Та же четкая брюсовская продуманность. Неудивительно, что именно Брюсов стал пионером нашей научной поэзии.

Возникает естественный вопрос: почему же автор, затратив столько трудов на “Гору Звезды”, не захотел ее куда-нибудь пристроить? Материальные дела его, как известно, в этот период были далеко не блестящи. Вероятно, объясняется это тем, что “неизвестный, осмеянный, странный” поэт не был тогда, мягко говоря, приманкой для толстых журналов.

Но возможна и иная причина.

Дело в том, что сам Валерий Брюсов расценивал роман “Гора Звезды” как учебный. Именно на нем он вырабатывал свой прозаический стиль. 29 июня 1896 года Брюсов писал другу своей юности А. А. Курсинскому, служившему в Ясной Поляне у Л. Н. Толстого репетитором его детей: “Приступаю (о, очень торжественно) к роману. Ты пишешь, что вполне выработал план своего романа. Увы! Увы! Сколько раз вырабатывал я планы своих. Еще незадолго до отъезда разработал я план исторического романа… с такими подробностями, что мог рассказать последовательно каждую главу… и между тем ни этого романа я не написал, ни другого не напишу - долго, быть может, никогда. И вот почему: у меня нет формы. Я не могу писать так, как писали Тургенев, Мопассан, Толстой. Я считаю нашу форму романа рядом условностей, рядом разрозненных трафаретов. Мне смешно водить за ниточки своих марионеток… Нет, таких вещей, где каждое слово ложь, а каждое выражение трафарет, я писать не могу. Подождем, пока создастся новая форма”.

И последнее. Стоило ли извлекать из архивных глубин несколько наивный труд, от которого отказался автор? Есть ли в этой публикации иная ценность, кроме литературоведческого интереса? Рискуя заслужить упрек в субъективности, я все же утверждаю, что “Гора Звезды” хранит аромат эпохи того недолгого промежутка, когда стычка с ягуаром в фантастико-приключенческой повести выглядела уже старомодной, а диалог с марсианином казался чуть-чуть преждевременным.

И это дает роману право на существование.

А кроме того, читая давно написанные строки, вы, может быть, представите скуластого черноглазого мальчика, упивающегося в старом доме на Трубной подвигами морских бродяг и отважных землепроходцев.

И это позволит лучше понять его уже повзрослевшего, ломающего все каноны с не меньшим упорством и смелостью, чем герои детских книжек.

Кто знает, возможно, между этими фактами “есть тонкие властительные связи”. Не зря же в своем последнем сборнике, в стихотворении “Марриэтовы мичманы”, поэт оправдывает увлекательную выдумку и приключенческую неправду.

Ту неправду, что измала

Жгла огнем неустанным,

Ту, что волю в нас вызвала -

В жизни стать капитаном.

Р. Щербаков

ПОСВЯЩЕНИЕ

 Вступая десять лет назад в пустыню, я верил, что навсегда расстался с образованным миром. Взяться за перо и писать воспоминания заставили меня события совершенно необыкновенные. То, что я видел, быть может, не видел никто из людей. Но еще больше пережил я в глубине души. Мои убеждения, казавшиеся мне неколебимыми, разрушены или потрясены. С ужасом вижу, как много властной истины в том, что я всегда презирал. У этих записок могла бы быть цель: предостеречь других, подобных мне. Но, вероятно, они никогда не найдут читателя.

 Пишу их соком на листьях, пишу в дебрях Африки, далеко от последних следов просвещения, под шалашом бечуана, слушая немолчный грохот Мози-оа-Тунья. О великий водопад!

 Красивейшее, что есть на свете!

 В этой пустыне один ты, быть может, постигаешь мои волнения. И тебе посвящаю я эти страницы.

 Селение. 9 августа 1895 г.

Небосвод был темно-синим, звезды крупными и яркими, когда я открыл глаза. Я не шевельнулся, только рука, и во сне сжимавшая рукоятку кинжала, налегла на нее сильней… Стон повторился. Тогда я приподнялся и сел. Большой костер, с вечера разложенный против диких зверей, потухал, а мой негр Мстегй спал, уткнувшись в землю…

– Вставай, - крикнул я, - бери копье, иди за мной!

Мы пошли по тому направлению, откуда слышны были стоны. Минут десять мы блуждали наудачу. Наконец я заметил что-то светлое впереди.

– Кто лежит здесь без костра? - окликнул я, - Отвечай, или буду стрелять, г- Эти слова я сказал поанглийски, а потом повторил на местном кафрском наречии, потом еще раз по-голландски, по-португальски, по-французски. Ответа не было.

Я приблизился, держа револьвер наготове.

На песке в луже крови лежал человек, одетый по-европейски. То был старик лет шестидесяти. Все тело его было изранено ударами копий. Кровавый след вел далеко в пустыню; раненый долго полз, прежде чем упал окончательно.

Я приказал Мстеге развести костер и попытался привести старика в чувство. Через полчаса он начал шевелиться, ресницы его приподнялись, и на мне остановился взор, сначала тусклый, потом прояснившийся.

– Понимаете ли вы меня? - спросил я по-английски. Не получив ответа, я повторил вопрос на всех знакомых мне языках, даже по-латыни. Старик долго молчал, потом заговорил по-французски:

– Благодарю вас, друг мой. Все эти языки я знаю, и если я молчал, то по своим причинам. Скажите, где вы меня нашли?

Я объяснил.

– Почему я так слаб? Разве мои раны опасны?

– Вам не пережить дня.

Едва я произнес эти слова, умираюший весь затрепетал, губы его искривились, костлявые пальцы впились в мою руку. Его мерная речь сменилась хриплыми криками.

– Не может быть!… Не теперь, нет!., у пристани!., вы ошиблись.

– Возможно, - холодно сказал я.

– Просто я потерял много крови.

Я улыбнулся: - Вы продолжаете ее терять; мне не удалось остановить кровотечение.

Старик стал плакать, молил спасти его. Наконец у него горлом пошла, кровь, и он опять потерял сознание. Очнувшись во второй раз, он был снова спокоен.

– Да, я умираю, - сказал он, - вы правы. Тяжело это теперь. Но слушайте. Судьба сделала вас моим наследником.

– Я ни в чем не нуждаюсь, - возразил я.

– О, не думайте, - перебил старик, - дело идет не о кладе, не о деньгах. Здесь другое. Я владею тайной.

Он говорил торопливо, сбивчиво; то начинал рассказывать свою жизнь, то перескакивал к последним событиям. Многого я не понял. Вероятно, большинство на моем месте сочло бы старика помешанным. С детства его увлекала мысль о межпланетных сношениях. Он посвятил ей всю жизнь. В разных научных обществах делал он доклады об изобретенных им снарядах для полета с Земли на другую планету. Его везде осмеяли.

Но небо, по его выражению, хранило награду его старости. На основании каких-то замечательных документов он убедился, что вопрос о межпланетных сношениях уже был решен именно жителями Марса. В конце XIII столетия нашего летосчисления они послали на Землю корабль. Корабль этот опустился в Центральной Африке. По предположению старика, на этом корабле были не путешественники, а изгнанники, дерзкие беглецы на другую планету. Они не занялись исследованием Земли, а постарались только устроиться поудобнее. Оградив себя от дикарей искусственной пустыней, они жили в ее середине отдельным самостоятельным обществом. Старик был убежден, что потомки этих переселенцев с Марса до сих пор живут в той стране.

– Есть у вас точные указания места? - спросил я.

– Я вычислил приблизительно долготу и широту… ошибка не больше десяти минут… может быть, четверть градуса…

Все случившееся со стариком после и нужно было ожидать. Не желая делиться успехом, он сам отправился на исследования…

– Вам, вам поручаю я мою тайну, - говорил мне умирающий, - возьмитесь за мое дело, окончите его во имя науки и человечества.

Я засмеялся: - Науку я презираю, человечества не люблю.