Мы не будем вдаваться здесь в подробности той внутренней борьбы, которая шла между мидянами и персами и которая в конечном итоге привела к тому, что трон мидянина Киаксара достался персу Киру в 558 г. до н. э. (правил до 530 г. до н. э.). В этот год Кир принял царство, которое простиралось от Лидии на западе до Индии на востоке. Набонид, последний из вавилонских правителей, в это время изучал исторические летописи и строил в Вавилоне храмы.
Впрочем, один из соседних царей отдавал себе отчет в той угрозе, которая исходила от крепнущей на его границах новой силы. Это был Крез, царь Лидии (годы правления 560–546 до н. э.). Его сын погиб, и на какие-то время Крез в своей глубокой скорби забыл обо всем. Послушаем, что рассказывает об этом Геродот:
«И так два года провел Крез в великой скорби по своему сыну. Но по прошествии того времени, за которое Кир лишил власти сына Киаксара и еще больше выросло величие Персии, Крезу довелось оставить свой траур и задуматься о том, как укротить персов, если он имел для этого возможность, пока их сила еще росла и они не стали непобедимы».
Крез принимает решение обратиться за советом к оракулам.
«Индийцам, которые должны были отнести дары оракулам, Крез поручил спросить у них следующее: стоит ли Крезу выступить против персов, и если так, то следует ли объединить его армию с армией его друзей. И когда лидийцы прибыли туда, куда отправил их царь, и принесли обещанные подношения, они обратились к оракулам и сказали: «Крез, царь лидийцев и других народов, рассудив, что это единственные подлинные оракулы, известные людям, подносит вам эти дары, которые заслужили вы своими прорицаниями, — ответьте же, следует ли ему выступить против персов, и если так, взять ли ему с собой другие воинства, как своих союзников?» Таким был вопрос, и ответы обоих оракулов сошлись в одном, объявив Крезу, что если он выступит против персов, то разрушит великое царство…
Когда же оба ответа были доставлены Крезу и он услышал их, то был очень обрадован пророчествами оракулов. Ожидая, что ему действительно суждено разрушить царство Кира, он снова послал дары пифии, а жителям Дельф, выяснив их количество, даровал по два статира золота каждому. В ответ на это дельфийцы установили за Крезом и всеми лидийцами первенство в обращении к оракулу и освободили от всякой платы за это и право на передние места на всех играх, сохранив за ними эти привилегии на все времена, а также чтобы каждому из лидийцев, кто пожелает, позволено было стать гражданином Дельф».
Итак, Крез заключил оборонительный союз с Лакедемоном и Египтом.
«И пока Крез готовился выступить против персов, — продолжает Геродот, — один из лидийцев, который и до этого почитался среди них как мудрец, обратился к Крезу со следующим советом: «О царь, готовишься ты пойти на народ, одеяние которого — штаны из кожи, и прочее их одеяние также из кож, и едят они не то, что пожелают, но то, что смогут добыть, живя в суровом краю. И больше того, не знают они вина, но пьют воду, и не могут порадовать себя ни смоквами, ничем другим, столь же приятным. С одной стороны, если ты победишь, что возьмешь у них, видя, что нет у них ничего? А если потерпишь поражение, подумай, сколь многих прекрасных вещей лишишься. Ибо, однажды попробовав то, что есть у нас, они быстро привыкнут к этому, и невозможно будет их прогнать. Сам же я не перестаю благодарить богов за то, что они не надоумили персов пойти на лидийцев». Так он говорил, не убедив Креза; но это правда, что персы до того, как покорили лидийцев, не знали роскоши и не имели никаких богатств».
Крез и Кир сразились возле Птерии, но победа не досталась ни одной из сторон. Крез отступил к своей столице, и Кир, последовав за ним, дал бой в окрестностях Сард.
Главной силой лидийцев была конница. Искусные, хоть и не слишком дисциплинированные всадники были вооружены длинными копьями.
«Кир, увидев, как лидийцы занимают боевой порядок, и опасаясь их всадников, поступил, как посоветовал ему один из мидян, Гарпагос, а именно: всех верблюдов, которые были в его обозе, груженных провизией и разной поклажей, он собрал вместе и, сняв с них их ношу, посадил на них воинов, вооруженных, как конница. И, так подготовив их, он повелел им идти впереди его армии на всадников Креза. За передним рядом верблюдов шла пехота, а за пехотой он поместил всю свою конницу. Затем, когда его люди стали в боевом порядке, он приказал им не щадить никого из лидийцев, убивая всех, кто попадется им на пути, но самого Креза не убивать, даже если он окажет сопротивление, будучи пойманным. Таким был его приказ; а верблюдов он поставил против конницы по той причине, что лошадь боится верблюда и не выносит ни его вида, ни запаха. Для того была задумана эта уловка, чтобы сделать бесполезной конницу Креза, на которую лидийский царь и полагался более всего. И когда они сходились на поле боя, только лишь лошади почуяли запах верблюдов и увидели их, так сразу же понесли прочь, и надежды Креза вмиг обернулись в ничто».
Через четырнадцать дней Сарды пали и Крез был взят в плен.
Итак, персы, захватив Креза, привели его к Киру. Он же сложил огромный костер и заставил закованного Креза взойти на него и вместе с ним дважды по семь сыновей лидийских — то ли потому, что намеревался таким образом пожертвовать первые плоды своей победы какому-то богу или хотел исполнить какую-то клятву. А может быть, прослышав, что Крез всегда чтил волю богов, заставил его взойти на костер, желая убедиться, что кто-то из богов спасет Креза, чтобы не быть ему сожженным заживо. Вот так, как рассказывают, решил поступить Кир.
Крезу же, стоявшему на костре, хотя он был и в смертельной опасности, вспомнились слова Солона, что никто из живущих не может быть назван счастливым, доколе не известно, какой смертью ему суждено умереть.
И когда эта мысль пришла ему на ум, все увидели, как он глубоко вздохнул, а затем горько заплакал, хотя до этого долгое время хранил молчание, и трижды произнес имя Солона. Услышав это, Кир повелел переводчикам спросить Креза, кто был тот человек, чье имя он упомянул. И те приблизились и спросили его об этом. Крез, как рассказывают, в ответ только молчал, но персы не отступали. Тогда он сказал: «Хотел бы я, чтобы каждый из правителей, вместо того, чтобы искать богатств, поговорил бы с этим человеком». Персы же, поскольку смысл этих слов остался им неясен, не отступали с расспросами и не давали ему покоя. Тогда Крез рассказал, как однажды афинянин Солон посетил его и, осмотрев все его богатства, нимало не поразился, обратившись к Крезу с такими-то и такими то словами; и как все обернулось с ним так, как говорил Солон, хотя тот вовсе не имел в виду Креза, а говорил о человечестве в целом, и в особенности о тех, кто почитал себя счастливым человеком.
Пока Крез говорил обо всем этом, уже зажгли огонь и пламя со всех сторон охватило костер. Но тут все увидели, как Кир, услышав от переводчиков то, о чем поведал Крез, изменил свое решение. Рассудив, что он, тоже всего лишь смертный, подвергает другого человека, который однажды был не менее счастлив, чем он, сожжению заживо, Кир устрашился возмездия. Поэтому, как передают, он повелел немедля загасить огонь, который уже охватил весь костер, и свести Креза и тех, кто был с ним, на землю. Но, как ни старались, укротить бушевавшее пламя они уже были не в силах. Тогда, по словам лидийцев, когда Крез понял, что Кир изменил свое намерение, и, видя, что все пытаются загасить огонь, но уже не могут справиться с ним, воскликнул, призывая Аполлона. Если какой из его даров был угоден богу, говорил он, то он придет к нему на помощь и избавит от той беды, что обрушилась на него. Так он со слезами взывал к богу, и внезапно, так говорят, хотя стояла тихая погода и небо было ясным, собрались тучи и налетел вихрь, обрушившийся на землю неистовым ливнем, и костер был погашен.
Затем Кир, убедившись, что Крез был добрым человеком и к нему благоволят боги, повелел свести его с костра и обратился к нему со следующими словами: «Крез, скажи мне, кто был тот человек, что убедил тебя пойти на нас войной и так стать моим врагом, вместо того чтобы быть мне другом?» И тот отвечал: «О царь, на счастье тебе и на свою беду я поступил так, и причиной этому был бог эллинов, который побудил меня выступить во главе моей армии. Ибо никто по своей воле не бывает столь бесчувственным, чтобы предпочесть войну миру, поскольку в мирное время сыновья хоронят своих отцов, но на войне отцы хоронят сыновей. Но так, полагаю, было угодно богам, чтобы все завершилось таким образом».
