Она мельком взглянула на часы.

– Что будем делать? Я собираюсь в иллюзион, если хотите…

– Почему бы и нет. Тем более я здесь фактически еще нигде не был.

– Тогда я переоденусь.

Эрих вышел из номера и в ожидании закурил.

Шеф все-таки прав. Она производит впечатление. Надо будет познакомиться поближе, а кстати, снять с нее психограмму.

Центральная площадь, на которую их вывел переход, поражала своими масштабами. Тонкие титановые колонны поддерживали высокий свод, темный, несмотря на обилие света. Эффект достигался с помощью поляроидных плафонов, направлявших освещение книзу.

Синий фон свода и отдельные светлые точки, мерцающие на его поверхности, создавали эффект ночного неба. Ресторан, иллюзион, ревюхолл и другие увеселительные заведения выходили на площадь рельефно выполненными фасадами, расцвеченными огнями реклам, а сами помещения размещались в глубине базальтового массива, как и весь подземный город. Этот архитектурный ансамбль должен был, по замыслу строителей, воссоздать земную обстановку. Психологическое воздействие на жителей города усиливалось разбитым посреди площади сквером с настоящими деревьями и кустарниками, с аллеями, посыпанными желтым речным песком. Колонны в сквере прятались в резной листве плюща и дикого винограда; Эрих решил порасспросить Элси о жизни станции,

– Скучно у нас. Молодых нет. Один старики или женатики. Ходят, глаз не поднимут. Когда был Анри, станция немного ожила. Он веселый, такой подвижный. Кого разыграет, с кем пошутит. Узнал, что отец посторонних не терпит в оранжерее… Он там проводит исследования… Выбрал момент, когда отец обедал, и оборвал огурцы с какого-то опытного куста. Отец рассердился ужасно, а он смеется: “Я, - говорит, - люблю малосольные!” А потом поскучнел, стал заговариваться, ну и… Давайте выпьем!

Больше в течение вечера Эрих не услышал о станции ни одного слова.

Анри сидел на краешке стола и, посмеиваясь, выкладывал свежие анекдоты. Эрих удовлетворенно хмыкал и поглядывал на психограммы. Фальк, без сомнения, не нуждался больше в услугах института. Все пики были на месте.

Правда, повышенная восприимчивость оставалась, но со временем, на Земле, стабилизируется и она.

– Вы ведь вулканолог, Анри. Что, по-вашему, представляют светлые лучи Кеплера? Говорят, природа их недостаточно изучена?

– Милый доктор, так могут говорить профаны. Это как раз то немногое на Луне, что хорошо известно. Обыкновенные выбросы взрывных вулканов. Ведь сила тяжести здесь весьма слабая, поэтому вулканический материал - пепел, лапилли и другие обломки, разлетались при извержениях на сотни миль. Образовались довольно рыхлые породы с более светлой окраской, вроде песчаных валов, - словом, вулканические туфы. На Земле направленные выбросы взрывных вулканов тормозятся атмосферой, происходит сортировка, пепел вообще уносится ветром, а здесь мелкие частицы летят так же далеко, как и крупные, вот и образуется “луч”. Многократные извержения создали систему “лучей”. Я понятно объясняю?

– Вполне, - засмеялся Эрих. - Вас не удивляют мои вопросы?

– В области психологии я темный человек. Проверяете, не утратил ли я профессиональные знания?

– Что вы, Анри. Для проверок существуют кибернетические системы и тесты. Говорят, эти самые образования влияют на психику… Ну… как бы сказать… являются одной из причин заболеваний.

– Господи, какая чушь! Вы слышали это от профессионалов?

– Нет, просто разговоры.

– Досужие домыслы. Какое влияние могут иметь рыхлые туфы?!

– Может, неизвестный тип радиации?

– Доктор! Я верю вам! Почему вы не верите мне?! Ведь это уже моя область!

– Успокойтесь, Анри. Я верю, но у ме.ня не должно оставаться и тени сомнения в любой, даже абсурдной версии.

– Сдаюсь, доктор, я не понял, что к чему.

Фальк налил в стакан газированной воды и цедил ее мелкими глотками. Тронхейм углубился в графики, чтобы дать возможность вулканологу успокоиться. Он машинально сделал отметку в истории болезни о повышенной возбудимости и закрыл дчли.

– Все в порядке. Куда же вы тепeрь?

Фальк показал пальцем в пол, потом засмеялся и поднял палец вверх.

– Нет, скорее туда! На Землю! И как можно быстрее!

– А контракт?

– Побоку, само собой! Кроме страховки, компания обязана предоставить мне работу. Станция на особом положении. Иначе не заманишь.

– В таком случае рад за вас, Анри. И если позволите, еще один вопрос на прощание…

– Валяйте, док.

– Что вы не поделили с Лумером? Мне говорили, что отношения у вас, мягко говоря, были натянутыми.

– Пустяки. Эта старая калоша начисто лишена чувства юмора. Зато у него прелестная дочь. Я за ней немножко ухаживал. - Анри весело улыбнулся. - А в общем, он вполне порядочный человек, и никаких эксцессов между нами не было. Вся эта чертовщина, док, от обстановки. Первое, что мне начало надоедать, косые тени. Рельеф Коперника довольно извилистый. Три зубчатые гряды. Идешь - ив глазах мельтешит: то тень, то солнце, то холод, то жара. Экватор, черт бы его побрал! А тут еще Земля висит над головой. Кажется рукой достанешь. Здесь она поближе к горизонту и поэтому выглядит иначе. Нет, док, это не каждый выдержит. Лумер здесь ни при чем. Заметьте. Там большинство немцев и они ничего. Их спасает педантизм. Программа расписана пo пунктам, только выполняй.

Вулканолог попрощался и ушел.

Тронхейм задумался. Итак, снова рухнули все версии. Впрочем, эта идея Анри в отношении немцев любопытна. Эрих включил видеофон и вызвал Центральный архив.

– Сообщите, сколько работало на станции Коперник немцев и сколько из них было подвержено психическим расстройствам. Срочно.

Сотрудница повернулась к пульту, и ему было видно, как она задавала программу. Заметались огоньки сигнальных ламп. Ожидая ответа, Эрих вытащил из картотеки статистическую сводку. Каждый третий со станции попадал к ним на лечение, больше тридцати процентов. Занятые на поверхности, вне станции, составляли двадцать восемь процентов. Значит, версия Анри в отношении света и тени тоже отпадает: Самый высокий процент у обслуживающего персонала теплицы. Забавно! Казалось, должно быть наоборот. Работа в огородном хозяйстве наиболее приближена к земным условиям. Впрочем, наверное, огородникам и садоводам не хватает чисто земного простора или какого-то другого ощущения.

Нет, видимо, надо ехать на эту проклятую станцию и попробовать разобраться на месте хотя бы вот в таких специфических деталях.

Зуммер отвлек его от размышлений. Сотрудница архива улыбалась с экрана.

– Готово?

– Да. Я думала, вы убрали звук. Говорю, а вы не слышите. Запишитe. Всего немцев работало 69 пятьдесят семь. Болело девятнадцать.

– Благодарю. Сделайте госчег для всех национальностей и пришлите мне.

Эрих переключился на канал руководителя отдела. Прошло не меньше минуты, прежде чем на экране появился Корренс.

– Шеф, я снова на мели. Ни одной плодотворной идеи. Я настаиваю на поездке.

– Не дурите, Тронхейм. Тридцать семь процентов вероятности, что вы вернетесь идиотом.

– Вы уверены, шеф?

– То есть?

– С учетом национальной дифференциации. Я по происхождению все-таки немец, а немцы, по любезному сообщению Фалька, не так подвержены этой болезни.

– А что архив?

– К сожалению, он не подтверждает версии Фалька… Тридцать три и три в периоде. Так как же, шеф?

– Ну и настырный ты! - Корренс впервые посмотрел на него с нескрываемым любопытством. - Ладно, поезжай. Сверни себе шею. Думаешь, до тебя не было таких умников?

– Я знаю о предшественниках, шеф. И все-таки мне хочется попытать счастья. Кстати, шеф, похлопочите у высшего начальства о разрешении на неограниченные полномочия.

– Это еше зачем?

– На всякий случай.

В конце туннеля забрезжил свет.

Рей О'Брайен опустил солнечную защиту. Планетоход выскочил из туннеля на обширную каменистую равнину. Эрих прикрыл глаза: солнечный свет был непривычно яркий, несмотря на специальные фильтры.