– Мой милый! Мой дорогой! Нам осталось немного говорить с тобой. Я умираю.

– Сеата! Полно! - в тоске сказал я. - Зачем же умирать? Разве ты не хочешь увидеть мою землю, моих братьев?

– Полно, друг! Это несбыточная мечта. Я и не могла бы жить без моей страны, после гибели моего народа. Теперь я сознаюсь тебе во многом, в чем не решалась сознаться и себе. Напрасно мечтала я о других мирах, моя душа все же была прикована к этому. Я очень любила свою страну как родину, как родную землю. Я очень любила тебя, Толе, очень, как мужа. Скажи же мне еще раз, что ты меня любишь, что ты не льстил бывшей чужеземной царевне. Скажи, чтобы я умерла счастливой.

Я припал губами к ее рукам, я шептал ей, что, теряя ее, я теряю больше, чем жизнь.

Она улыбнулась своей обычной тихой улыбкой и сказала:

– Нет, ты не виновен в гибели Горы. То Звезда отомстила лэтеям за рабов, а рабам - за лэтеев. Та же Звезда послала мне тебя, Толе, чтобы я поняла себя, а тебе меня, твою царевну, твою Сеату, чтобы и ты воскрес к жизни. Помни меня, а я благословляю тебя для жизни.

– Сеата! - с отчаянием воскликнул я. - Разве для меня будет жизнь без тебя?! Ради меня, ради души моей, не уходи, будь со мной, останься.

В слезах я целовал ее холодеющие пальцы, она уже не могла говорить, и только тихая улыбка сохранилась на ее побледневших устах. Потом она устремила взор к завечеревшему небу, и душа ее отлетела из мира земли, которым она так тяготилась при жизни.

В тот же час, как Сеата умерла, я вдруг понял всю безмерность своей любви к ней. Мне сразу как в блеске молнии представились два существа - я до этой любви и я, воскрешенный любовью. И я понял, что это два разных человека.

Я рыдал, как [осужденный], я хотел бы воскресить ее хоть на время, на одно мгновение, чтобы досказать ей все, что не успел выразить при жизни. В бешенстве я проклинал себя за потерянные дни и часы, в которые можно было передать так много!

Мысль об ужасном будущем пронеслась в моей голове. С дикой решимостью я схватил дорогое мне тело, прикоснулся к нему последним поцелуем и медленно опустил его за борт. Я произнес несколько молитвенных слов над этим местом, не обозначенным никаким памятником. Потом сильным ударом весла я удалился оттуда.

Почти тотчас раскаянье овладело мной, во мне воскресло страстное желание видеть ее, целовать ее хотя бы и безжизненные руки, говорить с ней. Я начал грести назад, среди мрака наступившей ночи я искал ее тело, я без устали работал веслами, плыл взад и вперед, тщетно всматриваясь в почерневшую воду. Но мне не суждено было найти дорогой могилы.

Взошло солнце, и я увидел себя все за теми же безумными поисками. Я не знал, куда уплыл я, долго ли блуждаю. Тогда в порыве нового отчаяния я отбросил весла прочь от себя в эту спокойную безответную воду и распростерся на дне челнока, на том самом месте, где лежала Сеата, целовал те доски, к которым она прикасалась.

Неожиданно возникший ветер развевал мои волосы, но я не обращал на него внимания. Мне было все равно, куда влечется моя ладья.

Так прошел день, и настала новая ночь, и краски новой зари прэглянули, прогорели и погасли [на востоке]. Я смутно понимал течение времени. Я был снова во власти бреда и диких грез, то отвратительно-мучительных, то несказанно блаженных, потому что в них мне являлась снова моя царевна Сеата.

И весь мир был не нужен мне.

Грубое морщинистое лицо старухи негритянки и ее иссохшие руки - вот было первое, что я увидел, когда очнулся. Челнок мой прижало ветром к краю озера, образовавшегося на месте Проклятой пустыни, и выбросило на траву. Меня подобрало кочевавшее здесь племя бечуанов. Обо мне заботились и, как умели, лечили. Много дней пролежал я в горячке и, очнувшись, был так слаб, что не мог шевелиться. Добрые бечуаны кормили меня сушеным мясом и поили водой из скорлупки страусовых яиц. Только через две недели встал я на ноги и лишь через месяц мог выйти за пределы деревни.

Первую свою прогулку я совершил по направлению к Горе Звезды. Вновь образовавшееся озеро уже отхлынуло, и на месте прежней каменистой степи простиралась равнина, покрытая илом, кое-где начинавшая порастать первым мохом и робкой травой. Ясно было, что впоследствии здесь образуется степь и появится жизнь. Пальмы вырастут над могилой Сеаты. Напрягая зрение, я всматривался в даль, но силуэт конусообразной Горы уже не рисовался на фоне ясного утреннего неба.

С трудом оторвав глаза от дали, повернул я к ближнему леску.

Трава шелестела под моими ногами, попугаи испуганно перескакивали с ветки на ветку. Мне вздумалось испробовать, изменила ли мне рука. Со мной был бечуанский лук, которым прежде я свободно владел.

Прицелившись, я спустил тетиву, стрела простонала, и попугай, как бывало, повалился с ветки на берег ручья. С несчастной улыбкой пошел я за бесполезно убитой птицей. Да!

Немногое изменилось во мне, только сердце стало живым и страдающим.

Я нагнулся, чтобы поднять попугая, и увидел свое отражение в зеркале ручья. Длинные волосы попрежнему смело падали мне на лоб, на шею, но они сверкали, как серебро. На меня из ручья смотрело лицо еще молодого человека, но с уже совершенно седой головой.

Еще печальнее улыбнулся я.

Прошлая жизнь была погребена под этим снегом, а в новую я не верил. Подняв убитого попугая, я побрел в крааль друзей моих бечуанов. Больше мне некуда было идти.

Публикация Р. Щербакова

Сегодня мы представляем “Фантастике” видного советского ученого академика Виктора Михайловича Глушкова.

Наука, которой он занимается, очень близка к фантастике, многие из выдвигаемых им идей.на первых порах тоже казались фантастическими, да и сам стремительный путь его в науку мог стать неплохим сюжетом для научно-фантастического романа.

Хотя, пожалуй, нет, путь этот закономерен и является ярким примером, демонстрирующим возможности упорного, настойчивого человека в нашем социалистическом обществе.

На физмат Ростовского университета он поступил в 1947 году и блестяще закончил его… на следующий год. В двадцать восемь он уже кандидат наук, в тридцать два - доктор, в сорок - академик. Ныне он випе-президент Академии наук Украины, директор Института кибернетики и руководитель одного из его отделов, главный редактор журнала “Кибернетика” и член редколлегии многих других научных изданий, консультант на самом ответственном уровне, лектор в самых высоких аудиториях, советник разнообразных комиссий и подкомиссий… Всего просто невозможно перечислить.

И одна из отличительных черт Глушкова в том и состоит, что он относится ко всем своим обязанностям не формально, а с полной ответственностью, каким-то понятным ь только ему одному способом успевая заниматься всем этим разнообразием дел.

Вторая его отличительная черта - увлеченность. Он увлекается многими вещами и всегда подходит к заинтересовавшим его вопросам с обстоятельностью настоящего ученого. А увлечений у него было много, и начались они с детства. В третьем классе - животные и растения, в пятом - геология и минералогия, в седьмом - телеуправляемые модели, в десятом - математика, физика и даже идеи моделирования человеческого мозга.

По чертежам, опубликованным в журнале “Техника - молодежи”, он собственными руками смастерил электрическую пушку, стрелявшую снарядами, сделанными в виде ракет.

Чтобы усовершенствовать ее и рассчитать траекторию полета снаряда, он занялся математикой и уже к восьмому классу знал ее в объеме технического вуза.

Когда началась Великая Отечественная война, он подал заявление в артиллерийское училище. Но, несмотря на увлечение детства, артиллерия так и не стала его профессией - в училише его не приняли из-за сильнейшей близорукости. И тогда он оказался на трудфронте под Сталинградом. Когда фронт подходил к городу, Глушков рыл окопы, противотанковые рвы.