича в Троицкую лавру накануне выступления на Мамая. Князь из-за гордыни вполне мог проигнорировать мнение великого молитвенника, как он проигнорировал и могилу святого Алексия во время церковного богослужения по случаю выступления войск из Москвы. Эту версию косвенно подтверждает и то обстоятельство, что свое благословение на битву Сергий дал не в процессе этой предполагаемой встречи, а послал его вдогонку выступившему войску. Дмитрий получил послание только на берегу Дона. Причем там есть такая фраза: «...если, господине, таки пошел, а поможет ти бог и святая богородица...» (Соловьев С.М. Т. 3. С. 323). «Таки пошел» можно интерпретировать по-всякому.
Чем старше становился Дмитрий, тем энергичнее он брал на себя решение важных государственных дел, тем настойчивее стремился к освобождению от какой бы то ни было зависимости. В летописях и грамотах все реже встречаются имена старых московских бояр, наставлявших его в государственных делах в период взросления и возмужания. Князя окружают подручники и бояре, ранее служившие другим князьям: Боброк-Волынский – внук Гедимина, Иван Родионович Квашня, прибывший в Москву со своим отцом из Киева, Федор Бяконт – из Чернигова, Андрей Серкизович – выходец из Орды, Семен Мелик – «из немец пришел». В 1375 году после смерти тысяцкого Василия Вельяминова Дмитрий упраздняет эту старейшую должность вечевого строя на Руси – ни он, ни его новые ближайшие советники ни с кем не хотели делить свою власть и свое влияние. Роль же тысяцкого была весьма высока и независима, так как он не назначался князем, а избирался земством, был его представителем и предводителем земского ополчения.
Покончив, как ему казалось, с внутренним неустройством на Руси, урядив ее по своему разумению, Дмитрий Московский обратил взоры на сопредельные земли. В 1376 году он послал под Казань Дмитрия Боброк-Волынского, женатого на его сестре, а также двух молодых нижегородских князей, которые не только взяли с волжских булгар «окуп» 5 тысяч рублей, но и посадили в городе своих сборщиков податей и таможенников. На следующий год Дмитрий Иванович, воодушевленный успехом, выставил большое войско против Арап-шаха, переметнувшегося от Тохтамыша к Мамаю и угрожавшего безопасности Нижнего Новгорода. Русские, уверенные в своих силах, даже не потрудились обеспечить боевую охрану на месте своей стоянки, вследствие чего на реке Пьяне были застигнуты врасплох и разбиты. Но поражение не остановило Дмитрия, он вскорости собрал новое войско, всю мощь которого обратил против Мордовской земли, чьи князья помогали Арап-шаху, и «сотворил ее пусту».
В 1378 году Мамай грабит и сжигает Нижний Новгород, а против московской рати посылает своего мурзу Бегича. 11 августа на берегах реки Вожи Дмитрий Московский наголову разбивает посланца Мамая, чем приводит его в бешенство. Через год московский князь, как бы провоцируя Мамая, прогоняет из Киева, Чернигова и Северской земли татар и их союзников литовцев. Таким образом, война между Москвой и Мамаем, провозгласившим себя к этому времени ханом, становится неизбежной. И та и другая стороны принялись укреплять свои боевые порядки, вербуя сторонников и сколачивая коалиции.
Еще со школьной скамьи у всех нас сложилось представление, что Куликовская битва – это битва Руси-России за свое освобождение от татаро-монгольского ига. Однако при более пристальном рассмотрении внешних и внутренних обстоятельств, сопровождавших это поистине эпохальное событие, мы вынуждены констатировать, что дело обстояло несколько иначе. Суть в том, что Мамай, опытный политик и талантливый военачальник, был самозванцем и не имел никаких прав на ханский титул, а потому не признавался таковым ни волжскими татарами, ни их мурзами и эмирами. Татар в его войске было крайне мало. Контингент армии состоял в основном из генуэзцев, ясов, черкесов, алан, крымских готов и крымских евреев. В союзники к себе он пригласил Олега Рязанского и Ягайло Литовского. Не совсем ясны и места его кочевий. Кто-то говорит о Северном Причерноморье, а вот С.М. Соловьев упоминает (Кн. 2. С. 322), что к лету 1380 года к Мамаю со всех сторон собралось множество войск и «он перевезся за Волгу и стал кочевать при устье реки Воронежа». Следовательно, к тому времени не так силен был Тохтамыш, если узурпатор смог свободно расположиться в Заволжских степях. Видимо, соотношение сил позволяет говорить о том, что Мамай, у которого якобы своя «орда оскудела, а сила изнемогла», опасался враждебных действий со стороны Тохтамыша. Более того, на подвластной тому территории он спокойно устраивает сборный пункт своих войск. Видимо, левобережье Волги к 1380 году еще не было прочно закреплено за Тохтамышем, а их отношения носили тогда характер вооруженного нейтралитета. По крайней мере источники не упоминают о каких-либо серьезных сражениях между этими двумя военачальниками в предшествующий период.
Ряд исследователей, пытаясь обелить Олега Рязанского, объясняют его союз с Мамаем военной хитростью князя, стремящегося обезопасить свои земли от разорения, случавшегося всякий раз при прохождении по его владениям несоюзных войск. Если это так, то почему Олег указал Мамаю броды через Оку? А как объяснить его враждебные действия против московских ополченцев, возвращавшихся домой после Куликовской битвы через рязанские земли? Ведь их там убивали, брали в плен. И, наконец, почему Олег вскоре после разгрома Мамая ушел в Литву? Уж не из-за боязни ли мести со стороны Дмитрия Донского? И с чего это он через два года после этих событий вновь выступает в роли теперь уже Тохтамышева проводника? Нет, все непросто было у потомков Ярослава Мудрого. Не интересы Руси, не интересы русского народа, а «своя рубашка» оказывалась «ближе к телу», когда князьям приходилось делать выбор.
